Работа над ошибками - Леонов Василий Севостьянович. Страница 31

Божелко и тогда, и теперь признает, что сам он Павличенко не допрашивал. Но рассказал, как чуть не развязалась «гражданская война». Узнав, что Павличенко посадили, Шейман послал к зданию КГБ свой спецназ. Мацкевич приказал своему спецназу быть во всеоружии. Два спецназа сошлись лицом к лицу. Павличенко сидел в изоляторе КГБ, с санкцией на арест, подписанной высшими должностными лицами КГБ и прокуратуры. Этот документ до сих пор не был опубликован. Представление на задержание написано Владимиром Мацкевичем. Из него следует, что Павличенко – организатор преступной банды, и его необходимо изолировать. Сверху виза «Согласен» кого-то из высоких прокурорских чиновников, но не Божелко – его почерк я знаю хорошо.

Шейман дал команду своему спецназу отбить Павличенко. Но здесь вмешался Лукашенко, хорошо понимая, что будет означать стрельба в центре Минска. (Это ведь даже за заговор не выдашь, – будет означать одно: ты не контролируешь собственных «силовиков»!) Лукашенко вызвал к себе Божелко и Мацкевича. О том, что произошло дальше, говорилось выше…

Известно, кто допрашивал Павличенко. Но ни у кого пока нет протокола первого допроса или его видеозаписи. Один из тех, кто допрашивал Павличенко, недавно пошел на повышение: вероятно, он в свое время и сообщил Шейману, что Павличенко арестован и дает показания в изоляторе КГБ.

Не отрицает Божелко и того, что выяснилось в ходе следствия: экзекуция над Гончаром, Захаренко и Красовским снималась на видеопленку, демонстрировались Шейману. Видел ли эту пленку Лукашенко – трудно сказать. Но тогда непонятно, почему при мысли, что следствие приближается к развязке тайны насильственного исчезновения двух бывших членов правительства, глава государства начинает горстями глотать таблетки и утверждать, что генеральный прокурор под него «копает, копает, копает».

Не знаю, есть ли у кого-нибудь эти кассеты. Не знаю, посмел ли их взять с собой из кабинета, уходя к президенту для последней встречи, генерал Владимир Мацкевич. Но во время президентской избирательной кампании ко мне несколько раз приходили люди и намекали: можно получить эти кассеты, под гарантии или за деньги. Я отвечал: нужно посмотреть сначала, что на этих кассетах. Разговор прекращался, но спустя некоторое время, та же тема поднималась заново уже другими людьми. Разговаривал я с многими осведомленными людьми – и полковниками, и генералами. Из осколков сведений складывалась картина, правоту которой Олег Божелко потом и подтвердил. А именно: создавалась незаконная структура, позже названная прессой «эскадроном смерти». Начали с известного вора в законе «Щавлика», продолжили бизнесменами и предпринимателями, после чего черед дошел и до политиков…

Позже, когда Олег Божелко приедет в Минск, и все попытки журналистов «разговорить» его окажутся безрезультатными, меня начнут спрашивать и упрекать, что не записал наш тот разговор хотя бы на аудиокассету.

Не мог я этого сделать, во-первых, по этическим соображениям: как можно втайне от собеседника «конспектировать» его речи?! Во-вторых, что бы это дало? Разве Олег Божелко опроверг сказанное мною о содержании наших бесед?

Разве Лопатик отказался, что писал рапорт на имя Наумова?

Может, это опровергли следователи Петрушкевич и Случек?

Если кто-то, возможно, и вполне искренне копии документов об «эскадроне смерти» расценивал как предвыборный пиар, то за прошедшие годы власть уже имела возможность все прояснить, а не запутывать.

Хотя бы: провести экспертизу рапорта Лопатика и сообщить народу, что это: а) подделка, этого Лопатик не писал, не его почерк. Значит – клевета зловредной оппозиции, и здесь есть все основания задействовать закон; б) писал Лопатик, но все это неправда – привлекай Лопатика за клевету…

Если на приведенной мной копии подделаны подписи Мацкевича и руководителя Генеральной прокуратуры – возбуждайте, господа-товарищи, уголовное дело.

А если подписали они – тоже возбуждайте дело, зачем Лукашенко все вешать на себя.

Да и вообще, главе государства, как он любит подчеркивать, гаранту Конституции, мягко выражаясь, странно брать под защиту, уводить от уголовной ответственности лиц подозреваемых Комитетом Государственной безопасности и Генеральной Прокуратурой Беларуси в тягчайших преступлениях. Где постановление прокурора об освобождении из-под стражи Павличенко? И если его нет, то на основании какого документа он был освобожден? Почему президент подменяет собой прокурора? Получается, глава государства мешает следствию вести независимое расследование. В соответствии с уголовно-процессуальным кодексом, гражданин, мешающий следствию – сам, извините, должен привлекаться к уголовной ответственности.

Общался я не только с Божелко, но и со многими другими людьми, бывшими ранее в ближайшем лукашенковском окружении. С Титенковым, например. Одним из самых влиятельных соратников Александра Григорьевича С Иваном у нас свои взаимоотношения. Мы – ближайшие земляки: оба родом из Костюковичского района, при том деревни расположены рядом, по соседству. Конечно, я постарше и значительно. Когда я работал секретарем Могилевского обкома партии, он был директором совхоза в Осиповичах. Назначили его в 22 года, только-только поступившего на заочное отделение института. На Ивана Ивановича поступало много жалоб. Первый секретарь обкома Прищепчик поручил мне съездить на место, разобраться и решить: убирать разбушевавшегося руководителя или же наоборот – поддержать. Вот тут, при таких обстоятельствах мы и познакомились. Изучив все обстоятельства, я пришел к выводу, что снимать Титенкова не надо: он человек внушаемый, поддающийся воспитательной работе. Потом он работал начальником управления сельского хозяйства в том же Осиповичском районе, постепенно дорос до первого секретаря райкома партии в Краснополье. Работник был энергичный. Ушел из района, став депутатом Верховного Совета 12-го созыва.

Титенков активно работал в предвыборном штабе Лукашенко, после победы стал могущественным Управляющим Делами президента. У нас случались недоразумения: как министр я не всегда выполнял его кадровые «рекомендации», кого и куда поставить. Не дал возможности Управлению Делами торговать продукцией предприятий Минсельхозпрода, ибо схема у титенковских «бизнесменов» была предельно проста: ты дай нам товар по дешевке (скажем, яйца), а мы продадим их с наваром. Так дело не пойдет, сказал я Ивану Ивановичу. С таким бизнесом мы птицефабрики без комбикорма оставим. Правда, пару машин для отцепки дал ему Кузьма Дягилев, а потом я ему просто сказал: отстань! И тот отстал. Больше, по крайней мере, при мне, сельскохозяйственным бизнесом «Белая Русь» не занималась.

Но Шейман почему-то был уверен, что мы с Титенковым не только занимаемся бизнесом, но и делим какие-то баснословные прибыли. Однажды меня даже вызывали (я работал еще министром) на очную ставку с неким Ильей Семеновичем Фуксом. Этот Фукс раза два или три бывал у меня в кабинете, настойчиво предлагая поставлять зерно в Беларусь в неограниченных количествах… но без тендера. «Зачем тендер? – спрашивал Фукс, – договоримся – и всё!» «Тендер – и никаких договоримся!» – заявил я решительно, давая понять, что разговор бесполезен. Потом уже, когда я сидел в колонии, мне сказали, будто бы господин Фукс заказывал меня, оценил «услугу» в 30 тыс. «зеленых». Это можно будет проверить и, если это так, то я, видимо, должен поблагодарить Шеймана, что изолировали этого Фукса. Очень интересно, что посадили по подозрению… в отмывании денег и связь с Иваном Титенковым. Меня тогда позвали, чтобы я подтвердил, что ко мне его послал Иван. Но я на самом деле не помнил, кто ко мне послал этого самого Фукса, может сам забрел!

Когда Ивана ушли в отставку, я с ним не виделся вплоть до встречи в Москве. Некоторые деятели из президентского окружения упорно внушали мне мысль: дескать, именно Иван ходил и старательно лоббировал, чтобы меня посадили. Наверняка они сами приложили руки, а теперь спихивают на дядю.

А вот когда начал поиски следов исчезнувших, я вышел на Титенкова. Иван попытался принять какое-то участие, даже высказался публично, но потом стушевался и ушел в тень. Я сказал ему: «Иван, тебе, прежде чем писать какие-то письма, надо публично покаяться, извиниться перед белорусами за то, что ты творил». – «Я ничего не творил!» – упрямо твердил и твердит он.