Шаги во тьме - Пензенский Александр Михайлович. Страница 3

– Так я же говорил: двери закрывают в семь, для посетителей есть звонок. Чего ему сидеть-то пнем? Конечно, спал.

– Понятно. – Маршал немного запнулся, но кашлянул и продолжил: – Простите, господа, следующий вопрос будет неприятным, но необходимым. Где каждый из вас был в тот вечер с девяти до двенадцати часов?

Заусайлов кивнул, признавая резонность вопроса, медленно, будто вспоминая, сказал:

– Игра закончилась, дай бог памяти, часов около двух. Да, определенно – еще часы отзвонили.

Ильин потер переносицу под очками, нахмурил лоб:

– Я был в театре, все видели, у Александра Николаевича там ложа, и я, стало быть, там, вот. С девяти и до самого конца, до половины двенадцатого. А оттуда до полуночи в аптеку никак не поспеть.

– Я так понимаю, что вы, Антон Савельевич, тоже здесь обитаете?

Ильин кивнул:

– Да, во флигеле. С супругой и дочерью – вы ее видели.

– Ясно. – Маршал положил недокуренную сигару в пепельницу, записал пару слов в блокнот, спрятал его в карман и поднялся. – Еще раз извините. А теперь мне нужно поговорить с Храпко и осмотреть место преступления.

– Разумеется. – Заусайлов тоже встал. – Антон Савельевич прямо сейчас проводит вас в аптеку. А я пока позвоню в полицию, предупрежу, что вы приедете.

В фойе Маршал вдруг резко остановился, хлопнул себя по лбу:

– Вот растяпа, оставил зажигалку на столе. Я сейчас, подождите меня на крыльце, Антон Савельевич.

Но, как только за Ильиным закрылась дверь, Константин Павлович передумал возвращаться в гостиную, а направился к другой двери. Ему показалось, что она была чуть приоткрыта, когда они с управляющим выходили, а после закрылась. Загадка не бог весть какая: толкнув дверь, Маршал совершенно точно знал, кого за ней увидит.

– Если не ошибаюсь, вас зовут Нина?

Девушка вспыхнула и опустила взгляд, но кивнула.

– Мне, видимо, нет нужды представляться, раз вы подслушивали. Девичье любопытство или конкретный интерес?

Нина сверкнула черными глазами, зашептала быстро:

– Это не он, вы понимаете? Это не он его убил!

– Успокойтесь, пожалуйста. Кто?..

Но девушка испуганно округлила глаза, ойкнула, сунула Маршалу в ладонь клочок бумаги и захлопнула дверь. Почти тут же, жалобно скрипнув, распахнулась дверь гостиной. Константин Павлович быстро спрятал записку в карман брюк, обернулся – на пороге стоял хозяин дома.

– Вот, Константин Павлович. – Заусайлов протянул Маршалу его зажигалку. – Вы забыли. Красивая вещь.

– Подарок. Спасибо, жаль было бы потерять.

– Вас ожидают в участке в полдень. Отыщите там пристава Шаталина.

До аптеки и правда оказалось рукой подать – дальний угол соседнего дома. Маршал остановился у входа.

– Стекло уже заменили?

– Да нет, – пожал плечами Ильин, – вставили то же самое. Его аккуратно выдавили и поставили тут же у стеночки, между дверей.

– Отпечатков, я полагаю, не снимали?

– Что, простите?

Но Константин Павлович оставил вопрос без ответа и вошел внутрь. Торговый зал был небольшим: треть комнаты отгорожена стеклянной витриной с прилавком, левый дальний угол скрыт ширмой. Маршал заглянул за перегородку – узкий топчан с засаленной подушкой. Посреди правой стены была сплошная деревянная дверь, за ней задержались еще меньше – кабинет аптекаря оказался ровно такого же размера, в два окна: тяжелый стол с подтеками и подпалинами, стул, весы, спиртовая горелка да пара стеклянных шкафов с бутылками и пузырьками. Прошли в следующую дверь – склад, чуть не до потолка забитый ящиками.

– Что тут?

– Разное. В основном сельтерская да спирт, обычный и нашатырный.

– И что же, все это заносят сюда через две комнаты? Стена же внешняя, почему нет двери?

– Нет, конечно, есть дверца… Вот она, тут, за ящичками. Как раз для разгрузки.

– Так, – протянул Маршал, – а ключи от нее у кого? Не мог провизор впустить кого-нибудь? Подругу, например?

Антон Ильич скривил губы:

– Подруг еще не хватало. Не мог. Ключ только у сторожа.

– Всего один ключ?

Антон Савельевич пожевал губы, будто пробуя на вкус слова, прежде чем сложить их в ответ, и, запинаясь, выцедил:

– У хозяина еще есть… Свой… Он же рассказывал про мигрени. А так ближе, чем по улице обходить. На сто двадцать пять шагов. У него вот тут и шкафчик персональный, где всегда имеется все потребное.

Маршал подергал ручку, изучил замок, петли, бросил через плечо:

– С улицы потом надо будет осмотреть. Идемте дальше.

Комната, в которой убили провизора, была самой маленькой, с узеньким окошком во двор, забранным толстой решеткой, и с отдушиной у потолка, но тем не менее довольно уютной: пружинная кровать, тот самый конторский шкаф, покрытый кружевной салфеточкой, с выдвинутым верхним ящиком. В вазе томился букетик слегка увядших желтых одуванчиков, со стены игриво улыбалась креолка на вставленной в рамку картинке, вырезанной из конфетной коробки «Карамель» Рамонской паровой фабрики. Неширокий платяной шкаф в углу довершал меблировку.

– Где нашли тело? На кровати?

– Никак нет, вот здесь, на полу лежал, бедняга. – Антон Савельевич топнул по темно-бордовому коврику у них под ногами.

Маршал присел, внимательно осмотрел сам половик, паркет под ним, поднялся.

– Его что же, постирали? Крови не вижу.

– Да ее и не было почти.

– Где была рана?

Ильин ткнул себя набалдашником трости в левый висок:

– Вот тут вмятина с яйцо. А лежал он вот так. – Довольно проворно управляющий растянулся на коврике, раскинул картинно руки в стороны и снизу пояснил: – Да там в папке есть карточки, все было отснято – полдня потом магний оттирали. Может, тогда и кровь подтерли.

Маршал пошуршал бумажками, нашел фотографии, просмотрел – жертву Антон Савельевич изобразил похоже.

– Идемте. – Константин Павлович помог своему спутнику подняться, подал трость. – Осмотрим складскую дверь со двора, и я в полицию.

Савва Андреевич Шаталин встретил Маршала вроде приветливо и даже с поклоном, и о здоровье господина Заусайлова справился, и всячески заверил в полнейшем содействии, но глазами совсем не улыбался. Оно и понятно, и не ново – кому приятно, когда посторонние в твои дела суются? Особенно еще когда посторонние – столичные умники. Тем не менее Савва Андреевич распорядился Храпко в кабинет привести, а пока ждали, попробовал выяснить, что же от сторожа потребовалось Александру Николаевичу:

– Или сомневаетесь в чем? Так напрасно. Мы эту породу досконально знаем, не первый год служим. Сперва от скудоумия натворят делов, а потом слезы льют, рубахи на себе лоскутьями пускают да каются.

– И что же Храпко? Кается? Рвет рубаху? – не принял тона Константин Павлович.

Шаталин опять насупился, почесал затылок:

– Нет. Этот не кается. Но ничего, посидит еще денек-другой – сознается. Он это. Больше некому.

– Ну не знаю, – пожал плечами Маршал. – Мотива не вижу. Общих дел у Храпко с покойным не водилось, что денег в конторке не будет – знал. Бывают, конечно, выродки, которые себе высшую цель в оправдание придумывают или просто так, удовольствия ради могут убить. Но второе обычно с детства видно: слабых колотят, животных мучают. Храпко, как мне рассказывали, не из таких. А для высшей цели умом не дорос.

Шаталин кивнул:

– Так и есть. Болван, каких поискать. Ну а кто же, коли не он? Есть соображения?

– Имеются.

Савва Андреевич, как гусак, с готовностью вытянул шею, но тут открылась дверь, и ввели сторожа. На вид парню было около двадцати, невысокий, худощавый, с большими крестьянскими руками, которыми он наминал коричневый картуз, в пиджаке явно с чужого, более широкого, плеча. За сутки на щеках высыпал рыжеватый кудрявый пушок, не сочетавшийся с взлохмаченной почти черной шевелюрой и будто углем нарисованными бровями, сходящимися над переносицей. Темные глаза, острые скулы, нос средний – закончил про себя словесный портрет Константин Павлович.