Второй полет Гагарина (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 4

— Ша, пацаны, — я сделал несколько резких движений, согреваясь, от дыхания валил пар. — Пока не вполне в норме. На меня не сильно рассчитывайте.

Увидел недоверчивые гримасы. Парни Гагарину верят. Тому Гагарину. А я только пытаюсь им стать.

Взял мяч в руки, несколько раз стукнул им об пол, неожиданно ловко получилось. Пробежался по площадке. Похоже, мышечная память включается, дриблинг удаётся. Или всё сложнее, прежний Гагарин наработал нейронные связи в мозгу, связанные с владением телом в игре. Ладно, ребятки, покажем вам плей-офф NBA!

Тяжелее всего давалось взаимодействие в команде. Тело позволило совершать лёгкие и высокие прыжки, перехватывать мяч, адресованный центровому противника под кольцо. Прорываясь к чужому щиту, прекрасно финтил и обводил их защитников. А бросал из рук вон плохо. Что ещё хуже, не держал в поле зрения нашего центрового, пропуская момент, чтоб отдать ему мяч.

Первую пятнадцаминутку мы продули со счётом 19:23.

— Юра, ты носишься как с шилом в жопе. Но бестолково, — на правах друга откровенно влепил Дергунов, мой тёзка. — Что, от больнички ещё не отошёл?

С мордобоя минуло пять дней. Время поблажки, которую мне, не желая того, выписали хулиганы, заканчивается. Если странности в поведении курсанта Гагарина продолжатся, вывод будет один: в башке что-то повреждено. Тут без вариантов: парня, у которого шарики заходят за ролики, в кабину истребителя сажать не стоит.

— Отойду. Открывайся чаще! Я не жмот. Дам бросить.

Мне бы позаниматься одному — покрутить солнышко на турнике, прыгнуть через коня, покидать мячик. Факты, события, имена из прошлой жизни Юры всплывают медленно, неохотно. А рефлексы работают. Мне нужно всего лишь немного времени, но его нет.

— Курсанты! На поле.

Поздно жалеть, что последний раз стучал баскетбольным мячом лет тридцать назад, после предпочитал телевизор. Какие-то навыки вспоминаются, общее представление о правилах есть… Не отдавать же из-за такой чепухи, как обычная групповая игра, право первым подняться в космос!

Наверняка я был единственный, кто с подобной мотивацией метался по площадке, сотрясая дощатый крашеный пол ударами подкованных сапог. При скромном росте сто шестьдесят с чем-то я не казался столь мелким, как считался бы в команде мастеров с центровыми под два метра, лётчики в большинстве своём маломерные. Щуплый, резкий, подвижный. На дриблинге обыгрывал защитников, прорываясь к кольцу, и отдавал пас нашим «гигантам» — Злобину или Дергунову, оба за метр семьдесят. Под конец осмелел и забросил сам, в прыжке.

Когда просвистел свисток при счёте 41:39 в нашу пользу, пацаны сгребли меня в охапку.

— Юрка! Ты вернулся, бисов сын! — мял меня украинец Приходько. — Думали, ты совсем в себе закрылся после… ну, после больнички.

— Возвращусь… если вы меня отпустите и не будете лапать как красивую бабу.

От незатейливой шутки заржали и мои, и проигравшие, ничуть не расстроившиеся — со своими же. Вот если бы рубились со вторым взводом, тогда дух командного соперничества дал бы себя знать.

Воспоминания курсантов о настоящем Гагарине, экстраверте, весельчаке и массовике-затейнике, осложнили мне вхождение в его образ до невозможности. Сколько же ещё времени должно пройти, чтоб тот, существовавший до двадцать восьмого января, стёрся у них из памяти и не контрастировал с Гагариным-нынешним, так сказать, с усечённой версией товарища…

Слышал разговоры за спиной — что это с ним опять. Несколько раз не мог вспомнить фамилии офицеров и курсантов не из нашего взвода, своих-то выучил за день. Волновался, но однажды сказал себе: не думай об этом. Просто живи как живётся.

Тем более армия не слишком много оставляет простора для выбора. От подъёма в шесть утра и до отбоя всё расписано поминутно. Даже так называемое личное время никогда не бывает свободным: нужно подшить подворотничок, надраить сапоги, что-то почитать к политзанятиям… И самое тяжкое — написать письмо домой, матери и отцу Гагарина, которых никогда не видел и понятия не имел, что рассказывал им сын.

Повезло. В конспекте ленинских «Философских тетрадей» обнаружил заготовленное, но неотправленное письмо. Несколько дней тренировался, вживаясь в убористый каллиграфический почерк. Со временем смогу его поменять, не сразу, конечно.

Читая аккуратно выведенные строки, невольно вздрогнул, когда прочёл, как Юрий рассказывал родителям о развитии отношений с девушкой по имени Валентина. Так уж детально его биографию не знал, осталось только, что будущий космонавт женился здесь же, в Чкалове-Оренбурге, незадолго до окончания училища или сразу после. И звали его избранницу… Да, кажется, так и звали — Валентина. Будущая вдова.

Вот тут себя почувствовал конченной сволочью. В памяти не всплыло абсолютно ничего о Валентине, а даже если бы и узнал, пошёл бы к ней? Шанс засветиться и выдать, что я — не тот, за кого себя выдаю, чрезвычайно большой. Но уклониться от встречи с ней означает, что не родятся дети Гагарина. Кошмар!

Пока что не поддерживал никаких контактов с внешним миром за пределами лётного училища. Разбитый глаз открылся полностью, но до сих пор украшен яркой синей обводкой, словно у барышни из двадцать первого века, злоупотребляющей косметикой. Остальные гематомы отливают в спектре жёлтого, серого и светло-коричневого, ни один дежурный по училищу либо по КПП не выпустит такого красавца в увольнительную — позорить ВВС.

По той же причине пропустил вечер танцев в нашем клубе. Малый рост, говорят, не мешал Гагарину слыть до женитьбы завидным кавалером, он компенсировал скромные габариты кипучей энергией. Как только стал космонавтом номер один, многие дамочки из Оренбурга и Саратова вдруг «вспомнили» о нежных отношениях с ним. Наверняка некоторые врали, но может и нет, да и в то время для подобной репутации не требовалась близость, достаточно вскружить голову. Во всяком случае, самая мужская часть организма, как бы не изматывал себя спортом и учёбой, упорно сигнализировала перед рассветом: к интимным радостям готова и ждёт с нетерпением.

— Рота, отбой!

По этой команде дневального весь состав учебной роты, то есть курс училища, спешно сворачивал дела и нырял под одеяло, в кубрике гас свет. Даже если приспичило сходить в туалет — терпи. Дежурный по роте должен проверить, как выполнена команда, и только потом, минут через пятнадцать, можно сунуть ступни в тапочки и шлёпать в уборную.

В наземных частях главное было — не попасться на глаза старослужащим. Молодой, рискнувший отлить после отбоя, немедленно брался в оборот, ему вручали специально назначенную для такого дела сапожную щётку, которой драил «взлётку», длинный проход между койками, ведущий к тумбочке дневального и к выходу. Конечно, в лётном училище наряд тоже поддерживал чистоту, не менее тщательно, чем пехоте или у танкистов, но курсанты попадали в него не часто, по графику, если не проштрафились, и работали все. В авиации не была принята дедовщина, кроме, разве, солдат аэродромного обслуживания. Тем более неуместно среди будущих офицеров, поэтому мордобой в конце января не стали скрывать и подали начальству как чрезвычайное происшествие, троих отдали под трибунал. Это в какой-нибудь артиллерии инциденту не придали бы значения, пусть балуются ребята, дело молодое. Максимум — пара нарядов вне очереди.

Я успел облегчиться вовремя и преспокойно растянулся под одеялом, пытаясь придумать как себя вести, если на улице окликнет та самая Валентина. Ничего в голову не пришло, а мысли на тему женского пола привели к шевелению в паху.

А ведь жениться надо! При отборе в отряд космонавтов женатики приветствуются как более морально устойчивые. КГБ считает: вдруг кто-то, вырвавшись из СССР хотя бы в космос, раньше назначенного включит тормозной двигатель, чтоб спуститься на территории капиталистической державы. Всё же жена и дети — дополнительное препятствие против побега.

Но Виктор Беленко, угнавший МиГ-25 в Японию, а потом благополучно доживший до глубокой старости в США, скончавшись на руках сыновей, преспокойно оставил в СССР и жену, и партбилет КПСС.