Закон Арены - Силлов Дмитрий Олегович "sillov". Страница 28

Но не дотянулись, и я благополучно приземлился на ноги. Перекатился, развернулся, выходя в положение для стрельбы с колена…

И увидел, как над фрагментом БТРа летит распластанное в полете мощное тело нео. И как уже не огоньки, а мощные языки синего пламени, рванувшиеся вверх, словно гибкие щупальца принимают это тело в свои объятия…

Ученые до сих пор спорят, что такое «ведьмин студень», артефакт или аномалия, ибо он обладает свойствами, характерными для обоих порождений Зоны. Причем разные исследователи говорят о том, что «студень» может менять эти свойства. И, думаю, они правы, так как о такой его способности я не знал…

Синие языки пламени остановили прыжок нео, и мутант повис в полуметре над грудой металлолома, словно в коконе, – вокруг его тела мгновенно образовался ореол цвета чистого неба. И видно было, что нео испытывает жесточайшие муки, так как его тело стремительно стало размягчаться, буквально таять, как мороженое на сковороде…

Нео жутко закричал, но его крик тут же сменился бульканьем – вероятно, ткани расплавленного горла проникли в легкие. Мутант закашлялся, подавившись собственной плотью, и от этого кашля во все стороны полетели оставшиеся зубы, вылетевшие из размягчившихся десен.

– Бррраааааат!!!

Страшный вопль разнесся над Ареной. На останки БТРа, отбросив пулемет, взлетел второй нео, протянул мощные лапы, пытаясь вытащить младшего из плена – но и его немедленно охватило синее пламя. Лапы старшего брата погрузились в полужидкую плоть младшего и мгновенно слились с ней, став единым целым.

Старший нео дернулся изо всех сил, но его лапы лишь вытянулись немного, а нижние конечности, уже не в силах держать вес тела, подогнулись словно резиновые, вынудив мутанта упасть на размягчившиеся колени.

И тогда старший нео посмотрел на меня. Совершенно человеческим взглядом. Красноречивым настолько, что я все понял немедленно.

– Упокой вас Зона, братья, – сказал я, поднимая автомат. – Ибо вы сражались достойно.

Как бы ни был силен «ведьмин студень», но пулю «калаша», выпущенную с небольшого расстояния, удержать ему не под силу. Одна за другой короткие очереди пробивали синий кокон, но мне потребовался целый магазин для того, чтобы в глазах обоих братьев погасла жизнь.

Я не знаю, какая логика у «ведьмина студня». Думаю, ее людям постичь нереально, сколько бы ученые ни бились над этой проблемой. Но как только братьев покинула жизнь, процесс размягчения тканей прекратился. Синий кокон исчез, огоньки уменьшились до размеров едва заметных язычков, а на останках разорванного БТРа остался стоять оплавленный памятник, напоминающий мощную человекообразную фигуру, держащую на руках бесформенную массу, стекающую вниз многочисленными длинными нитями…

– Победил Снайпер, – раздался у меня над головой хриплый голос из динамика. – И это была впечатляющая победа.

Я слышал, как зрители встают, отодвигая стулья, и как по верхним трибунам проносится волна аплодисментов.

Я видел, как в мою сторону бежит Климентий, явно нацелившись на валяющиеся пулеметы нео.

Я чувствовал, как мой бок становится влажным и теплым – вероятно, все-таки пуля нео меня нашла, а я этого даже не заметил в горячке боя.

Но все это было неважно.

Пустота какая-то образовалась внутри меня, словно не нео, а я превратился в памятник, внутри которого не осталось ничего человеческого.

Может, я просто устал от трудного боя.

А может – от жизни, в которой постоянно приходится убивать кого-то ради того, чтобы остаться в живых.

– Неправильно ты, Иван, Арены проходишь, – выговаривал мне Климентий, помогая обрабатывать рану – пуля по ребру скользнула, изрядно взлохматив кожу. Не опасно, но кроваво. – Ты вроде как выигрываешь, но хабара почти не остается. Поаккуратнее мочить противников никак?

– Иди сам с автоматом двоих нео замочи, – прошипел я – йод по краю обширной раны то еще удовольствие.

– Не, я не спорю, отработал ты на Арене круто и эффектно, – отозвался Климентий, рисуя по мне как по холсту, от души, не жалея антисептика. – Но хабара у нас крысокот наплакал. Патронов четыре десятка, хорошо хоть к АК подходят. И два пулемета, которые, по ходу, чистили и смазывали только один раз в жизни, причем на заводе, где их сделали. Не знаю, как у них стволы не поразрывало – поливали нео по тебе знатно.

– Так, хорош там малевать, всю шкуру сожжешь, – рыкнул я.

Пока ты в бою, раны не замечаешь. А как адреналин начинает отпускать, ощущения просыпаются во всей красе. Особенно когда по рваному мясу йодом тыкают.

– Пластырь большой есть?

– Тут бы зашить по-хорошему надо, – неуверенно протянул промоутер.

– Бессмысленно, – отмахнулся я. – На следующем бою дернусь, швы все равно разойдутся. Кстати, когда второй выход?

– Через сорок минут, – сказал Климентий, бросив взгляд на часы. – Они там сейчас на Арене чистят все и декорации меняют. В этом плане наемники ответственно подходят к вопросу. Чтоб типа интереснее было и зрителям, и участникам шоу.

– Я прям весь преисполнен любопытства, что ж они там наворотят, – скривился я. – Век бы не видать ту Арену.

– Ну, это ты зря, – покачал головой промоутер, прилепляя мне на бок пластырь. – Приз победителю этой Арены очень хороший. Десять зеленых кусков рублями в эквиваленте. Хватит и тебе на оружие со снарягой, и я не обижусь.

– Это если я выживу, – заметил я. – Уж больно лихо они противников подбирают. Два мута с пулеметами на одного меня с автоматом – это слишком.

– Ну ты ж справился, – резонно заметил Климентий. – Короче, ты отдыхай, а я пока сбегаю пулеметы пристрою. Здесь лавка недалеко, и я торговца хорошо знаю, не обманет.

– Такое впечатление, что у тебя в любой группировке все кореша, – хмыкнул я.

– А как иначе? – приподнял лохматые брови Климентий. – У хорошего промоутера везде должны быть связи.

И умотал, прихватив с собой оба трофейных пулемета.

Я же откинулся на диване – и мгновенно заснул, ибо сон – самое лучшее лекарство от ран и стресса.

…Мне показалось, что я только глаза закрыл, – и вот уже внезапно из ниоткуда появившийся Климентий трясет меня за плечо. Раны б не было – фиг я бы проснулся, но от тряски она неприятно заныла, и хочешь не хочешь, а пришлось приподнять веки.

– Здоров ты дрыхнуть, – с восхищением произнес промоутер. – Я так не умею. На, трескай по-быстрому, у нас готовность пять минут.

У меня под носом завис аппетитно пахнущий бутерброд с котлетой и какой-то зеленью. Который я, окончательно проснувшись, умял с большим удовольствием, ибо бутер оказался очень вкусным.

– Говядина? – поинтересовался я.

– Не, ктулхятина, – равнодушно сказал Климентий, набивая патронами автоматный магазин. – На говядину мы пока не заработали. Никогда не пробовал? Очень даже зашибись на вкус. Обычно они нас едят, а мы ими почему-то брезгуем. По-моему, очень зря.

Я отложил в сторону огрызок бутерброда, поискал глазами, куда сблевать, и, не найдя, смирился с участью. Мозг протестовал, конечно, на тему, что я слупил нехилый кусок ктулхячьего жареного фарша, желудок же был очень не против, даже от добавки бы не отказался. Но бутерброд я доедать не стал. Ну на фиг, вдруг мозг победит и вместо эпичной битвы я заблюю всю Арену.

– Кого выставят против меня, не ясно? – поинтересовался я.

– Не, – мотнул головой Климентий. – Это всегда до последнего в секрете держат. Можно, конечно, разузнать за деньги, но это стоит дорого, да и не пофиг ли? Если вписался, то уже отказаться от боя не получится – дезертиров Арены наемники расстреливают на месте.

– Да я и не собирался, – пожал я плечами. – Так, поинтересовался.

– О, твой выход, – сказал Климентий, кивнув на замигавшую красную лампочку над входом. – Ну, ни патронов, ни пулеметов.

– Это что-то новенькое, как я понимаю, вместо «ни пуха, ни пера»? – поинтересовался я, досылая патрон в патронник.

– Типа того, – осклабился Климентий.