Звездная пыль - Лещенко Владимир. Страница 20

Премьер-министр де Орсини — чем плохо звучит? Ипполита XII, конечно, будет вне себя… Но…

А кто, собственно, сказал, что императрицу к тому времени будут звать Ипполитой?

«Держись, правительница! — радостно потерла руки Элеонора. — Тебе предстоят нехорошие времена!»

Но сначала надо урегулировать все вопросы с Милисентой, вернее, с ее побегом.

Она поможет — ха-ха-ха, поможет этой глупой и безмозглой твари — не напрямую, конечно. Неизвестные друзья сообщат принцессе, что яхта готова к полету, что они готовы предоставить ей возможность пересидеть самое тяжелое время в своих поместьях — одним словом, всё, что нужно, чтобы запудрить мозги Ипполитиному отродью.

Если она хоть немного понимает Милисенту, та воспользуется подобной возможностью.

Не сможет не воспользоваться — с ее-то болезненным (вся в мать!) самолюбием и гордыней. Ее, конечно, перехватят, но какой будет скандал! Какой удар по этой гордячке! Какой удар по ее мамаше Ипполите, воображающей себя истинной царицей! Нет, конечно, к ней, Элеоноре, тоже возникнут вопросы… Но кто во всей начавшейся катавасии осмелится обвинить ее? Наоборот, она выразит сочувствие девочке, ставшей жертвой властолюбия и грубости собственной матери! О, как будет она оплакивать это драматическое происшествие!

Элеонора недобро рассмеялась. Потом, когда девку отрешат от наследования, можно будет использовать и это, мол, из-за несдержанности и жестокости Ипполиты была безнадежно скомпрометирована та, которая могла бы стать неплохой монархиней…

Она, Элеонора де Орсини, будет на коне, что бы ни случилось!

Нейтральный космос, 173726683-8228-ЦУ. «Звездный череп»

…Старший канонир «Звездного черепа» Федор Бодун, часто перебирая короткими ножками, летел по скупо освещенному коридору к кормовой артиллерийской гондоле — единственной настоящей огневой точке (имеющей полное право так называться) разбойничьего корабля.

Бодуну было страшновато и неуютно. Тем более что ему никогда не приходилось вести боевую стрельбу — все жертвы предпочитали сдаваться сразу при появлении пирата, настолько ужасную славу приобрел «Звездный череп».

Бывший старший баталер флота Федерации Великого и Малого Новгорода, бежавший с эсминца «Боярин Кучка», прихвативши судовую кассу, проклял в очередной раз день и час, когда соблазнился предложением двух невыразительных типов, подцепивших его в баре на Горгоне.

Но у Федора к тому времени не осталось ни одного кредита (равно как рубля, талера, фунта, тугрика, песо и даже, на худой конец, доллара). Что ему еще оставалось? Разве только пойти мыть туалеты в космопорту или вообще наняться в батраки к окрестным фермерам за миску томатной похлебки и стакан самогона из помидоров (помидоры были главной сельскохозяйственной и экспортной культурой Горгоны).

Всё содержимое вышеупомянутой кассы (правду сказать, довольно скромное) было давным-давно проедено им и проиграно в «русскую рулетку».

Они, признав каким-то шестым или двенадцатым чувством в нем, во-первых, бывшего военного, во-вторых, человека не в ладах с законом, подсели к нему за столик, где он, толком не евший уже пять дней, пил жидкое пиво, заедая его дешевыми сухариками, заказали бутылку водки и жареного трапидавруса с гарниром… И уже через полчаса размякший Федор Бодун выложил им почти всю свою историю.

Они сочувственно поохали, похлопали его по плечу, а затем, узнав, что по его второй флотской профессии он был комендор орудий среднего калибра (в новгородском флоте, по бедности вечно страдающем нехваткой личного состава, каждый должен был освоить еще как минимум одну специальность), предложили ему работу на частном (как говорили эти типы) судне.

Федор был убежден, что речь идет, самое большее, о контрабанде.

А когда понял, в чем тут дело, было уже поздно.

Соображения морального свойства его не смущали. Но с самого начала частенько в его душе начинал шевелиться нехороший, липкий страх.

И ни ежемесячно увеличивающийся счет, ни шикарные красотки, в объятиях которых он старательно наверстывал упущенное за время жизни с опостылевшей женой, его не утешали.

…Входная диафрагма гондолы при его приближении услужливо распахнулась, и он вбежал внутрь полутемного цилиндра, уставленного аппаратурой.

Устроившись в кресле и положив руки на джойстик артиллерийского пульта, Бодун отдышался, при этом машинально оглядывая и проверяя пульт управления огнем, над которым возвышался похожий на непрозрачный аквариум артиллерийский биокомпьютер неосингапурского производства, собранный на мозгах тамошних трансгенных лягушек и потому носивший у пиратов прозвище «Жаба».

На его панели возле загрузочного устройства горел предупреждающий желтый транспарант.

«Опять вахтенный, стервец, не кормил зверушку!» — печально пробурчал про себя Бодун, вскакивая и вытаскивая из холодильника емкость с питательным бульоном.

— Сейчас, сейчас я тебя покормлю, жабочка ты моя, — забормотал он ласково, — сейчас. — Поставив банку из запотевшей жести в старую микроволновку, он включил печь. Как это ни покажется странным, но Бодун был очень привязан к «зверушке», подобно тому, как старая дева привязывается к любимой болонке или коту.

Пока корм для компьютера согревался, Бодун принялся проверять артиллерию, хотя давным-давно успел великолепно изучить ее.

Четыре импульсных излучателя «Перун» кремлевского производства, с фокусировочной приставкой (то есть способные наводиться синхронно в одну точку) и дальнобойный скорострельный инфракрасный лазер повышенной мощности. Был еще древний протонный излучатель класса «Бронтозавр», снятый неизвестно с какой старой посудины. Но это допотопное, хотя и еще грозное оружие неожиданно отказало при втором испытательном выстреле. Как выяснилось, сгорели оба дросселя и начисто испарился разрядный вентиль.

Теперь он болтался на внешней подвеске лишь как украшение.

Все орудия смотрели назад. Данное расположение артиллерии являлось воплощением ставшей модной в самых продвинутых военных кругах концепции «боя на отходе». То есть, проще говоря, способа воевать, заключающегося в том, что при встрече с противником следует немедленно развернуться и удирать от него со всей мочи, отстреливаясь из всех стволов в надежде, что тот не станет связываться с нервным психом.

…Вообще Бодун считал себя (и не без основания) неудачником. Служба его, которую он начинал с мечтой об офицерских погонах, ничего не дала ему, кроме жалкой должности завхоза на второразрядном корабле (ну, у вольного Новгорода, правду сказать, перворазрядных-то было раз-два и обчелся). К без малого сорока годам он дослужился всего лишь, смех сказать, до боцманмата [7]

Бесконечные тревоги, когда нужно вскакивать с теплой постели и то неделями болтаться в космосе, имитируя аварию (и питаясь скудным резервным пайком), то гоняться за ушкуйниками — а те дураки их ждать — торчать на забытых богом колониях — все новгородские колонии были неудобными для жизни планетами, где ни хороших девочек, ни выпивки. Многие его сверстники водили корабли в дальний космос или стали хозяевами собственного дела. Неудачная женитьба — супруга, из симпатичной стройной учительницы физкультуры превратившаяся в страшную разбухшую толстуху, вынужденную пойти торговать пивом в ларек, скандальную и визгливую. Единственным утешением были походы в кабак и развлечения со шлюхами не из самых дорогих.

Вот в одном из таких кабаков ему и пришла в голову роковая мысль, которая и привела его сюда, в артпост корсара.

В тот вечер он сидел в замызганном баре на планете Посад (жуткой дыре даже на фоне прочих владений федерации), хлебал какое-то пойло, выдаваемое местным хозяином за натуральную медовуху, и сквозь синюю пелену табачного дыма созерцал обшарпанные стены из местной псевдососны и двух толстых проституток, мающихся у стойки в ожидании того, что им предложат выпить.