Удачи тебе, сыщик! - Леонов Николай Иванович. Страница 44

– Ты сам-то в безопасности?

– Как в теплой ванне, – ответил сыщик и положил трубку.

Гуров взглянул на часы, начало десятого, туман растянуло около часа назад, и аэропорт открыли, значит, московский рейс прибудет около одиннадцати. Сыщик позвонил Юдину и спросил:

– Ты один?

– В номере один, а в вестибюле толкутся, – ответил Юдин. – Рейс из Москвы ожидается в десять пятьдесят.

– Борис Андреевич, признайся, я тебе сильно надоел? – стараясь говорить как можно мягче, спросил сыщик.

Юдин искренне рассмеялся.

– Лев Иванович, у тебя эдакая интеллигентная участливость не получается, выкладывай, что требуется сделать.

– Вот обижаешь, а я от всей души, – гнул свою линию Гуров. – Мне даже неловко. Но, если настаиваешь, пожалуйста, подскочи в аэропорт, встреть своего приятеля, заодно прихвати еще трех человек. – Он запнулся и поправился: – Хотя, возможно, лишь одного. – И подробно описал внешность Орлова, даже сообщил, какого цвета у него плащ. Сыщик знал, что форму генерал не наденет, а плащ у него единственный.

Съестного в доме Классика сыщик не нашел, зато отыскал бритву «Жиллетт», наверняка кто-то подарил, такая дорогая бритва была актеру не по карману. Рогожин? Скорее всего он. Эх, встретиться бы с ним, потолковать спокойно, объяснить, в какую историю он ввязался. А что Рогожин знает? Сегодня лишь связного, но если артиста перетащить на свою сторону, то можно размотать весь клубочек, до самого кончика. Но для этого нужны опытные люди, транспорт, техника. «Это дело будущего, если оно у меня будет», – философски рассудил сыщик, чисто выбрился, убрал за собой.

Разговаривая по телефону, позже, во время бритья, сыщик все время находился в глубине комнаты, через окно наблюдал за улицей, не забывая поглядывать и за окнами, ведущими во двор. Оперативники находятся в цирке, но существуют и уголовники, вполне возможно, что к ним обратились за помощью.

Классик шел бодро, разговаривая сам с собой, даже жестикулировал. Как Гуров и ожидал, опер не стал «приглашать» артиста на допрос: такое количество свидетелей, скандал местные власти никак не устраивали. Классик – любимец города, на общественное мнение можно и наплевать, а вот с прессой, так называемой четвертой властью, считаться приходится.

Артист вошел, увидел сыщика и буквально остолбенел:

– Вы здесь? Товарищи мечутся как ошпаренные, вас ищут. – Артист положил на стол сверток, который держал в руках. – Леша прислал с барского стола.

Дар Колесникова оказался царским: домашняя колбаса, хлеб, несколько отварных картофелин и соленые огурцы.

– А они не вернутся? – спросил Классик, раскладывая еду по щербатым тарелкам. – А мне Алексей на сегодня выходной предоставил. – Он достал граненый стакан, взглянул виновато и, скрывая смущение, быстро продолжал: – Вы не думайте, что наш директор сентиментален, он парень жесткий, деловой, за сегодняшний день я должен буду сольный концерт в Доме культуры отработать.

Сыщик запер дверь, задернул на окнах занавесочки, оперативники вернуться не должны, но, как уже говорилось, появления третьей силы Гуров не исключал. Из этого дома надо уходить, нельзя подвергать человека смертельной опасности. Но прежде следует выяснить, где и при каких обстоятельствах протекла информация, почему налетели оперативники. Оправдывая себя тем, что перевоспитывать хозяина дело безнадежное, сыщик достал из кармана фляжку, налил граммов сто, прикрыл стакан ладонью и сказал:

– Сначала расскажите мне, с кем вы виделись и о чем говорили после того, как ушли из дома.

– Не бойтесь, меня не развезет. – Классик отстранил руку сыщика, сделал глоток и продолжал: – Я знаю, что вам требуется. Как всегда, сгубила выпивка, но я не проговорился, так уж случилось.

Артист подробно рассказал, какой разговор состоялся в кабинете директора Колесникова, перечислил присутствующих, даже кто и где сидел.

– Молодец, Николай Иванович, – произнес задумчиво сыщик. «Почему я уперся в служащих цирка и начисто исключил артистов? Программа постоянно меняется, и подобное совпадение кажется невероятным? Так жизнь порой изобилует самыми невероятными совпадениями. Сыщик, не шарахайся из стороны в сторону, выбери веревку до конца, еще успеешь расширить круг подозреваемых».

Гуров выставил на стол фляжку с остатками коньяка, хотел пояснить, что это не плата за информацию, встретился с артистом взглядом и сказал другое:

– Перелейте в другую посуду, фляжку я унесу. Аннушка, что живет через дорогу, человек верный?

– Без комментариев, – ответил Классик, сливая коньяк в кружку, которая в далекой молодости была антиквариатом.

– Я сейчас уйду, а вы загляните к ней, скажите, что я ваш друг, о моем визите следует молчать, а ящичек, что у нее под кроватью, сберечь.

– Хорошо. – Классик протер фляжку тряпкой и не вернул сыщику, а поставил в угол среди разнокалиберной посуды. – В таком виде, господин полковник, я вас никуда не пущу. Здесь не Москва: вышел из дома и затерялся в толпе. При вашей внешности будете на наших улицах как Рыжий на арене: хочешь не хочешь, а на Рыжего глядишь.

Гуров сидел на сырой лавочке, которая примостилась на крохотном травянистом клинышке, который местные называли сквером. На единственной, блестевшей лужами дорожке кособочились еще три скамейки, на одной даже в такое хмурое утро играли в домино, на другой сидела женщина с коляской, так что сыщик был не одинок и не привлекал внимания. До дверей гостиницы «Центральная» шагов пятьдесят, не более, и вести наблюдение было удобно, лучше места не придумаешь. Грязную замусоренную площадь окольцовывали серые облупившиеся дома, первые этажи которых стеклили немытые витрины магазинов, на витрины смотреть не хотелось, а уж заходить в магазины и тем более, да и наверняка бессмысленно. Ярким пятном на площади выделялась коммерческая палатка, желтая с голубыми прозрачными окнами, через которые смотрели на одиноких угрюмых прохожих разноцветные и разнокалиберные бутылки, коробки, трех-, четырех– и пятизначные цифры. В верхнем небольшом окошечке палатки красовались обнаженные женские груди, такие воинственные и тугие, что казалось, вот-вот брызнут молоком, возможно, и кровью. В общем, площадь, которую внимательно осмотрел сыщик, была страшноватая, статичный кадр из фильма Тарковского «Сталкер». Неискушенному человеку, попавшему сюда, захотелось бы выйти на середину площади, опустить голову и завыть. Но, во-первых, Гуров был человек прекрасно тренированный, во-вторых, площадь сыщику очень нравилась, так как совсем недавно, всего минут тридцать назад, он не мог и мечтать, что будет сидеть на удобной скамейке в нескольких шагах от гостиницы и спокойно осматривать площадь старинного русского города.

Несколько раньше Классик, обозвав сыщика Рыжим, который собирается остаться незаметным на арене цирка, полез в необъятный, покрытый резьбой, изгрызенный временем комод, обронил через плечо:

– Раздевайтесь, господин полковник. – И начал вынимать из темного чрева комода пиджаки и брюки, халаты и комбинезоны. Вытаскивал артист вещи охапками, сваливал в кучу, затем длинными ловкими пальцами брал поштучно, оценивал, поглядывал на гостя, словно примеривая.

Буквально через несколько минут полковник Гуров был экипирован с ног до головы. Ботинки крепкие, на толстой подошве, правда, разного цвета и фасона, что не бросалось в глаза, так как на них гармошкой опускались широкие засаленные штаны, бесформенный балахон заменил пиджак, поверх которого было предложено надеть то ли плащ, то ли пальто. Глядя на цвет этого одеяния, сыщик почему-то вспомнил коня, на котором д'Артаньян въехал в Париж. С внутренней стороны плаща-пальто был пришит толстый кусок ваты, что превращало человека в горбуна. Вершиной своего мастерства Классик посчитал парик, седые лохмы которого закрывали лоб, уши и шею, и пенсне со шнурком.

– Можете идти, господин полковник, и если вас хоть один человек узнает, я, Куприн Николай Иванович по кличке Классик, больше никогда не выйду на арену цирка.