Еще не вечер - Леонов Николай Иванович. Страница 6

– Естественно.

– Да, на вашей работе естественно. – Хозяин вздохнул. – Проблема взаимоотношения человека с самим собой сугубо личная, помочь извне невозможно. Конечно, я могу сказать вещи, хорошо вам известные. Ваш лидер награждает сам себя и, видимо, спит спокойно. Как ведут себя его дочь и зять, вы тоже знаете. Я могу привести вам примеры, десятки, сотни примеров безнравственности и откровенной уголовщины среди лиц неприкасаемых. Вы возразите: мол, пусть так, они такие, а я иной. Вы правы, Володя, абсолютно правы. Чем я могу вам помочь? – развел он руками. – Вы отлично понимаете: соверши аварию кто-либо из неприкасаемых, у вас и материала в сейфе не было бы. И ваш прокурор, мужественный фронтовик и честнейший человек, о данном факте просто бы ничего не знал. Мой приятель, эта обезьяна в человеческом обличье, не виноват, что служит у личности относительно беспомощной. Я делаю, что могу. Если вы откажетесь, претензий никаких, угроз тем более, за деньгами заедут, и мы с вами никогда не встречались.

Хозяин выпил еще рюмку и стал аппетитно, неторопливо закусывать. Артеменко пил минеральную воду, что-то жевал, но вкуса еды не ощущал. В голове лишь гулкая пустота, обрывки не связанных между собой мыслей. Он отлично понимал: его покупают и вербуют, но раньше ему казалось, что делается это как-то совсем иначе, более цинично, прямолинейно и жестоко.

Человек, сидящий напротив, говорил правду – все так и есть, существуют неприкасаемые. Он, Артеменко, выявляет, доказывает вину только тех, кого ему разрешают отдавать под суд. Развенчали и заклеймили культ личности… Почему-то вспомнились горы гниющей на полях целины пшеницы. Волюнтаризм тоже заклеймили. А что сегодня? Дождутся, когда умрет, выявят недостатки и дружно осудят, кольцо вновь замкнется. А он, Артеменко, будет служить, как служил, голосовать, соглашаться и поддерживать, возмущаться прошлым и восхищаться настоящим.

Он не заметил, как подали шашлык. С трудом прожевав кусок, налил себе в рюмку водки.

– Кофе, пожалуйста, – сказал хозяин официанту. – Вы мне нравитесь, Володя. Не люблю болтунов и людей, принимающих решения быстро. Скоро соглашаться – легко отказаться. Если вы решите служить у меня, официальное место работы придется сменить. Согласитесь: располагать деньгами и жить в коммуналке не имеет смысла. Место я вам подберу, повод для ухода из прокуратуры – состояние здоровья. Был бы человек, а болезнь у него врачи найдут, я позабочусь.

Артеменко вывел подследственного из-под прямого удара. Передопросив свидетелей, он одни документы фальсифицировал, другие уничтожил. И друг хозяина получил три года условно. Врач, с косящими, как у одного булгаковского персонажа, от постоянного вранья глазами, обнаружил у Артеменко какое-то заболевание, объяснил симптомы, научил, на что следует жаловаться, и вскоре он из прокуратуры уволился и стал заместителем директора дома отдыха.

Год Артеменко не беспокоили, помогая анонимными звонками со вступлением в кооператив, с покупкой машины, организацией быта. Затем в доме отдыха появился Пискунов, тот самый спасенный им от тюрьмы выпивоха-автолюбитель. Борис Юрьевич, так звали этого деятеля, передал Артеменко поклон от общих знакомых и просьбу отвезти в Ригу черный увесистый кейс. Так началась его служба в подпольном синдикате, размах деятельности которого Артеменко не представлял. И сегодня, спустя более чем двадцать лет, он знал об этой корпорации только в общих чертах, что спекулируют валютой, квартирами, машинами. Но какие суммы оседают в руках хозяина, сколько людей на него работает, кто и сколько получает, Артеменко не знал. Его это вполне устраивало: опыт прежней работы подсказывал, что чем меньше контактов и информации, тем меньше риск, а в случае провала – короче срок.

Хозяина звали Юрий Петрович. Сегодня он пенсионер, а где работал раньше – не говорит. А Артеменко и не интересуется. И эта его манера никогда ничего не спрашивать, брать деньги и не торговаться, крайне импонировала Юрию Петровичу. Он приехал в дом отдыха год назад и сказал:

– Володя, все меняется, надо и нам перестраиваться, иначе посадят. Уже арестовали две группы, выхода они на меня не имеют, но треть «империи», – он криво улыбнулся по-старчески бескровными губами, – я потерял.

– А может, самораспуститься? – спросил Артеменко. – Мне лично денег до конца жизни хватит.

– Деньги, Володя, лишь бумажки. Я без дела и власти жить не могу, помру.

– А так помрем в тюрьме, в одной камере.

– Чушь! Ничего ваш новый не сделает. Молодой идеалист. За его спиной такая гора лжи нагромождена, что ею вера у людей захоронена. Человек без веры жить не может, не жизнь это, а жалкое прозябание. По моим подсчетам, новые начинания, по вашей терминологии, среднее звено похоронит. Если у человека головной мозг команду дает, а в спинном блок, то ноги не двигаются.

– Блок можно убрать.

– А где взять людей? Из миски похлебку выплеснуть, да из того же котла свежую налить? Чиновники пригрелись, работать не хотят, да и не умеют.

– На нас умельцы найдутся.

– Возможно. А что делать? Ну, уйдем мы с тобой в стоpону. Думаешь, все наши вpаз успокоятся? Никогда. Будут пpодолжать, сядут и заговоpят. А без меня они очень быстpо сядут.

– А что делать?

– Надо бы двух, лучше тpех, убpать, похоpонить, чтобы на нас не могли выйти.

– Я на убийство не пойду.

– А куда ты денешься, Володя?

Разговоp на этом пpеpвался, но Аpтеменко знал: шеф никогда ничего не говоpит пpосто так, надо ждать пpодолжения. Он начал думать, и ничего толкового пока в голову не приходило.

В принципе Петрович прав: новая волна сметает такие тяжелые фигуры подпольного бизнеса, что об их «синдикате» и говорить не приходится – его просто слизнут и не то что в «Известиях», в «Вечерке» упомянуть не удосужатся.

В последнее время Артеменко покупал множество центральных газет, читал и радовался, когда находил статью с очередным разоблачением или фельетон о «подпольщиках». Ему бы следовало испугаться, а он восторгался, смаковал подробности, и чем выше пост занимал «герой», тем больше Артеменко получал удовольствия. Ведь министры, замы – взяточники и воры – самим фактом существования реабилитировали Артеменко в собственных глазах. Раньше, защищаясь, пытаясь спрятаться от самого себя, он создал такую конструкцию: «Отца моего ни за что ни про что арестовали, посмертно реабилитировали, так это лишь бумажка. Хорошо, я стерпел, встал под новые знамена. И что? Я верил, голосовал, поддерживал, шагал в ногу со всеми. Оказалось, что подняли не то знамя, и в ногу я маршировал не в ту сторону. Снова заиграли марши и начали бить барабаны. Я не так уж ретиво, но зашагал. Сколько можно верить? Возможно, я человек слабый: вышел из колонны, начал думать о благе личном, нарушать закон, «тянуть одеяло на себя». Ну, слаб человек, а искушение велико. Так мне высокое звание Героя и не присваивают, на ордена я сам не претендую, и вообще, если от многого взять немножко, то это не кража…»

Но как он себя ни уговаривал, а спустя годы цинично признал: ты, Владимир Никитович Артеменко, предал друзей и стал вором. Так есть, и не крути, живи, пока живется. Сегодня же, когда на свет Божий вытащили фигуры – не тебе ровня, людей, воровавших так, что по сравнению с ними ты просто агнец, ликуй, Артеменко, и пой, чист ты перед совестью и перед людьми чист, хотя с ворованного партвзносы и не платишь.

«Сегодня вы прошедшие чуть не двадцать лет называете периодом застоя. Развратили меня окончательно, теперь перестраивать начнете? Нет, поздно, молодых перестраивайте, мое поколение потеряно».

Почему Артеменко отождествлял себя и своих содельников с целым поколением, неизвестно, но подобная теория его абсолютно устраивала, замиряла с агонизирующей совестью. Наступил мир, воцарилось благоденствие.

И надо же, пришел этот мудрец, шеф, организатор производства, Лебедев Юрий Петрович, и весь праздник испортил. Надо уносить ноги. Просто выйти из дела, устраниться? Не поможет, возьмут через год или два, по его статье срок давности длинный, им не прикроешься. Что делать? Петрович предлагает выбить связующее звено между ними и непосредственными исполнителями, тогда низ потонет, а верх останется на плаву. Теоретически верно, только Петрович – мастер в области экономики, в уголовных делах – новичок. Убийства спланированные, с заранее обдуманным намерением, раскрываются практически всегда.