Обречен на победу - Леонов Николай Иванович. Страница 24
– На старт вызываются участники эстафеты четыре по четыреста метров.
С трибун фигурки спортсменов казались миниатюрными и несерьезными. Трибуны пестрели, шевелились, словно состояли не из отдельных людей, а были огромным чешуйчатым зверем.
– Выиграем? – спросил кто-то.
– Как Павлу принесут… Если опоздают на метр-два, он выиграет.
Раздался выстрел стартера.
Небольшие фигурки перебирали ногами, но двигались медленно, с точки съемки скорость сравнительно не ощущалась. На втором этапе наш спортсмен проиграл корпус… На третьем еще метр. Астахов получил эстафету на два шага сзади.
Стадион зашумел. Многие встали со своих мест, скандируя:
– Ас-та-хов!
На середине последней стометровки Астахов почти сравнялся с соперником.
Стадион затих. Казалось, что в этой противоестественной тишине стал слышен бег спортсменов и их дыхание.
Видимо, другой оператор снимал с земли, чуть снизу, на экране несколько секунд крупным планом дрожало лицо Астахова.
Гуров почувствовал солоноватый привкус то ли пота, то ли крови, свело от напряжения ноги.
На финише Астахов проиграл. Целую секунду стадион молчал, затем обвалился свистом и грохотом.
Трибуна, мимо которой шел Павел Астахов, свистела особенно усердно. Некоторые зрители повскакивали со своих мест и что-то кричали ему, размахивая руками.
Мелькнули лица – Кепко, затем Краева… Чье-то радостное лицо…
Метрах в двадцати от Астахова упала пустая бутылка. Он, проходя мимо, неторопливо поднял ее и, спускаясь в раздевалку, выбросил в урну. Кепко и Краев пошли тоже в раздевалку.
В зале зажегся свет.
– Так выглядит обратная сторона медали, – сказал Белан. – Паша не имеет права проигрывать.
– Интересно, – Гуров кивнул. – А кто эти люди, что последними были на экране?
– Тренеры, – ответил Игорь. – Ростом пониже – Кепко, воспитывал Павла в спортивной школе, высокий – Краев – тренирует сегодня…
Зажегся экран. На стадионе проходила тренировка. Краев щелкал секундомером, что-то кричал Астахову.
– Синхронно снять не удалось, придется озвучивать, – пояснил Игорь. – Вы знаете, Астахов больше уважает и даже побаивается своего первого тренера, Анатолия Петровича Кепко, хотя тот и очень мягкий.
На экране Краев махнул рукой, Астахов убыстрил бег, миновал вираж, последнюю прямую, финишировал, побежал медленнее, пошел, захлебываясь, хватая ртом воздух, неожиданно как-то боком неловко опустился на траву. Его стало рвать всухую, лишь пот и слезы текли по лицу.
Камера наезжала, он посмотрел в объектив, плюнул, но слюна лишь повисла на подбородке. Он махнул на камеру рукой, вяло, словно в замедленной съемке. Кинокамера не отставала, настырно лезла к нему в душу.
Белан незаметно наблюдал за Гуровым и довольно усмехнулся, увидев, как старший инспектор поморщился и откинулся на спинку кресла, как и Астахов, отталкивая кинокамеру.
На экране замелькали белые снежные хлопья, выпрыгнула студенческая аудитория.
Девушка смотрела удивленно, немного обиженно:
– Вы такой обыкновенный. Не обижайтесь, вы красивый, статный.
Студенты зашумели:
– Посадите ее!
– Светка, замолчи!
Астахов стоял около кафедры и улыбался.
– Уйдите от меня! – Светлана отталкивала товарищей, которые пытались ее усадить. – Вы ведь не обижаетесь? Олимпионики! Они же не были обыкновенными!
– Замолчишь ты?
Девушку усадили. Астахов поднял руку. Аудитория попритихла.
– В свое оправдание могу лишь сказать, – Астахов сделал паузу, – что необыкновенными являются лишь люди… – Он снова замолчал. Наступила тишина. Астахов очень серьезно закончил: – Которых мы любим. – Астахов улыбнулся и исчез.
На экране возникла надпись: «Москва».
Камера отъехала, и стало понятно, что это надпись над выходом в каком-то иностранном аэропорту.
Группа советских спортсменов шла к дверям, над которыми горела надпись: «Москва».
Последним шел Астахов. Неожиданно к нему подбежал молодой мужчина, что-то говорил, жестикулируя, отвел в сторону. Мелькнула телевизионная камера. Мужчина с микрофоном в руке, видимо, наш комментатор телевидения, обратился к Астахову:
– Павел, как вы оцениваете выступления наших спортсменов?
– Мы старались! – Павел рассмеялся. – Оценивать – дело зрителей!
– Как в сказке! Вы даже не представляете, Павел, как много дали нам ваши выступления. Словно состоялась встреча на высшем уровне. Решаются вопросы, которые мы не могли решить несколько лет. Вы приехали, прыгнули, пробежали, и пожалуйста… Так фокусник из пустого цилиндра достает живую курицу. Вы даже представить себе не можете, Павел… Вы что мне улыбаетесь, словно ребенку? Вы мне не верите?
– Вы рассуждаете так, словно дипломаты делают одно дело, а мы, спортсмены, совершенно другое, – ответил Астахов. – Это вы не можете себе представить, что такое «прыгнули» и «пробежали». Мы с тобой одной крови, ты и я! Будет трудно, звони. Мы придем!
Астахов махнул на камеру рукой и побежал догонять своих товарищей.
«Маугли, Хемингуэй, Джек Лондон, – подумал Гуров, раздражаясь. – Рисованный герой, – заключил он уже совсем несправедливо. – Меня хотят убедить, что он из чистого золота, а душа у него бриллиантовая. А Игорь Лозянко упал и ударился затылком». И Гуров, прикрыв глаза, чтобы не видеть киноэкран, заставил себя вспомнить, как Лозянко лежал навзничь и мертво смотрел в потолок. Вокруг его головы расплылось черное пятно.
– Я, между прочим, это вам показываю, а вы спите! – Белан толкнул Гурова в плечо. – Куба. Пресс-конференция.
– Я не сплю, – виновато сказал Гуров.
На экране толпились люди с фотоаппаратами, магнитофонами, блокнотами. Комнату или залу, в которой они толкались, заливал рвущийся из окон яркий свет. Звука не было, люди на экране вдруг рванулись в одну сторону, навалились друг на друга, с экрана раздался треск и уже знакомый голос:
– Ну ладно, успокойтесь, я же пришел, а не убегаю. Давайте ваши вопросы, только не о политике и не о сексуальной революции. – Астахов, вытирая пот полотенцем, оглядел собравшихся журналистов.
– Жизнь в спорте коротка. Чем вы собираетесь заниматься, когда уйдете из спорта?
– В первую очередь отдавать долги.
– Не понял. Вы должны много денег?
Журналисты притихли.
– У меня есть прадедушка, дедушка, бабушка, отец, друзья, тренеры, всю жизнь я только беру: внимание, ласку, заботу, знания. Они мне открыли неограниченный кредит. Мужчина должен отдавать долги…
– Вы романтик?
– Можно сказать и так, но мне кажется, что я просто человек с нормальной психикой.
– Сегодня ваш звездный час, не будет ли вам скучно после возвращения со звезд?
– До звезд я еще не долетел.
Гуров вышел на улицу, попрощался с оператором, который становился режиссером, и пошел в сторону стадиона. «Скоро девять вечера, на стадионе никого нет, зачем ты туда идешь, сыщик? – начал Гуров привычный и уже поднадоевший монолог. – Перед законом все равны: и олимпийские чемпионы, и те, кто даже трусцой не бегает. Ты не судья. Ты сыщик, археолог, ты обязан раскопать госпожу Истину. Но и судья учитывает личность обвиняемого… Астахов еще не обвиняемый. Что-то часто спортсмены встречаются на твоем пути, третий раз. Дважды ты приходил слишком поздно. Денис Сергачев закона не преступил, не успел, он лишь деградировал, уничтожил себя. Как он сегодня? Надо бы узнать, встретиться. Ни черта ты не станешь узнавать и не встретишься, занимаешься словоблудием. Красивым хочешь смотреться, перед собой позируешь, тебе стадионы не рукоплещут, пресс-конференций не устраивают. – Он вспомнил Олега Перова, спивающегося, запутавшегося в воровских комбинациях. Он пришел с повинной, и ему дали ниже низшего срока. Сколько же ему дали? На суд ты не пошел, Гуров, ты занятой человек, на людей тебе вечно времени не хватает. Гробокопатель. Освободился уже Олег? Как его юная голубоглазая жена? Ты ей даже не позвонил. Ветрова убили, Шутин застрелился, Олега посадили, она осталась одна. А ты даже не позвонил. Душевный ты человек, только очень занят, так загружен, что отступать тебе больше некуда. Если ты с Астаховым по-человечески не разберешься, тебе надо менять профессию».