Красный олигарх (СИ) - Тыналин Алим. Страница 5

— А за границей?

— В Риге — тридцать тысяч долларов, в Стокгольме — около двадцати тысяч фунтов стерлингов. Еще есть счет в Берлине, но он законсервирован после той истории с «Металлоимпортом».

Я снова отметил его внимательный взгляд — старик явно проверял мою реакцию на упоминание неизвестных мне деталей.

— Что с текущими проблемами?

— Три узких места, — Котов снял пенсне и устало протер глаза. — Первое — в налоговой инспекции новый ревизор, требует увеличить официальные платежи на тридцать процентов. Второе — в ГПУ появился еще один куратор, намекает на необходимость «тесного сотрудничества». Третье — новый представитель ВСНХ в комиссии по тяжелой промышленности.

— Это который принципиальный?

— Да, товарищ Николаев. Фанатик идеи, взяток не берет категорически. Но… у него брат работает в Промышленной академии. Собирается ставить какие-то опыты по электрометаллургии. А с оборудованием там…

Я понимающе кивнул. Наука всегда нуждалась в финансировании — что в двадцатых, что в девяностых.

— Василий Андреевич, последний вопрос — кто еще знает все детали?

— Полностью — только я. Семен Артурович — процентов тридцать, не больше. В бухгалтерии три девушки знают фрагменты, но не видят общей картины. А в целом…

Он замолчал, прислушиваясь к шагам в коридоре. Когда они стихли, закончил:

— В целом система построена так, что каждый знает только свой участок. Как в церковной исповеди — только священник знает все грехи прихожан.

— Спасибо, Василий Андреевич. Оставьте документы, я изучу подробнее.

Когда главбух ушел, я откинулся на подушку, прикрыв глаза. Голова кружилась от обилия информации, но картина складывалась знакомая. Разница между эпохами оказалась не так велика — те же схемы, те же методы, те же человеческие слабости. Только суммы другие, да названия организаций изменились.

Я достал блокнот и начал записывать первые мысли. Опыт работы с черной бухгалтерией в девяностых теперь мог очень пригодиться в 1928 году. В конце концов, деньги всегда остаются деньгами — меняются только способы их сокрытия.

Потом закрыл глаза, раздумывая о том, как бы использовать ситуацию, в которой очутился. Серьезно я до сих пор ее не воспринимал, мне казалось, что я очутился в какой-то компьютерной игре, где надо проходить уровни все более высокой сложности.

Утром, когда первые лучи январского солнца едва пробивались сквозь заиндевевшие окна частной клиники на Малой Якиманке, я объявил доктору Савельеву о своем решении покинуть лечебницу. За окном морозный воздух окрашивал краснокирпичные особняки в розоватые тона, а редкие извозчики на санях уже начинали свой ежедневный маршрут.

— Помилуйте, Леонид Иванович! — воскликнул Савельев, в волнении теребя потертую цепочку пенсне. На нем был добротный, но явно довоенный сюртук с потертыми локтями и накрахмаленная рубашка с высоким воротничком «стойкой». — Какая может быть выписка? Вам минимум неделю нужно лежать под наблюдением.

Анна Сергеевна, одетая в белоснежный халат и кружевной чепец (явно не советского производства), осторожно меняла повязку. От нее пахло духами «Северный» от Брокара — еще один отголосок ушедшей эпохи. На тонком запястье все также поблескивали часики «Буре», необычная роскошь для медсестры.

— Не могу, Иван Петрович, — я невольно поморщился, когда она коснулась раны. Под свежими бинтами кожа горела огнем. — Заводы без хозяина не могут оставаться. Тем более, судя по документам, там много вопросов требует моего личного внимания.

В голове проносились обрывки вчерашнего разговора с Котовым. Три миллиона оборота, тайники с золотыми червонцами, счета в Риге… Нет, такое хозяйство нельзя оставлять без присмотра.

— Но ваше состояние… — Савельев нервно протирал стекла пенсне батистовым платком с вышитыми инициалами.

— Будем считать это лечением трудом, — я попытался улыбнуться, хотя каждое движение отдавалось болью в плече. — К тому же, разве не вы говорили, что молодой организм творит чудеса?

Через час, заручившись обещанием ежедневных визитов доктора на дом и получив объемистый саквояж с перевязочным материалом и лекарствами, я уже сидел в своем изрешеченном пулями «Паккарде» модели 236 Single Six 1922 года выпуска. Темно-синий автомобиль с откидным верхом выглядел внушительно даже со следами недавней перестрелки. В салоне пахло кожей и немного порохом — пули пробили обивку в нескольких местах.

Шофера Степана не было — в день покушения он получил касательное ранение в плечо и отлеживался дома на Пятницкой. Я помнил адрес из документов: деревянный двухэтажный дом с резными наличниками, оставшийся еще с допожарной Москвы.

На мне был новый костюм-тройка из английского кашемира (старый действительно пришлось выбросить из-за крови), белая рубашка с накрахмаленным воротничком и шелковый галстук. Поверх — теплое зимнее пальто из темно-серого драпа и каракулевая шапка. В кармане пальто успокаивающе оттягивал ткань револьвер системы Наган — подарок «доброжелателя» из ГПУ.

— Семен Артурович, — обратился я к секретарю, который вызвался быть сегодня моим водителем. Головачев, в видавшем виды пиджаке и круглых очках в тонкой металлической оправе, казался типичным канцелярским служащим старой школы. — Два поручения. Первое — найдите через наших… гм… знакомых в ГПУ всю информацию о покушении. Кто организовал, кто исполнители. Особенно интересуют заказчики.

В памяти всплыл собственный опыт 90-х: заказные убийства часто маскировали под случайные нападения. Но даже профессионалы всегда оставляют следы, нужно только знать, где искать.

— Да, Леонид Иванович. А второе? — Головачев ловко управлял тяжелой машиной, объезжая выбоины на булыжной мостовой.

— Второе — свяжитесь с Василием Андреевичем. Пусть подготовит детальный отчет по всем проблемным участкам на заводах. Я хочу знать все: от протекающих крыш до проблем с поставщиками. Особенно интересует состояние мартеновских печей и немецкого прокатного стана «Демаг».

Автомобиль медленно катил по утренней Москве. Мимо проплывали краснокирпичные фабричные корпуса, новые конструктивистские здания и старые купеческие особняки. На тротуарах уже появились первые прохожие: рабочие в ватниках, служащие в потертых пальто, изредка нэпманы в дорогих шубах. У булочных выстраивались очереди за свежим хлебом.

Плечо немилосердно ныло, но я старался не обращать внимания на боль. В голове крутились цифры из бухгалтерских книг, схемы финансовых потоков, имена людей из записной книжки Краснова. Нужно было не только разобраться в сложном хозяйстве, но и понять, кто стоял за покушением.

«Паккард» свернул на заводскую окраину у Симонова монастыря. Здесь пахло углем, железом и машинным маслом — запахи, знакомые мне по другой эпохе. К этому примешивался сладковатый запах кокса и едкий дым из заводских труб. В морозном воздухе все эти ароматы становились особенно острыми.

— На проходной предупредили? — спросил я Головачева, разглядывая кирпичную заводскую ограду с облупившейся штукатуркой. На воротах красовалась свежая вывеска «Государственный металлургический завод №1» и красный флаг.

— Да, ждут. Соколов сам проведет инспекцию, — ответил секретарь, паркуя машину у проходной будки, где дремал пожилой сторож в тулупе.

— Отлично. И вот что… — я замялся, подбирая слова. В висках стучало от боли и легкой слабости. — Если кто-то будет интересоваться покушением, отвечайте уклончиво. Пусть думают, что мы в растерянности и ничего не предпринимаем. А сами копайте глубже. Возможно, ниточки тянутся к кому-то из конкурентов. Особенно присмотритесь к Металлотресту и их новому директору.

Секретарь понимающе кивнул, поправляя запотевшие очки. Автомобиль остановился у проходной Первого завода — двухэтажного кирпичного здания с высокими арочными окнами. Несмотря на ранний час, территория уже гудела от работы. Из высокой кирпичной трубы мартеновского цеха валил черный дым, окрашивая снег в серый цвет. Слышался лязг металла и гудки паровых молотов.