Белое на белом (СИ) - Костин Константин Константинович. Страница 3

Хорошо иметь собственные карманные часы, к примеру, от Шарпа или хотя бы лесских мастеров, кои, по слухам, клепают эти часы разве что не в деревенских кузницах… Хорошо, но, к сожалению, денег у Карла хватило только на дешевый костюм, билет на поезд и пропитание по дороге. Сейчас в кармане юноши звенело пятнадцать серебряных талеров и горсть медных монет девяти разных государств, которая наверняка привела бы в восторг какого-нибудь нумизмата. К сожалению большей суммы младший сын своего отца не накопил.

Карл вздохнул и опустил голову на руки. Отец…

Да, вот она причина тоски. Не долгая дорога, не отдаленность от дома, не будущая служба. Отец.

В душе юноши мешались любовь к отцу и жгучий стыд за него. Отец всегда был несколько эксцентричен, и остепеняться, несмотря на то, что ему уже почти сорок, не собирался. Дуэли, в которых старый Иоганн айн Тотенбург неизменно выходил победителем, интрижки с молоденькими девицами — а иногда даже замужними женщинами — азартные игры, из-за которых в прошлом году приходилось закладывать замок… Ладно бы все это, дворянской чести урона бы не было, но то, что отец выкинул в этот раз!

Карл заскрипел зубами и стиснул рукоять шпаги, полученной в подарок от отца на шестнадцатилетие. Если кто-нибудь узнает… Говорят, что дуэли в Бранде запрещены, а то и вовсе не в моде, но других способов защитить свою честь и честь беспутного отца юноша не знал. Придется драться… или стреляться… Лучше бы никто не узнал. Одно дело: дуэль, когда тебя оскорбили и совсем другое — когда тебя оскорбили ПРАВДОЙ.

«Отец, — мысленно произнес Карл, — я всегда любил тебя. После смерти матери ты стал для нас троих обеими родителями сразу. Видит Бог, я бы никогда не сбежал из Тотенбурга, если бы ты вел себя как подобает дворянину. Прости меня за это своевольство. Я обещаю тебе, — юноша поднял глаза к потолку, усеянному медными шляпками гвоздей — перед Богом клянусь, что не опорочу нашу фамилию на службе у короля Шнееланда».

Черная Сотня создана королем Леопольдом, значит тот, кто служит в ней — служит у короля. А служба у короля — это всегда королевская служба…

Карл сам не заметил, как закрыл глаза. Во внутреннем кармане сюртука, прижатая к краю столика грудью спящего юноши, зашуршала бумага. В конверте плотной желтой бумаги лежало письмо.

На листе с водяными знаками королевской фамилии тянулись строчки «…рассмотрев ваше письмо… удовлетворить вашу просьбу о зачислении в штат офицеров Черной Сотни короля Леопольда Седьмого…».

Снег…

«Меланхолия» — подумал молодой человек, лежавший в изящном кожаном кресле купе первого класса. Он задумчиво крутил в руках бокал, наполненный темно-красной жидкостью.

«Меланхолия. Отличное название для вина, — юноша вытянул руку и посмотрел на свет настенной газовой лампы сквозь бокал, — Насыщенный темно-рубиновый цвет с легкой зеленью, пряный аромат с ноткой лесных ягод и еле заметной — виноградных стеблей и еловой смолы. Закрываешь глаза — сразу представляешь поросшие темными пиками елей горы родного графства. Солнце уже садится, верхушки деревьев светятся изумрудами, пахнет росой, чувствуется нежный аромат земляники и…»

Юноша вздохнул, поставил бокал на стол, поднялся и прошагал в ванную. Повернул фигурный кран, вода лениво зазвенела о блестящую латунную раковину. Он плеснул пригоршню холодной воды в лицо и посмотрел в зеркало.

Послушное стекло отразило чистое бледное лицо восемнадцатилетнего юноши, обрамленное длинными прядями черных волос, свисавших промокшими сосульками. Светло-карие глаза можно было бы назвать красивыми, если бы они не были такими красными от лопнувших сосудов и распухших век.

Все, чего хотел юноша — спать.

Бешеная скачка на хрипящих конях вымотала бы кого угодно, даже не будь она ночной. Ночью скакать опасно: любая рытвина, любой сук, упавший во время последней грозы — и конь сломает ногу, а всаднику очень повезет, если он отделается только ушибами и царапинами. Опасно. Но выбирал не он.

— Ваш бифштекс готов, господин, — Якоб, старый слуга, деликатно постучался в дверь.

— Да, я уже выхожу.

Бифштекс был великолепен, как и всегда. Его любимая прожарка. С кровью.

Юноша отрезал аккуратный кусочек серебряным ножом. Мельхиором или же простым железом пусть пользуются те, кто не может себе это позволить: купцы, нищие рыцари из обветшалых замков, слуги, рабочие, крестьяне. Потомки древних аристократических родов должны окружать себя вещами соответственно статусу. Должны.

Юноша покрутил в руках вилку. Серебряная, вместо герба — клеймо фабриканта, который ее изготовил. Конечно, золото лучше, гораздо лучше… Но оно, к сожалению, позволено только королям. Да, королям… Либо независимым владетелям.

«Коим я никаким образом не являюсь…»

— Якоб, напомни, как меня зовут? — улыбка скользнула по губам юноши.

— Оливер айн Вимпер, господин, — поклонился старик.

«Хорошая фамилия. Подходящая. Хорошо хоть имя прежнее, иначе сколько пришлось бы изображать задумчивого и рассеянного… мм… скажем поэта. Стихи, которые я писал в юности, были совсем неплохи…».

— Спасибо, Якоб. Можешь идти.

Роликовая дверь с шорохом закрылась за вышедшим слугой. Оливер продолжал свой или очень-очень поздний ужин или очень-очень ранний завтрак. Названия для трапезы, проводимой в час ночи, кажется, так и не придумали.

Бифштекс бесшумно исчезал, разрезаемый на куски, рядом с фарфоровым блюдом колыхалась в такт стуку вагонных колес рубиновая жидкость в бокале. Под тонкой стеклянной ножкой лежал конверт, плотной желтой бумаги. Внутри находилось письмо.

«…рассмотрев письмо… удовлетворить просьбу о зачислении… Черной Сотни…».

Снег…

Флегматичный юноша сидел на деревянной лавке в вагоне третьего класса. Любой, кто дал бы себе труд задуматься над этим, с легкостью определил бы, что юноша — из небогатых горожан. Сын купца средней руки, приказчик, слуга в особняке… Для рабочего он слишком хорошо одет — черный сюртук, пусть и не из самой дорогой ткани, но хорошо сшит, брюки, вместо привычных рабочим штанов, аккуратно вычищенные ботинки. Будь же он дворянином, пусть даже самым захудалым — никогда бы не сел в вагон третьего класса.

В вагоне было шумно: пассажиры не стеснялись громко переговариваться друг с другом и даже кричать приятелю, которого толпа оттеснила к противоположной стене «Хэй, Вилли, а помнишь тот вечер, когда ты налился пивом в кабаке у старого Зеппа?». Рабочие, горожане, их жены и дети, служанки и кухарки, обеспеченные крестьяне — ибо богатые крестьяне встречаются только в сказках — моряки и солдаты. Простые люди, не отягощенные условностями и воспитанием. В одном углу убервальдские шахтеры пустили по кругу «монашку» — толстую бутыль темно-зеленого стекла с дрянным вином. В другом два старика-солдата, возвращавшиеся после многолетней службы в родные края, громко вспоминали битвы, в которых они вместе участвовали. В третьем — два горожанина спорили о том, кто на самом деле правит Шнееландом и под чью дудку пляшет король Леопольд. Первый ставил на кардинала Траума, второй — на канцлера Айзеншона. Каждый из спорщиков был готов схватить второго за грудки, чтобы отстоять точку зрения на предмет, никаким образом их не касавшийся. Вокруг продолжала кипеть вагонная жизнь.

Женщина кормила округлой белой грудью отчаянно чмокающего ребенка, замотанного в одеяло, пожилой мужчина набивал узловатым пальцем глиняную трубку, которую тут же и прикурил от газового светильника, болтали без умолку две тетушки-соседки, запел заунывную песню без слов вдрызг пьяный мужик, кто-то решил подкрепиться и достал судок с тушеной капустой — запах поплыл по вагону…

Юноша пошевелился, невольно потеснив заснувшего было соседа-крестьянина — широкие плечи имеют свои неудобства — и полез в свою дорожную сумку. Капуста напомнила, что он давно уже не ел — а в вагон-ресторан пассажиров третьего класса не пускали — и он решил подкрепиться. Отломил кусок от копченой колбасы, так отчаянно пахнувшей чесноком, что драккенские вампиры — существуй они в реальности — умирали бы взводами от одного только запаха, полез за хлебом…