Тайна желтой комнаты - Леру Гастон. Страница 24

– Вот, – заявил он, – башмаки, в которые был обут убийца! Узнаете их, папаша Жак?

Папаша Жак склонился над этой пропахшей болотом кожей и с изумлением узнал свою старую обувь, давно выброшенную за негодностью и пылившуюся в каком-то углу на чердаке. Это повергло старика в такое смятение, что ему пришлось высморкаться, чтобы хоть как-то справиться со своим волнением.

Тогда, указав на платок, который держал в руках папаша Жак, Фредерик Ларсан сказал:

– А вот и носовой платок, удивительно похожий на тот, который был найден в Желтой комнате.

– Ах! Да знаю я, – вымолвил папаша Жак, весь дрожа. – Они, почитай, одинаковые.

– И наконец, – продолжал Фредерик Ларсан, – старый баскский берет, также найденный в Желтой комнате, вполне мог некогда красоваться на голове у папаши Жака. Все это, господин начальник полиции и господин судебный следователь, доказывает, на мой взгляд… Да успокойтесь же, старина… – обратился он к папаше Жаку, едва державшемуся на ногах. – Все это доказывает, на мой взгляд, что убийца хотел скрыть свое истинное лицо. Сделал он это достаточно грубыми средствами – или, во всяком случае, они нам представляются таковыми, так как мы уверены в том, что папаша Жак не убийца, ибо он не отходил от господина Станжерсона. Но вообразите себе, что было бы, если бы господин Станжерсон не задержался в тот вечер так долго, если бы, простившись с дочерью, он вернулся бы в замок, если бы мадемуазель Станжерсон убили в то время, когда в лаборатории никого уже не было, и если бы папаша Жак спал у себя на чердаке! Никто бы не усомнился, что папаша Жак и есть убийца! Своим спасением он обязан тому обстоятельству, что трагедия разразилась слишком рано: из-за полнейшей тишины, царившей в лаборатории, убийца наверняка подумал, что там уже никого нет и что пришел момент действовать. Человек, который смог столь таинственным образом проникнуть сюда, тщательно все подготовив, чтобы бросить тень подозрения на папашу Жака, несомненно, был своим человеком в доме. В котором часу он смог пробраться сюда? После полудня? Вечером? Не могу вам сказать… Человек, хорошо знающий и людей, и обстановку в этом флигеле, должен был проникнуть в Желтую комнату в нужное ему время.

– Не мог же он все-таки войти сюда, когда в лаборатории кто-то был! – воскликнул г-н де Марке.

– Полноте, откуда мы знаем? – возразил Ларсан. – В лабораторию подавали ужин, ходила взад-вперед прислуга… К тому же вы забываете о химическом опыте, который проводился между десятью и одиннадцатью часами; господин Станжерсон, его дочь и папаша Жак находились тогда возле печи… вот в этом углу, у камина… Кто знает, может, убийца… свой, свой человек… воспользовался этим моментом и проскользнул в Желтую комнату, сняв предварительно обувь в туалете?

– Это маловероятно! – заметил г-н Станжерсон.

– Разумеется, но не невозможно… Поэтому я ничего не утверждаю. Что же касается его ухода, то это совсем другое дело! Каким образом он смог бежать? Самым что ни на есть естественным!

На какое-то мгновение Фредерик Ларсан умолк. Мгновение это показалось нам вечностью. И с вполне понятным лихорадочным нетерпением мы ожидали, когда он заговорит снова.

– Я не входил в Желтую комнату, – продолжал Фредерик Ларсан, – но, полагаю, вы убедились в том, что выйти из нее можно только через дверь. Убийца и вышел через дверь. Ведь если невозможно, чтобы было иначе, значит, было именно так! Он совершил преступление и вышел через дверь! Когда? А тогда, когда это было легче всего сделать: в тот момент, когда это наиболее объяснимо, настолько объяснимо, что иного объяснения и быть не может. Рассмотрим же моменты, последовавшие за преступлением. Момент первый, когда возле двери находятся господин Станжерсон и папаша Жак, готовые преградить дорогу убийце. Момент второй, когда папаша Жак отсутствует некоторое время и господин Станжерсон находится возле двери один. Третий момент, когда к господину Станжерсону присоединяется сторож. Четвертый момент, когда возле двери находятся господин Станжерсон, сторож, его жена и папаша Жак. Пятый момент, когда дверь выбита и Желтая комната наполнена людьми. Момент, когда бегство наиболее объяснимо, является в то же время моментом, когда возле двери остается самое малое количество людей. И есть момент, когда остается только один человек, тот самый момент, когда возле двери стоит один господин Станжерсон. Если, конечно, не принимать во внимание возможность молчаливого соучастия папаши Жака, причем я лично такую возможность исключаю, ибо папаша Жак не стал бы покидать флигель и проверять окно Желтой комнаты, если бы видел, как дверь открывалась и из нее выходил убийца. Значит, дверь открылась, только когда господин Станжерсон остался один, и человек этот вышел. Здесь мы должны признать, что у господина Станжерсона были весьма веские причины, чтобы самому не преградить дорогу убийце или не позвать кого-то остановить его, ибо он позволил ему дойти до окна в прихожей и сам закрыл за ним это окно!.. А так как папаша Жак вот-вот должен был вернуться и надо было, чтобы к этому моменту все оставалось в прежнем виде, получившая ужасные ранения мадемуазель Станжерсон нашла в себе силы, наверняка выполняя просьбу отца, и снова закрыла дверь Желтой комнаты на ключ и на задвижку, прежде чем при последнем издыхании рухнуть на пол… Мы не знаем, кто совершил преступление, мы не знаем, жертвами какого негодяя стали господин и мадемуазель Станжерсоны, но нет ни малейшего сомнения в том, что они-то это знают! Тайна эта должна быть ужасной, раз отец без колебаний оставил умирающую дочь за дверью, которую она сама за собой и закрыла, действительно ужасной, раз он позволил уйти убийце… Но другой возможности объяснить бегство убийцы из Желтой комнаты попросту не существует!

В тишине, которая воцарилась после столь драматического и предельно ясного объяснения случившегося, было что-то ужасное. Все мы страшно переживали за прославленного профессора, загнанного таким образом в тупик безжалостной логикой Фредерика Ларсана и вынужденного либо признаться и рассказать нам о своих муках, либо молчать, что было бы еще более страшным признанием. И тут мы стали свидетелями того, как человек этот, похожий на изваяние скорби, встал и поднял руку с таким торжественным видом, что мы склонили головы, словно при виде чего-то священного. Громовым голосом, который, казалось, отнял у него последние силы, он произнес следующие слова:

– Клянусь головой моей умирающей дочери, что я не отходил от этой двери с того самого момента, как услышал отчаянный крик моей девочки, что дверь эта не открывалась, пока я оставался в лаборатории один, и что когда мы, наконец, проникли в Желтую комнату – трое моих слуг и я, – убийцы там уже не было! Клянусь, что я не знаю убийцу!

Надо ли говорить, что, несмотря на всю торжественность этой клятвы, мы ни на минуту не поверили словам г-на Станжерсона? Фредерик Ларсан только что приоткрыл нам истину, и мы не собирались так скоро расставаться с ней.

Когда после этого г-н де Марке объявил нам, что разговор окончен, и мы уже собирались покидать лабораторию, юный репортер, тот самый мальчишка Жозеф Рультабий, подошел к г-ну Станжерсону, с величайшим почтением взял его руку, и я слышал, как он сказал:

– Я верю вам, сударь!»

На этом я заканчиваю цитировать описание г-на Малена, судейского секретаря из Корбе, о котором считал своим долгом упомянуть. Надо ли говорить читателю, что все случившееся в лаборатории было мне сразу же, причем с предельной точностью, изложено самим Рультабием.

Глава XII, ТРОСТЬ ФРЕДЕРИКА ЛАРСАНА

Я собирался покинуть замок не раньше шести часов вечера, намереваясь взять с собой статью, которую мой друг писал наспех в маленькой гостиной, предоставленной в наше распоряжение г-ном Робером Дарзаком. Репортер должен был ночевать в замке, пользуясь совершенно необъяснимым гостеприимством г-на Робера Дарзака, на которого г-н Станжерсон переложил в эти тяжкие минуты все домашние хлопоты. И тем не менее мой друг во что бы то ни стало хотел проводить меня на вокзал в Эпине. Когда мы шли парком, он сказал мне: