Праздник навсегда! - Лермонтов Владимир Юрьевич. Страница 9

Я стою рядом, прижавшись к нему плечом, и пытаюсь повторять за ним каждое слово. Дрожь до костей пробивает. Не знаю, сколько времени так мы стояли и возносили мольбы к Богу о помощи, а только кажется мне, что в голове у меня началось помутнение. Будто какая-то молочная пелена опустилась на меня сверху. Уже перестал я чувствовать холод, перестал ощущать, что мы в камере находимся. Стены как бы исчезли, и вижу я, как стоим мы в поле, а сверху лучи солнечные пробиваются сквозь белесую пелену. Вокруг нас цветы стали распускаться, издавая аромат такой, что слов для описания блаженства от их благоухания не найти. А старец все молится, и слова его становятся все громче, чище, разносятся они .по всему миру и даже до небес доходят. И тут увидел я, что там, откуда теплые лучи лились на нас, Царица Небесная стоит в воздухе и улыбается нам. И столько в ее взоре чистоты, любви и нежности, что почувствовал я перед Нею великое смущение, не могу смотреть Ей в глаза. Опустил я голову, а внутри у меня тепло разливается сладостными волнами, каждая клетка радостью трепещет и песни поет от счастья.

Арсений во время этих слов преобразился, и мне показалось, что от лица его сияние стало происходить, в комнате стало светлее, и легкий ветерок прошелся по дому с ароматом весны и цветов.

– Очнулся я от этого видения только когда засовы стали открывать в карцер. Все исчезло.

Стало вдруг снова темно и холодно, как и было вначале. Помню удивление наших охранников, которые ожидали трупы замерзшие увидеть, перед ними два живых человека стоят. Даже врача вызвали, который сунул мне руку под телогрейку, чтобы убедиться, теплое ли мое тело воскликнул: "Этого не может быть! Они теплые! "

– Воистину, это чудо! – произнес я, взволнованный этим сокровенным рассказом, с ощущением, что это произошло со мной и я вместе Арсением пережил это удивительное событие.

– Чудо, мил человек. Но на самом деле чудеса с нами происходят постоянно, только мы их замечаем, не видим. Жизнь, которую нам даровал Господь, сама по себе – уже чудо. Мы дышим, любим, наслаждаемся красотами природы – и все это истинное чудо, к которому мы привыкли и принимаем как обыденное, должное. Нам, мил человек, Всевышний даровал праздник, который всегда с нами, и мы должны праздновать жизнь, а не проплакивать ее.

– Но ведь бывают темные полосы, неприятности, несчастия и еще много того, что омрачает наше существование. Как же с этими сторонами жизни быть, неужели и они имеют какое-то значение?

– А как же? Боль, страдания, переживания – лишь отзвуки той большой любви и нежности, какая ждет странника после того, как он в преодолеет. Пройдет твоя жизнь, Владимир, вспомнишь ты свои тревоги, неудачи, падения и улыбнешься, ибо узреешь в таких, казалось, ненужных, вредных для человека явлениях Божию благодать. Ведь нас Господь пытается оторвать от временного, тленного, мирского, к чему мы необычайно привязаны и что мы считаем необходимостью для удовлетворенной жизни. Мы же чрезвычайно держимся за эти привычки, привязанности, стереотипы и ни за что не хотим упускать их, как ребенок держится за любимую игрушку. Господь же хочет не отнять у нас, а, забрав временное, дать, подарить вечное, а для этого нужно прежде лишить нас прежнего, ветхого обличия, отношенной одежды. Невозможно на старое одевать новое. Вот и получается конфликт, неудачи, даже болезни, когда Господь у нас отнимает прошлое, временное. А на самом деле человек действительно рожден для счастья, любви, блаженства, но, чтобы их приобрести, нужно расчистить душу свою от хлама, от ненужного старья, которое, как тучи, закрывает солнце. Э-эх, если бы люди знали, какое счастье ждет каждого после того, как они оставят прежнее, если бы они только одним глазком увидели те райские блаженства, которые уготовлены им! Бросили бы без сожаления все, что им кажется важным, нужным, значимым, и ринулись, как птицы, навстречу солнцу.

– Трудно, дедушка, понять, что страдания ведут к счастью, что они нужны.

– Человек, мил брат Владимир, как камень драгоценный, самородок, который нужно обработать, чтобы он засиял неземной красотой и благодатью. Спаситель, как искусный мастер, обрабатывает камни нашей души. Нам больно, плохо, мы стонем и плачем, а когда работа закончится, скажем Всевышнему: «Спасибо тебе, Господи, что обработал нас, что соделал нас подлинно чистыми и светлыми».

– Интересно ваше сравнение человека с драгоценным камнем.

– Вот взять, к примеру, меня. Ведь если бы не испытал я много, не пережил, если бы был я отроду зрячим, здоровым, удачливым и жизнь бы моя складывалась, как по маслу, то чтобы из меня получилось? Животное, сытое, довольное. Разве я смог бы познать высшую любовь Божию, нашел бы себя как создание, предназначенное для проявления высшей любви людям – нет! Жил бы как растение в темноте, невежестве и страхе. В доме нашем воцарилась торжественная тишина. Все было вокруг прежним: и эти старые стены с дырками у пола, разрытые мышами и крысами, и эта печурка в щелях, из которых выходил дым, когда разжигаешь печь, и эти кровати, и иконы, но в то же время все стало каким-то живым, светящимся изнутри. Мне передалось то чувство, какое пытался мне выразить старец Арсений посредством простых, ясных слов. Вокруг нас была маленькая сказка, в которой дедушка – добрый волшебник, который эту сказку сотворил, а я – гость, попавший на волшебный праздник. Я в эти минуты видел, что во всем, что нас окружает, есть смысл, глубокий смысл, который для привычного взора спрятан, а для прозорливого открыт. Что-то вечное вошло во все предметы, и эта вечность привнесла безграничный покой, ибо и я был частью вечности. Так к чему же грустить? Грусть присуща только временному, а вечному – только счастье, и чем более вечными категориями ты живешь, чем более твои мысли и чувства устремлены к небесному, тем больше небесного рядом с тобой, тем светлее и радостнее каждая минута бытия.

– Вот тебе, мил человек, тайна, которая так открыта и обнажена, что приблизиться к ней с привычным умом и чувствами невозможно, она прячется от мудрецов, взрослых, а дается детям, чистым душам с незамутненным разумом и сердцем.

На плите стоял казанок, который пыхтел паром, вырывающимся из-под крышки. Спать не хотелось, напротив, было желание, чтобы этот вечер продолжался без конца, столь мирно было у меня на сердце.

– Место у тебя, Владимир, замечательное, чудное. И гора, на которой ты живешь, и часовенка.

– Как же вы видите, дедушка?

– А мне, мил человек, Бог зрение дает иногда, когда я сердцем к чему-либо прикасаюсь. Вот я и к твоим местам прикоснулся, и Господь мне открыл всю здешнюю красу. Я ведь тебе не говорил, как я попал в твои края. Как понимаешь, странствую я по жизни, туда иду, куда Господь посылает. Жил я последние годы в одной деревушке, километров за тысячу отсюда. Последнее время здоровье стало сдавать, начал уже к смерти готовиться. А ангел Господень явился ко мне и говорит: «Поезжай, Арсений, на юг, в Краснодарский край», – твой поселок назвал.

«Как приедешь, стань в самом центре, чтобы тебя люди видели, и жди. За тем, кто первый к тебе подойдет и предложит помощь свою, последуй. А дальше я скажу тебе, что делать». Вот так я попал в твои края… Скажу тебе, что Дух здесь Святой в воздухе парит, мне даже показалось, что я стал чувствовать себя лучше. Помолодел что ли, – старик улыбнулся и продолжил. – Чувствую, что здесь путь какой-то лежит, начало его. К воротам подошел, а дальше пока не пускают? Ждать надобно. Господь мне скажет, что делать дальше. Ты уж потерпи меня, Владимир. – Да что вы, дедушка?! Для меня ваше появление, как подарок, я ведь очень одинок, хотя у меня немало приятелей и знакомых… – произнес я. – Мне кажется, что жизнь моя только начинается, будто из болота наконец я начал выбираться.

Глава 4

Миша стоял и смотрел в окно, прижав к груди тряпичного зайчика. Там, за окном, шел проливной дождь, мчались быстро машины, от которых, когда они врезались в лужи, в стороны летели грязные брызги. За дорогой – дома, а за домами, если приглядеться, проходила железная дорога. В ясную погоду можно было увидеть, как по ней шли поезда с множеством маленьких, казалось, игрушечных вагончиков, а в их окнах горел свет, и за ними сидели маленькие люди.