Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера - Леонтьев Борис. Страница 2

Но – хватит об авторе. Это все же – не биографограмма для Большой и Малой российской энциклопедии. Надо сказать и о романе. О том, что я, например, ощутил, (первым!) прочтя его. Буду предельно краток. И неангажированно прям.

Итак, «Триумф великого комбинатора». Роман о пост-ильфопетровской жизни Остапа-Сулеймана-Берты-Марии Ибрагимовича Бендера-бея, PСФСP, 30-е годы XX века. Повествование у Леонтьева начинается c того, чем оно заканчивается у классиков – c возвращения самого умного блудного сына лейтенанта Шмидта из ультракраткосрочной эмиграции на Запад и заканчивается отплытием героя из вожделенной им от начал до концов всех теперь уже трех книг о нем, но затем разонравившейся ему Бразилии в США, где Бендер, надо полагать, c великой пользой для себя и капиталистической системы в целом, сможет сполна реализовать свои способности. Между этими граничными важными событиями разворачиваются другие, весьма и не шибко важные, историчные и не больно-то, очень правдоподобные и совершенно фантастические события. Но c ильфопетровским динамизмом и c развитой напряженностью.

Не сказал бы, что Б.Леонтьев пишет, как того требовала от себя и других Марина Цветаева, «образцово и сжато», но что задорно, c выдумкой, подчас смешно – это уж точно. А это для, по существу, юного прозаика – немало. По роману вполне можно изучать, как по хорошему путеводителю, города Газганд, Бришкент, Москву и сам Немешаевск. Этот роман очень легко будет инсценировать и экранизировать (только вот кто возьмется?). Тоже – немало.

Теперь – относительно правдоподобия, историзма повествования. Если строго требовать от беллетриста, пишущего развлекательный роман, пресловутый историзм было бы неверно, то c правдоподобием дело обстоит иначе: оно должно, как сейчас говорят, присутствовать в романе, коль последний реалистический (слава Богу, без приставки «соц»). Пример. Глава XX. Первомайский праздник в Москве, Красная площадь, Сталин на «Ленине», толпа граждан. Уже сажают за «политику». А такой осторожный в выражении своих политических пристрастий Бендер и трусливый подпольный миллионер Корейко в открытую «гутарят» о неприятии ими советских порядков. Пусть вполголоса, даже шепотом. Но – в толпе! В которой шныряют осведомители и ГПУшники. Не спорю, отношение Остапа к коммунистической власти – адекватно ее кретинизму, таким он был еще у классиков, которые по понятным причинам никак не могли «выдать» его цензорам. Ныне, после литературной революции, чьим зеркалом, как уже убедились читатели, является наш уважаемый автор, писать можно обо всем, в том числе, и об оппозиционистком настрое героев. Но – правдоподобно!

Одно из достижений автора – создание запоминающихся сатирико-комических персонажей. Длинной чередой проходят они в романе – кто смешон, кто противен, кто страшен, кто просто глуп – чета Ключниковых и Суржанский, Ишаченко и Свистопляскин, Мешочников и Букашкина, Канареечкин и Длинноногов, Необходимцев и Оконников, Иванов и Сидоров, Ляшко и Ким Родионов. Б.Леонтьев в нарочито гротесковой форме описывает эпизоды c участием ГПУшников, партийцев, бездарных руководителей, бездарных творческих работников. Вот Фома Несдержанный – знаменитый поэт – c ним нам «доводится» встречаться в романе трижды: в Немешаевске, в поезде «Бришкент-Москва» и, наконец, на трибуне Межконпроба. Приваливает читателю и «счастье» познакомиться c «несдержанниадами», – в частности, c «гениальной», как издевательски определяет Бендер, «Поэмой о партии». Нелепость этой поэмы доведена до комедийного абсурда! «Вижу! Вижу! Слышу съезд!/ Он родней, живее всех!/ Не прожить нам съездов без!» Или: "У далекой у Центавры проживают вроде мавров,/ А вблизи Кассиопеи обретаются плебеи./ И так далее: "Комсомольская бригада сеет в поле кукурузу./ «Есть ли старший?» – я спросил./ «Есть», – ответил мне один./ «За какие за награды вы здесь пашете бригадой?»... и т.д. Какая кукуруза? Какие награды? Что это за бригада? Но смешно! Или вот председатель Немешаевского исполкома Канареечкин – этакий еще один «Авессалом Владимирович Изнуренков»: «А цветочек-то я забыл полить!», «А ну-ка пой, пернатая!», «Весьма вероятно, что дождик этот – надолго...» Смешно? По-настоящему смешон и одновременно страшен чекист Ишаченко, хулиганствующий, упивающийся властью над беззащитными гражданами, готовый в любой момент к физической расправе над ними, ярый «проводник» партийной линии. Но некоторые остроты автора я, например, просто не воспринимаю: большой перебор. Цитирую: «...девушкой, которой было всего-навсего 18 лет и 32 зимы» (?). Не могут радовать и многие неологизмы из лексической кладовой Леонтьева, сравнения, обороты; выражения: «ультрабородый», «антигубораскатин», «свободен, как сопля в полете», «...жителям оставалось только сморкаться в занавеску (сногсшибательно! – Г.Л.) и гонять чаи...».

Обращаю внимание на мастерски выполненные рисунки. Их тут около сотни. И все они – гротескные. В главном герое узнаю характерные – орлиные, чеканные, – ставшие хрестоматийными по многочисленным рисункам и киноверсиям черты сына турецко-подданного. Командор теперь – наученный горьким опытом солидный, предприимчивый деятель, «большой интеллигент». Его неуемная энергия направлена главным образом на то, чтобы, добившись крупными махинациями отъема бешеных денег, переправить их в Швейцарию.

Остап Бендер вырвался из коммунистического рая на Запад. Как вырывались и тогда, и – особенно – потом многие. Организация и участие в Межконпробе – его последняя комбинация, связанная c Советской Родиной. В итоге великий комбинатор стал невозвращенцем. Связь c CCCP, естественно, порвалась навсегда или, по крайней мере, – надолго. В этом смысле он для нас, россиян, умер. «Исполнились мечты идиота!» – так сказал бы Бендер сам о себе. Там, при строе, наиболее подогнанном «под человека» (человека как общественного животного), он найдет открытое применение своим уникальным способностям. Одним светлым человеком у нас стало меньше. У них – больше.

Good bye, Ostap Ibragimovich! Хорошо, что вы не переквалифицировались, как собирались, в управдомы и не попали, как и не собирались, на архипелаг ГУЛАГ. Мы рады за вас! Даст Бог, мы о Вас еще услышим!

Г. ЛЯТЬЕВ

Часть первая

КАВАЛЕР ОРДЕНА ЗОЛОТОГО ТЕЛЕНКА

Глава I

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГРАФ МОНТЕ-КРИСТО И БУТЛЕГЕР ТЫРА

Весна пожирала снег безо всякой жалости. Светлый день важно вступал в свои права. Туман мало-помалу рассеялся, и солнце заиграло на раскалывающихся льдинах.

В отдалении виднелись неказистые виноградники, по-младенчески голый яблоневый сад и покосившийся полосатый столб советско-румынской границы.

Странно было видеть в этот ранний час на заросших камышом днестровских плавнях качающуюся на ходу фигуру молодого человека без шапки, без шубы и в одном сапоге. Под ногами хлюпал фиолетовый снег. Свежий мартовский ветер обдувал изрядно побитое, испачканное кровью лицо.

Но вот в какой-то момент странный человек остановился и, обернувшись, уставился на противоположный – чужой – берег. Глаза наполнились той немой грустью, которая характерна для провинциального актера, потерявшего свой талант в кружковой самодеятельности.

– Настал тот момент, господа и товарищи, – ни к кому не обращаясь, сказал человек, – когда исчезает всякий страх и наступает состояние отупения – первый шаг к действию!

Он развернулся и стремительно зашагал прочь от реки – в страну, которую час назад хотел покинуть.

Вскоре он был в Киприяновском лесу.

В глубине леса, среди ивняка стоял тесовый домик, из которого молодой человек выбрался минувшей ночью – в огромной шубе и необыкновенно богатый. При домике имелись сараи, баня и небольшой огород. Хозяйство находилось в шести километрах от границы и в шестнадцати от села Казаку и c высоты птичьего полета выглядело островом Робинзона Крузо в море буково-грабовых лесов, раскинувшихся на волнистом предгорье (по туземному – кодры). В этом медвежьем уголке всегда стояла такая тишина, какая бывает только на войне перед грандиозным сражением.