Праздник навсегда! - Лермонтов Владимир Юрьевич. Страница 4

Тело помнит все, оно хранит полный набор информации о предыдущих поколениях, цивилизациях и потому просит снега, мороза, метелей.

Мы с Ассоль выскочили наружу и начали радоваться, как дети. Я обтирался снегом, а Ассоль прыгала и зарывалась в белый снежный пух. На сердце пробудилась большая радость, радость оттого, что ты просто живешь, дышишь и можешь наслаждаться такими простыми вещами, какие Господь устроил на этой земле. Я с завистью смотрел на собаку, которая могла полностью отдаться этому веселью – я же вернулся в домик с раскрасневшейся кожей, щеки мои пылали. Я быстро оделся, и мы поднялись к нашей часовне. Ассоль я привязал к спинке скамеечки, которая стоит в пяти метрах от входа в часовню.

Она немедленно растянулась в снегу и принялась терпеливо ждать меня, ибо знала, что ее хозяин будет в этом странном деревянном домике, откуда доносятся чудные, неизвестные запахи, не менее получаса.

«Что там можно делать~ – вероятно, думала она, – когда здесь на поляне столько радости, красок и веселья!? Любят эти люди что-то вечно придумывать себе, не могут, как мы, собаки, просто бегать, кувыркаться и отдаваться свободе, воздуху, солнцу, движению. Вечно им чего-то не хватает, хотя у них все есть для счастья, а им все мало, ищут что-то необычное, а оно у них прямо под ногами. Э-эх, люди, люди! Не знаете, что вы счастливы, что купаетесь в нем, оно с вами, вы окутаны им и буквально полощетесь в счастье».

Возможно, так думала Ассоль, глядя на мое исчезновение в странном домике, и была не далека от истины, ибо мы забыли девственную радость от самого бытия без какой-либо особой причины на то, слишком поработились своим разумом, который увел нас от света первозданности во мрак душевных исканий. А ведь все Божие лежит на поверхности – бери, черпай, наслаждайся и благодари Господа за каждый миг жизни! Ан нет, что-то не пускает отдаться этому естественному потоку блаженства, в котором пребывает естественно и без каких бы на то усилий всякая живая тварь, всякий цветочек, всякая травинка.

Пока я читал молитвы, птицы снаружи развеселились и бойко щебетали, прыгая по крыше часовни. Как научиться петь, как птицы, чтобы не проговаривать молитвы Господу, а сердцем изливать их, как это делают эти пушистые комочки, не ведающие глубокомысленных слов, – поют от души.

Потом мы побежали в лес по своим родным тропинкам – каждый день совершали мы такие разминки. Что может быть прекраснее, нежели бежать среди деревьев, вдыхать воздух полной грудью и наслаждаться окружающей красой?! В наших краях растут удивительные, высокие кусты скумпии, листья на которых осенью преображаются в пронзительно алые, красные и оранжевые тона. Часто можно видеть букеты из таких веток в домах любителей природы. Я был в разных широтах России, но только здесь, на Кавказе, есть такие растения, они поражают воображение и приносят изысканную радость тем, у кого сердца еще могут понимать нежность природы, ее божественность.

Сейчас же на этих листьях лежал снег, необычайно контрастируя своею белизной с алым цветом. Если бы я был художником, если бы я мог перенести эту сказочную неповторимость на полотно! Впрочем, достаточно просто созерцать и чувствовать эту прелесть изнутри, будто входишь в ее сердцевину и сливаешься с ее сутью, становясь частью этого чуда. Радость и благодать проникают во все клетки естества, и каждый кусочек моего существа вместе с окружающей природой поет и торжествует. Праздник всегда рядом, он всегда с нами, этот праздник навсегда.

Ассоль прыгала по сугробам, ныряла в них с головой и сидела так до тех пор, пока я не поднимался до нее. Однако, когда начался спуск, я вырывался вперед, и она наступала мне на пятки, стаскивая обувь, что заставляло меня останавливаться и погружать ногу в ботинок.

Мы прибежали домой взмыленные, запыхавшиеся и удовлетворенные испытанными ощущениями движения и созерцания зимних пейзажей.

Конечно, я думал о старике, о том, что сегодня нужно найти его и заговорить с ним. При этих мыслях вновь появлялось щемящее чувство неловкости, но я уже дал себе слово ничего не стесняться. Даже если это будет выглядеть смешным и наивным, я все-таки сделаю то, что решил. Вот только бы старик никуда не исчез.

Но старик никуда не пропал, а так же, как и вчера, стоял у столба с посохом в руках, наклонив голову. Снег лежал на его капюшоне и плечах. Меня прорезала острая мысль, которая уже подкрадывалась ко мне раньше, но я отметал ее в силу нелепости, однако теперь догадка подтвердилась – старик никуда не уходил! Всю ночь он стоял на этом же месте неподвижно и не подавал никаких признаков жизни. Но раз он стоял, значит, ноги держали его, и он был жив. Внутри у меня что-то защемило, я с волнением приблизился к нему на расстояние шага и произнес:

– Дедушка, что вы здесь стоите? Вам помощь нужна какая-нибудь? Вы меня простите за беспокойство, может быть, вы ждете кого-нибудь? Вам нужно куда-нибудь ехать?

Старик молчал и никак не реагировал на серию моих вопросов, которыми я его забросал в смущении.

– Дедушка, вам плохо? Как вы себя чувствуете? Вы кушать хотите? – я повысил свой голос, думая, что, может быть, старичок глуховат.

Проходящие мимо люди недоуменно посматривали на меня, отчего я чувствовал неловкость, но решил не отступать. Дедушка будто не слышал меня, и тогда я слегка толкнул его в плечо. Старик вздрогнул, будто я его разбудил.

– Дедушка, вы меня слышите? Вам помочь? Старик начал кашлять.

– Вы замерзли, пойдемте ко мне в дом, согреетесь и покушаем что Бог послал.

– Спасибо, тебе, мил человек, – наконец вымолвил первые слова старик. Его голос был тих и мягок, что угадывалось сквозь хриплость.

Старик качнул головой и, откинувшись от столба, произнес:

– Иди, мил человек вперед, а я за тобой поковыляю. Не спеши больно, ноги шибко подводят, не слушаются старика.

Я хотел взять его под руку, но он замотал головой:

– Не надо, сам дойду как-нибудь.

Мы двинулись в путь, я шел медленно, угловым зрением поглядывая на старика, который ковылял сзади, опираясь на палку и не поднимая головы. Снег так и продолжал лежать на его капюшоне и плечах. Мысли мои смешались, но, главное, я беспокоился о том, как он поднимется на гору, к моему домику: Тут молодой запыхается, а уж старый человек тем более. И еще я думал о том, чем накормить гостя, быстро соображая, что можно приготовить. На ум приходило только сделать горячий бульон из кубика-концентрата, немножко хамсы осталось, чай с сухарями.

Почуяв приближение хозяина, Ассоль уже радостно повизгивала и, когда мы оказались в поле ее зрения, принялась выражать свою радость вращением пушистого хвоста и выразительным воем. Нужно было увести собаку подальше от входа в домик и перевязать, чтобы пришельца, не дай Бог, не тронула.

– Дедушка, постойте здесь минуточку, я псину перевяжу, чтобы вас не тронула.

– Не надо, мил человек, не беспокойся, меня собаки не трогают, – произнес старик, с трудом сдерживая учащенное дыхание.

И действительно, Ассоль вела себя так, будто вовсе не замечала старика, только становилась на меня лапами и пыталась лизнуть в лицо.

– Добрая у тебя собачка, мил человек, а ты беспокоился.

Мы зашли в дом, и я усадил дедушку в старое кресло около печи, пододвинул к нему стол и отправился хлопотать на кухоньку.

– Сейчас, одну минуту и все будет готово, правда, у меня с едой не богато, – оправдывался я.

Дедушка прислонил свой посох к печи и сидел, опустив плечи. Лица я его так и не видел. Вскоре пред стариком стоял горячий бульон, от которого поднимался ароматный парок. Старик дрожащими руками, которые были испещрены выпуклыми жилами, взял пиалу и начал тихонько прихлебывать. А тут и чай согрелся, сухари стояли на столе.

– Кушайте, дедушка, грейтесь, а я сейчас мигом схожу к знакомой женщине и молочка вам принесу.

Старик ничего не ответил; а все прихлебывал бульон. Честно говоря, мне хотелось, пока я буду идти за молоком, побыть одному, чтобы собраться с мыслями.