Поиграй со мной (ЛП) - Мак Бекка. Страница 20
Дженни рыдает так сильно, когда Симба пытается разбудить Муфасу после давки, что начинает задыхаться, кашлять, и вытирать глаза горловиной рубашки.
— Э-э, нужно тебя…
— Мне не нужны объятия! — она толкает меня в грудь. — Перестань смотреть на меня! — она вскакивает на ноги, хлопая себя по мокрым щекам. — Я тебя ненавижу! — кричит она, затем бросается в ванную. Все это прихрамывая из-за ее больной лодыжки, и я поджимаю губы, чтобы сдержать смех.
Когда она возвращается, включен спортивный канал, я готов к игре и вымыл посуду.
Дженни засовывает руку в миску с вишневыми мармеладками, которые я только что насыпал.
— Прости, я сказала, что ненавижу тебя. Это было сгоряча.
— Все в порядке. Шрам — мудак.
— Злодей Диснея.
Я посмеиваюсь, и достаю из холодильника еще одно пиво.
— Хочешь еще?
— У меня не было первого, и нет, спасибо. Я не пью.
— О.
Дженни тянется к ключице, будто собирается теребить ожерелье. Вместо этого ее пальцы порхают по обнаженной коже. Я замечаю, как резко вздымается ее грудь, и она быстро отводит взгляд.
Я возвращаю пиво, и беру вместо него энергетик.
Дженни хмурится.
— Ты можешь пить, Гаррет. Меня это не беспокоит. Просто я сама не пью.
И это выбор, который я буду поддерживать, когда мы рядом. Если бы пьяный водитель забрал кого-то у меня, я не знаю, смог бы я когда-нибудь снова даже просто смотреть на алкоголь.
Иногда я сам не знаю, зачем вообще начал пить. Я никому бы не пожелал детства, где приходилось наблюдать за отцом, который напивается. По правде говоря, это мало было похоже на детство. В конце концов, я, наверное, решил, что не позволю ему забрать у меня что-то еще, что у меня будет контроль, которого нет у него, и что я буду делать выборы лучше.
Я направляюсь к дивану с энергетиком и свежим пакетом льда и, заметив озадаченное выражение лица Дженни, объясняю:
— Для твоей лодыжки.
— А, — она нерешительно кладет ногу на подушку на кофейном столике, и резко вдыхает, когда я прикладываю лед к ее лодыжке. — Спасибо.
Я не отрываю глаз от телевизора, когда игра начинается.
— Что произошло на самом деле? — мне не нужно знать Дженни слишком близко, чтобы понять, что ответ, который она дала мне в лифте два дня назад, был чушью собачьей.
— Подвернула во время танцев.
Краем глаза я замечаю, как она грызет большой палец.
— Я думал, ты споткнулась о свою сумку?
Она поворачивает голову в мою сторону.
— Почему ты спрашиваешь, если я уже дала тебе ответ?
— Почему ты врешь?
— Ты такой надоедливый, — она засовывает руку в миску с попкорном. — Я споткнулась о своего партнера по танцам. Ну вот, ты доволен?
— Стив?
Она хихикает.
— Саймон. Картер называет его Стивом только для того, чтобы позлить.
— Картер ненавидит его, — он всегда ворчит по поводу того, что Дженни пора бросить парные танцы и уходить в соло. — Говорит, что тот хочет залезть к тебе в штаны.
Дженни пренебрежительно хмыкает, затем вскакивает на ноги.
— Офсайд! Это был офсайд! Ты так ни одну оранжевую карточку не выдашь, приятель, когда так игнорируешь нарушения!
Из-за того, что она продолжает кричать на судью, мне требуется одна минута, чтобы забыть тот факт, что она не хочет говорить со мной о своем партнере по танцам, и еще четыре, чтобы осознать, что она, возможно, мой самый любимый человек, с которым я когда-либо смотрел хоккей. Я даже забываю о том, как сильно боялся упустить всё самое интересное из-за пропущенной поездки.
Когда начинается третий тайм, Дженни уже охрипла, а у меня болит живот от смеха.
— Если ты просто хотел посмотреть игру, господин судья, тебе стоило просто купить билет как всем остальным. Ты отстой, судья, — она бросает кусочек попкорна в судью в телевизоре, и целую пригоршню в меня. — Перестань смеяться надо мной.
— Я не могу. Смотреть хоккей с тобой — весело. Мои сестры ненавидят хоккей, или считают себя слишком крутыми, чтобы смотреть его. Они посещают всего одну или две игры в год и большую их часть проводят, уткнувшись в свои планшеты или строя ребятам глазки.
Дженни хихикает.
— Сколько у тебя сестер?
— Три.
— Сколько им?
Сжав челюсти, я выстраиваю даты в уме.
— Э-э, двенадцать, десять и девять.
Дженни поворачивается в мою сторону, положив ноги на подушку между нами. Пальцы ее ног выкрашены в бледно-розовый цвет, резко контрастирующий с черными ногтями на руках.
— Ого! Какая большая разница в возрасте.
— Мои родители расстались на пару лет, а потом снова сошлись, и были слишком заняты. Когда мне было тринадцать, я услышал больше нужного, и они снова поженились. Девять месяцев спустя появилась Алекса. Я быстро научился убегать из дома, когда они смотрели на друг друга тем самым взглядом.
Дженни хихикает, вытягивая ноги, упираясь пальцами в мое бедро. Она либо не замечает, либо ей все равно.
— Это здорово, что у них все получилось. Ты, должно быть, был счастлив.
— Определенно, — больше всего я рад, что мой папа впервые на моей памяти был трезв. — А какими танцами ты занимаешься?
— В основном контемпорари. Это мое любимое направление. Я выросла на балете, но влюбилась, когда открыла для себя контемпорари.
— Почему так?
Она морщит нос.
— В балете слишком много правил.
— И тебе не нравится следовать им?
Она ухмыляется.
— Не особо. Это еще убивало мои ноги, — она пожимает плечами. — Контемпорари больше похоже на меня. Я ни о чем не думаю, просто слушаю музыку и двигаю телом. Это освобождает так, как не освобождал балет. По крайней мере, меня. Я чувствовала себя слишком ограниченной, и все, что я хотела сделать, это выделиться.
— Это довольно круто. Должно быть, приятно найти свое место.
Лицо Дженни загорается также, как лицо моей младшей сестры Габби, когда я отвечаю ей в FaceTime. Она сжимает мое предплечье.
— Скоро мой рождественский концерт. Ты можешь прийти посмотреть с Картером и Оливией. Эммет и Кара тоже будут.
Ее улыбка исчезает при виде моей нерешительности и непонимающего выражения лица. Она отпускает мою руку, отводит взгляд и уходит. Я наблюдаю за тем, как ее личность ускользает, когда она снова замыкается в себе, прячась за той стеной, которую возвела, чтобы держать людей на расстоянии.
Но эта ее версия, что есть здесь сегодня вечером — она легко разговаривает и смеется со мной, я хочу сохранить это.
— Я уезжаю домой на пару дней на Рождество, но если все сложится, я обязательно приду посмотреть, как ты разнесешь эту сцену.
Мгновение она настороженно смотрит на меня, прежде чем ее плечи расправляются, а ноги опускаются обратно и касаются моего бедра.
— Не хочу хвастаться, но я там лучшая.
Я щелкаю ее по ноге.
— Ох уж эта самовлюбленность Беккетов, — она хихикает, отбрасывая мои пальцы. Когда ее ноги оказываются у меня на коленях, я накрываю ее лодыжки рукой.
— Конечно, но я надрывала задницу, чтобы стать уверенной в себе и своем таланте, поэтому этот титул принадлежит мне по праву.
— Мне это нравится. Ты должна быть уверена в себе и гордиться собой.
Наши взгляды встречаются, когда мы улыбаемся друг другу. Я любуюсь ее глубокими ямочками на щеках, губами в форме сердечка, тем, как они изгибаются в правом уголке, будто у нее есть секрет.
У меня возникает непреодолимое желание придумать причину, по которой мне пора убираться отсюда, тем более что за то время, пока мы болтали, игра закончилась. Вместо этого мой рот открывается, и я не знаю, что сейчас произнесу, пока это не прозвучит.
— Хочешь, досмотрим фильм до конца?
Блять. Это ошибка.
Потому что двадцать минут спустя Дженни наполовину превратилась в какое-то буррито из одеяла, прижимает к груди подушку, и сильно дрожит от рыданий: по телевизору звучит песня Элтона Джона «Ты чувствуешь любовь сегодня ночью?» (англ. ‘Can You Feel The Love Tonight’), а я просто подвываю.