Роковое кресло - Леру Гастон. Страница 23

И вот это будущее не заставило себя ждать.

Гаспар Лалует был единогласно избран в прославленную Академию, и ни один соперник не явился оспаривать у него лавры мученика.

В течение следующих нескольких недель и дня не проходило, чтобы в комнате за лавкой торговца картинами не появлялся мсье Ипполит Патар. Он приходил обычно к вечеру, стараясь быть не узнанным на улице, крался через маленькую низкую дверцу со двора, торопливо пересекал помещение и запирался с мсье Лалуетом в небольшом кабинете, где никто не мог их потревожить. Здесь они готовили речь. Надо признать, что мсье Лалует вовсе не хвастался, утверждая, что у него отменная память. Она и вправду была замечательной. Будущий академик, без сомнения, будет знать свою речь наизусть. Мадам Лалует сама взялась за дело и велела супругу пересказывать этот шедевр ораторского искусства постоянно, вплоть до отхода ко сну и с утра пораньше. Она же научила его располагать листки речи на столе так, чтобы создалось полное впечатление, будто он их читает, по мере прочтения откладывая в сторону. Наконец, она пометила верх этих страниц красным значком, чтобы мсье Лалует случайно не перевернул на виду у всех эти листки сверху вниз.

И вот наступил канун того знаменательного дня, который будоражил все парижское общество. Газеты сутками держали своих корреспондентов на улице Лаффит. После предшествующего тройного эксперимента не оставалось никакого сомнения в том, что мсье Гаспар Лалует обречен на скорую смерть. Люди желали получать информацию о последних часах жизни великого человека каждые пять минут. И поскольку мсье Лалует, видимо устав, решил отдохнуть и никого не принимал в течение дня, мадам Лалует сама отвечала на вопросы газетчиков. Бедная женщина просто сбилась с ног, но лицо ее сияло. Потому что на самом деле мсье Лалует держался молодцом.

— Молодцом, мсье редактор так и напишите в своих газетах… Он держится молодцом!

На самом же деле в тот день мсье Лалует покинул с предосторожностями свое жилище. Слава только мешала ему, когда необходимо было остаться одному для того, чтобы напоследок еще несколько раз повторить свою речь. Уже с рассвета он, не будучи никем узнанным, отправился к дальнему родственнику жены, державшему лавку на площади Бастилии. На втором этаже был телефон, и только мсье Лалует мог им пользоваться, что позволило ему пересказывать мадам Лалует, несмотря на разделявшее их расстояние, наитруднейшие пассажи блистательной речи, автором которой, заметим по секрету, являлся мсье Ипполит Патар.

Он, как было условленно, пришел к мсье Лалуету в лавочку на площади Бастилии около шести вечера. Все, казалось, складывалось наилучшим образом, как вдруг в беседе между двумя коллегами произошел следующий небольшой инцидент.

— Дорогой друг, — говорил мсье Ипполит Патар, — вы можете радоваться. Никогда еще под нашим куполом не собиралось столь блистательное общество! Там будут все академики. Слышите? Все! Все хотят своим присутствием подчеркнуть особое уважение, которое они питают к вам. Вплоть до мсье Лустало, который предупредил, что придет, хотя его редко видят на такого рода церемониях, так как великий ученый очень занят. Он не соизволил приехать ни ради Мартимера, ни ради д'Ольнэ, ни даже ради Мартена Латуша, прием которого вызвал самое крайнее любопытство.

— Ах так? — произнес мсье Лалует, который вдруг помрачнел. — Мсье Лустало будет на заседании?

— Он взял на себя труд написать мне по этому поводу целое письмо.

— Это очень любезно с его стороны..

— Да что с вами, дорогой Лалует? Вы, похоже, чем-то огорчены…

— Да-да, вы правы! — признал мсье Лалует. — О, это не так важно, конечно.., но я не очень хорошо повел себя в отношении великого Лустало…

— Как это?

— Еще задолго до того, как выставить свою кандидатуру, я поехал к нему в надежде узнать его мнение по поводу секретов Тота и других глупостей по поводу смерти Мартена Латуша. Он был очень категоричен и посмеялся надо мной. Мнение этого великого ученого, хотя и высказанное в шокировавших меня вульгарных выражениях, во многом способствовало принятию мною решения представить свою кандидатуру в Академию.

— Ну и что! Я не вижу, из-за чего вам тревожиться…

— Подождите, дорогой мсье постоянный секретарь, подождите… Официально представив свою кандидатуру, я стал наносить необходимые визиты, не так ли?

— Конечно! Эта традиция, которой нельзя пренебрегать, иначе будет очень невежливо… тем более что сама Академия не колебалась ни минуты, чтобы сделать шаг первой, смею вам напомнить, дорогой мсье Лалует…

— Так вот, ну а я как раз и проявил невежливость в отношении человека, который в общем-то имел право в первую очередь рассчитывать на мою признательность… Я не наносил визита великому Лустало!

Мсье Ипполит Патар так и подскочил:

— Как?! Вы не нанесли визита великому Лустало?

— Честное слово, нет!

— Но, мсье Лалует, вы поступили вопреки всем нашим правилам!

— Я это знаю!

— Удивительно слышать такое от вас! Вы оскорбили Академию!

— О мсье постоянный секретарь, я не собирался этого делать…

— Но почему же, мсье Лалует, вы не нанесли полагающегося визита великому Лустало?

— Я скажу вам, мсье постоянный секретарь… Из-за Аякса и Ахилла, двух огромных псов, напутавших меня. И еще из-за Тоби. Вид у него тоже довольно устрашающий.

Мсье Ипполит Патар ахнул с выражением непередаваемого изумления:

— Вы?! Такой смелый человек!

— Дело в том, — отвечал несчастный, горестно опустив голову, — дело в том, что меня трудно запугать химерами, но.., я весьма опасаюсь реальной действительности. Я видел здоровенные клыки и слышал крики…

— Какие крики?

— Сначала собачий вой, а затем несколько раз что-то похожее на душераздирающий человеческий вопль!

— Душераздирающий человеческий вопль?

— Ученый сказал мне, что это, должно быть, дерутся грабители на берегу Марны. Но, честное слово, мне показалось, что так кричат только люди, когда их убивают… Место там пустынное… Дом на отшибе… Это было так страшно, что я туда больше не вернулся…

Пока произносились эти последние слова, мсье Ипполит Патар, сев за стол, начал просматривать железнодорожное расписание.

— Едем! — сказал он.

— Куда?

— К великому Лустало! Наш поезд отправляется через пятнадцать минут… Так будет еще полбеды, поскольку официально вас изберут только завтра!

— Если так, — ответил Лалует, — не стану отказываться! С вами — пожалуйста! Вы видели этих собак?

— Да, да, и великана Тоби тоже.

— Отлично! А потом поужинаем в ресторанчике в Варенне, рядом с вокзалом, в ожидании обратного поезда.

— Если только Лустало не пригласит нас на ужин, — ответил мсье Патар. — А это весьма возможно, если, правда, он не забудет.

Они уже собрались выйти, торопясь к Венсеннскому вокзалу, который находился совсем рядом. Но в этот момент раздался телефонный звонок.

— Это, видимо, мадам Лалует, — заметил будущий академик. — Я скажу ей, что мы поужинаем за городом. Он подошел к аппарату и, сняв трубку, стал слушать.

Аппарат находился в самой глубине комнаты, которая освещалась тусклой электрической лампочкой. То ли от этой лампочки, дававшей слабое освещение, то ли от волнения, вдруг охватившего его, мсье Лалует казался совсем зеленым. Обеспокоенный мсье Патар спросил:

— Что случилось?

Мсье Лалует склонился к аппарату:

— Не клади трубку, Элали. Надо, чтобы ты повторила это мсье постоянному секретарю.

— Что случилось? — возбужденно повторил мсье Патар.

— Письмо от Элифаса де ля Нокса! — ответил Лалует, зеленея все больше.

Мсье Патар вмиг пожелтел и, издав удивленный возглас, торопливо приложил к уху отводную трубку. Они стали слушать вдвоем.

Они слушали голос мадам Лалует, читавшей текст письма, только что пришедшего на имя ее супруга.