Соборяне - Лесков Николай Семенович. Страница 46
– Вы читали Тургенева? «Дым»… Это дворянский писатель, и у него доказано, что в России все дым: «кнута, и того сами не выдумали».
– Да, – отвечал Туганов, – кнут, точно, позаимствовали, но зато отпуск крестьян на волю с землею сами изобрели. Укажите на это господину Тургеневу.
– Но ведь крестьян с землей отняли у помещиков, – сказал Препотенский.
– Отняли? неправда Государю принадлежит честь почина, а дворянству доблесть жертвы, – не вытерпел Туберозов.
– Велено, и благородное дворянство не смело ослушаться.
– Да оно и не желало ослушаться, – отозвался Туганов.
– Все-таки власть отняла крестьян.
– И власть, и время. Александр Благословенный целую жизнь мечтал освободить крестьян, но дело не шло, а у остзейских баронов и теперь не идет.
– Потому что немцы умнее.
Туганов рассмеялся и, протянув руку Туберозову, сказал Варнаве с легким пренебрежением.
– Честь имею вам откланяться.
– Ничего-с, а я все-таки буду против дворян и за естественное право.
Беспокойство Препотенского заставило всех улыбнуться, и Туганов, будучи совсем на пути, еще приостановился и сказал ему:
– А самая естественная форма жизни это… это жизнь вот этих лошадей, что мне подали, но их, видите, запрягают возить дворянина.
– И еще дорогой будут кнутом наяривать, чтобы шибче, – заметил дьякон.
– И скотов всегда бьют, – поддержал Термосесов.
– Ну, опять все на одного! – воскликнул учитель и заключил, что он все-таки всегда будет против дворян.
– Ну так ты, значит, смутьян, – сказал Ахилла.
– Бездну на бездну призываешь, – отозвался Захария.
– А вы знаете ли, что такое значит бездна бездну призывает? – огрызнулся Варнава. – Ведь это против вас: бездна бездну призывает, это – поп попа в гости зовет.
Это всем показалось забавным, и дружный хохот залил залу.
Один Туберозов гневно сверкнул глазами и, порывисто дернув ленту, на которой висел наперсный крест, вышел в гостиную.
– Старик-то у вас совсем маньяк сделался, – сказал, кивнув вслед ему, Туганов.
– И не говорите. Получит газеты и носится с ними, и вздыхает, и ни о чем хладнокровно не может рассуждать, – ответил Дарьянов.
– Они это слышат, – тихо прошептал Ахилла.
Савелии действительно все это слышал.
Туганов сошел с лестницы и усаживался в коляску. Его провожали хозяева, некоторые из гостей, Варнава и протопоп. Варнава был сильно ободрен: ему казалось, что после «бездны» фонды его быстро возвысились, и он, неожиданно смело схватив за рукав Туберозова, проговорил:
– Позвольте вас спросить: я третьего дня был в церкви и слышал, как один протопоп произнес слово «дурак». Что клир должен петь в то время, когда протопоп возглашает «дурак»?
– Клир трижды воспевает: «учитель Препотенский», – ответил Савелий.
При этом неожиданном ответе присутствующие с секунду были в остолбенении и вдруг разразились всеобщим бешеным хохотом. Туганов махнул рукой и уехал в самом веселом настроении духа.
Глава пятая
Около Препотенского, как говорится, было кругом нехорошо. Даже снисходительные дамы того сорта, которым дорог только процесс разговора и для которых, что мужчины ни говори, лишь бы это был говор, и те им возгнушались. Зато Термосесов забирал силу и овладевал всеобщим вниманием. Варнава не успел оглянуться, как Термосесов уже беседовал со всеми дамами, а за почтмейстершей просто ухаживал, и ухаживал, по мнению Препотенского, до последней степени дурно; ухаживал за нею не как за женщиной, но как за предержащею властью.
За ужином Термосесов, оставив дам, подступил поближе к мужчинам и выпил со всеми. И выпил как должно, изрядно, но не охмелел, и тут же внезапно сблизился с Ахиллой, с Дарьяновым и с отцом Захарией. Он заговаривал не раз и с Туберозовым, но старик не очень поддавался на сближение. Зато Ахилла после часовой или получасовой беседы, ко всеобщему для присутствующих удивлению, неожиданно перешел с Термосесовым на «ты», жал ему руку, целовал его толстую губу и даже сделал из его фамилии кличку.
– Вот, ей-богу, молодчина этот Термосёска, – барабанил всем дьякон, – посудите, как мы нынче с ним вдвоем Варнавку обработали. Правда? Ты, брат Термосёсушка, от нас лучше совсем не уезжай. Что там у вас в Петербурге, какие кондиции? А мы с тобой здесь зимою станем вместе лисиц ловить. Чудесно, брат! Правда?
– Правда, правда, – отвечал Термосесов – и сам стал хвалить Ахиллу и называл его молодчиной. И оба эти молодчины снова целовались.
Когда пир был при конце и Захария с Туберозовым уходили уже домой, Термосесов придержал Ахиллу за рукав и сказал:
– А тебе ведь спешить некуда?
– Да, пожалуй что и некуда, – ответил Ахилла.
– Так подожди, пойдем вместе!
Ахилла согласился, а Термосесов предложил еще потанцевать под фортепиано, и танцевал прежде с почтмейстершей, потом с ее дочерями, потом еще с двумя или тремя другими дамами и, наконец, после всех с Бизюкиной, а в заключение всего обхватил дьякона, и провальсировал с ним, и, сажая его на место, как даму, поднес к губам его руку, а поцеловал свою собственную.
Никак не ожидавший этого Ахилла сконфузился и быстро вырвал у Термосесова руку, но тот над ним расхохотался и сказал:
– Неужто же ты думал, что я твою кучерскую лапу стану целовать?
Дьякон обиделся и подумал: «Ох, не надо бы мне, кажется, с ним якшаться!» Но как они сейчас вслед за этим отправились по домам, то и он не отбился от компании. Семейство почтмейстера, дьякон, Варнава, Термосесов и Бизюкина шли вместе. Они завели домой почтмейстершу с дочерьми, и здесь, у самого порога комнаты, Ахилла слышал, как почтмейстерша сказала Термосесову:
– Я надеюсь, что мы с вами будем видеться.
– В этом не сомневаюсь, – отвечал Термосесов и добавил: – вы говорили, что вам нравится, как у исправника на стене вся царская фамилия в портретах?
– Да, мне этого давно очень, очень хочется.
– Ну так это я вам завтра же устрою.
И они расстались.
На дворе было уже около двух часов ночи, что для уездного города, конечно, было весьма поздно, и Препотенский, плетяся, размышлял, каким способом ему благополучнее доставиться домой, то есть улизнуть ли потихоньку, чтоб его не заметил Ахилла, или, напротив, ввериться его великодушию, так как Варнава когда-то читал, что у черкесов на Кавказе иногда спасаются единственно тем, что вверяют себя великодушию врага, и теперь он почему-то склонялся к мысли судить об Ахилле по-черкесски.
Но прежде чем Препотенский пришел к какому-нибудь положительному решению, Термосесов все это переиначил.
Глава шестая
Тотчас как только они расстались с почтмейстершей, Термосесов объявил, что все непременно должны на минуту зайти с ним к Бизюкиной.
– Позволяешь? – отнесся он полуоборотом к хозяйке.
Той это было неприятно, но она позволила.
– У тебя питрб какая-нибудь дома есть?
Бизюкина сконфузилась. Она как нарочно нынче забыла послать за вином и теперь вспомнила, что со стола от обеда приняли последнюю, чуть не совсем пустую, бутылку хересу. Термосесов заметил это смущение и сказал:
– Ну, хоть пиво небось есть?
– Пиво, конечно, есть.
– Я знаю, что у акцизных пиво всегда есть. И мед есть?
– Да, есть и мед.
– Ну вот и прекрасно: есть, господа, у нас пиво и мед, и я вам состряпаю из этого такое лампоп?, что… – Термосесов поцеловал свои пальцы и договорил: – язык свой, и тот, допивая, проглотите.
– Что это за ланпоп?? – спросил Ахилла.
– Не ланпоп?, а лампоп? – напиток такой из пива и меду делается. Идем! – и он потянул Ахиллу за рукав.
– Постой, – оборонялся дьякон. – Какое же это ланпоп?? Это у нас на похоронах пьют… «пивомедие» называется.
– А я тебе говорю, это не пивомедие будет, а лампоп?. Идем!
– Нет, постой! – опять оборонялся Ахилла. – Я знаю это пивомедие… Оно, брат, опрокидонтом с ног валит… я его ни за что не стану пить.