Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине - Лесков Николай Семенович. Страница 3

– Отец говорит, что ваш учитель пустяки врет.

– А мой отец говорит, что ваш учитель пустяки врет.

Пошли с этих пор всякий день считаться и скоро после того Федор и Абрам, от рождения своего дружные, начали друг друга поталкивать да с кулаками один на другого наскакивать.

– Ах ты жид! – говорит один.

А другой отвечает:

– Ах ты гой-изуверный!

Пошло дальше, в том же роде, и у других. Где только встретятся дети разноверных отцов, так уж им и не охота друг с другом в лад между собою забавляться, а охотнее стало мануться, чтобы друг друга осмеять, да выругать, и притом непременно как-нибудь самым обидным манером, чтобы чужой веры или отца с матерью коснуться.

Все еще понимали в разности вер очень мало, и то одно только самое поверхностное, а спорили очень много и часто заканчивали свои споры драками.

Глава седьмая

Из-за детей вскоре и отцы начали ссориться, и сами тоже стали учить детей, чтобы не сходились.

– Через вас, дескать, теперь только стала распря.

Федорова мать и Абрамова мать пошли раз на огороды, чтобы поискать сыновей, и видят, что их сыновья стоят друг против друга на меже и толкаются, а у самих у обоих глаза горят и оба друг на друга кулачонки сучат.

Один покрикивает: «Подойди-ка, подойди!» и другой – тоже.

Матери их развели. Всякая взяла себе под рукав своего и говорят:

– Удивительно, отчего прежде они никогда не ссорились. Это, верно, твой моего задирать начал.

А другая отвечает:

– С какой стати берешь на моего говорить? Мой всегда смирный, а это твой задирает.

Начали спорить: «твой – этакой», а «твой – этакой», и разругались.

– Чтоб нога твоего, – говорит, – на наш огород не вступала.

И другая сказала то же.

И взяла одна камней набрала и стежку проложила, чтобы за этот рядок Федор с Абрамом и переступать не могли. А другая говорит:

– Я сама еще рядок камешков подброшу.

Стала камни швырять, да, в сердцах, одна камнем в соседку попала. Та завизжала.

Кинулись друг на дружку и начали одна на другой платье рвать, да в глаза плеваться. Дети за ними. Сделалась драка, и поднялся такой большой шум, что услыхали другие соседи и тоже выскочили на огород смотреть, как две бабы дерутся, а ребятишки им помогают. Услыхали, наконец, и отцы Федора и Абрама, что их жены и сыновья дерутся, и прибежали и стали их разнимать, да вместо того сами подрались. А соседи, которые видели драку, глядят через заборы и руками пока не вмешиваются, но стараются помогать молитвами.

А потом те и другие не вытерпели, перелезли через загородки и стали каждый своими кулаками подсоблять и вышло общее побоище.

Пришли военные и их разогнали, а тех, кто начал драку, за клин посадили и ноги им в колодки забили, а правителю доложили, что все эти люди за веру ссорятся.

Правитель велел христианина выпустить, а жида еще побить и с него штраф взять, чтобы другим не повадно было с крещеными ссориться.

Прежних соседских ладов между Федоровым отцом и Абрамовым с сей поры как и не было. Вместо приязни настало такое неудовольствие, что из них ни один друг на друга и смотреть не мог без гнева. А чтобы вперед еще драки не было, они разгородились высоким каменным забором, так, чтобы никто на соседское место и заглядывать не мог. Так прежние добрые соседи состарились и в распре друг с другом померли.

Глава восьмая

А время шло вперед, как ему богом указано, и Федор, и Абрам выросли, отучились и стали хозяйствовать. Оба они продолжали дела, которыми их отцы занимались.

Федор торговал с заморскими городами, а Абрам золотые и серебряные вещи делал. Оба жили в достатках, но друг с другом по-прежнему, как в детстве было дружно, уже не сходились, пока пришел один особый случай.

Гулял раз Федор, в праздничный день, в загородном месте, за рощами над заливом, и видит, что несколько человек из тех, с которыми он вместе в одной школе учился, напали на Абрама, отняли у него золотые кольца и самого его бьют да приговаривают:

– Вот как тебе, жид, чтобы ты наш праздник почитал и не смел бы работать и ходить с непочтением.

Федору вспомнилось детство и жалко стало Абрама: за что его обижают? Федор и вмешался.

– Для чего, – говорит, – вы его обижаете? Какое зло он вам сделал? А те отвечают:

– Он нашей вере непочтение сделал.

– Какое же непочтение?

– Он в наш праздник работу разносит и как шел мимо ворот, где лик написан, головы не открыл.

А Федор, так как знал Евангелие и закон еврейской набожности, то и говорит:

– Вы не в праве поступаете. Работать никогда не грех. Сказано: если у тебя овца упадет в яму, разве ее, хоть и в праздник, не вытащишь? И за непоклон головы вы с него напрасно взыскиваете: это не обида, потому что по-нашему перед святыней надо голову открыть, а по-ихнему обычаю это как раз наоборот установлено: у них надо перед святыней непременно с покрытой головой быть, а открыть голову – значит непочтение.

Это, действительно, так было, как объяснял Федор, но ему не поверили и все заговорили:

– Ты врешь – как можно перед святыней покрывши голову быть – это ты выдумываешь?

А Федор отвечает:

– Нет, я верно знаю и говорю правду.

– А почему тебе такая правда известна, а нам неизвестна? Мы все в одном месте учились.

А Федор отвечает:

– Я ранее школы дома об их вере в книжках читал.

– А-га… Ну, так ты, – говорят, – верно и сам потаенный жид.

И набежало еще со всех сторон много людей, справлявших праздник, и стали спрашивать:

– Что здесь за шум и за что ссорятся?

А прежние стали скоро, частоговоркой, рассказывать, что вот поймали жида с непочтением, а Федор, хотя и крещеный, но за жидовскую веру заступается и свою ниже ставит. А те люди, не разобравшись дальше, отвечают Федору:

– Ты виноват!

– Чем?.. Я никому зла не сделал.

– Как, – говорит, – зла не сделал! А разве ты за жида не заступился?

Федор не солгал и хотел рассказать, из-за чего вышло то дело, в котором он заступился за Абрама, но его перебили и все закричали:

– Это все равно: если ты жидовский обычай оправдываешь и с своими равняешь, то это все равно, что ты жидовскую веру хвалишь. Примите же и честь одинаковую.

И стали все бить их обоих вместе – и Абрама, и Федора.

Избили их и оставили обоих в роще, в темном месте.

Глава девятая

Федор с Абрамом долго пролежали тут без памяти, а ночью, при прохладе, пришли понемножку в себя и стали, друг на друга опираючись, ползти домой. А как они добрались перед светом до дому, то Абрам сказал Федору:

– Друг Федор! Ты оказал мне правду и милосердие. Я твой должник буду на всю мою жизнь, а еще мне всего дороже то, что ты человек справедливый и бога больше, чем людей, боишься.

Федор ответил:

– Друг Абрам, – это и не должно быть иначе – так нам Иисус Христос велел, а я хочу быть его ученик.

Абрам говорит:

– Да, но не все ученики твоего учителя понимают его учение так, как ты.

– Что же делать, – отвечал Федор. – Ведь и у евреев то же самое: внушения человеческие для многих закрывают заповеди божеские.

– Правда, – молвил Абрам и, вздохнув, добавил:

– Поймут ли когда-нибудь все люди истину, что творец не желает в них разделения?

– Поймут все, только не в одно время.

– Приблизь, господь, это время.

Федор улыбнулся.

– Вот, – говорит Абрам, – мы с тобой в детях друг друга любили, когда вместе играли и вместе под одним кустом спали, а потом люди нас заставили врознь быть. А сейчас ты, я думаю, не заметил, что сталось: мы ведь вместе одною молитвой к богу помолились!..

Абрам говорит:

– Пусть живет в вас дух Учителя вашего, а не иных, кои имя его знают, да духа его не имеют.

После этого они стали опять приятелями и, по старой, детской привычке, находили большое удовольствие, чтобы после трудов друг с другом постоять и поговорить.