Пистолет с музыкой - Летем Джонатан. Страница 8

Последняя фотография показывала инквизитора Моргенлендера, обращавшегося к кому-то вне кадра. За его спиной, по обыкновению стиснув зубы, виднелся инквизитор Корнфельд. В общем, доблестные инквизиторы за работой на страже общественного порядка. Чертовски упрощенный взгляд: убийство не случается ни с того ни с сего — как, скажем, отрыжка. Убийство венчает цепочку взаимосвязанных событий, а последствия оного протягивают щупальца в будущее, так что обычными инквизиторскими методами не справиться. Я обдумал все это и усмехнулся своим мыслям. Убийство как распродажа. Убийство как учебное упражнение. Да что угодно, как то будет угодно нашей доблестной Инквизиции.

Я кинул газету на пассажирское сиденье и направил машину в холмы. Эшби-авеню была в этот час тиха и живописна, и я еще раз перебрал в памяти события дня — вдруг придет свежая мысль. Мысль не приходила. Видимо, Приниматель уже растворился в крови и притупил эмоции. Возможно, мне стоило лучше послушать радио.

Отель «Вистамонт» был из дорогих — не чета той дыре, где Стенхант имел несчастье закончить свою жизнь. Случись здесь убийство, кровь с пола вытрут вместе с отпечатками пальцев, а труп перенесут в менее престижное место задолго до прихода инквизиторов. Как знать, может так было и со Стенхантом. Именно в таких местах, как «Вистамонт», останавливаются денежные мешки, которым хочется похвастаться, что они побывали в Окленде, но при этом не запачкать подошвы. Отель был огромен и похож на лабиринт, и в нем вполне хватало ресторанов и прочих заведений, чтобы у вас не возникало желания выглядывать в большой гадкий мир за стенами.

Я оставил машину на стоянке и вышел, зажав газету под мышкой. Я надеялся, что это поможет спровоцировать виновного на откровенность вне зависимости от того, видел он это раньше или нет. Одного вида этих фотографий хватит, чтобы выбить Энгьюина из колеи, а мне позарез необходимо признание. Уж чем-чем, а избытком тактичности я никогда не отличался.

Я замешкался под оценивающим взглядом швейцара — пожилого негра, видимо, одного из последних на подобной работе. В наши дни этим занимаются по большей части обращенные животные, но «Вистамонт», судя по всему, гордился старыми дурацкими традициями, и негр являлся одной из них. Он одарил меня широкой улыбкой и распахнул дверь, а я приподнял шляпу.

В баре царил полумрак, из которого белыми льдинами выплывали столики. Последнее время в архитектуре интерьеров появилась мода создавать у человека иллюзию общения, оставляя его при этом на деле в уютном одиночестве, и бар «Вистамонта» мог служить эталоном подобного подхода. Я шагнул в темноту и начал оглядываться в поисках Энгьюина. Ничего не скажешь, он нашел-таки неплохое убежище. Я обнаружил его у дальней стены во вращающемся кресле за столиком, рассчитанным на двоих. Я уселся напротив, спиной к стене. Кресло было обтянуто бархатом, и я утонул в нем.

— Не очень-то вы спешили, — поднял глаза Энгьюин. Его лицо чуть заострилось, отвердело: он начал свыкаться с жестокой реальностью существования без спасительной оболочки нескольких единиц кармы на магнитной полоске карточки.

— Вы пока не оплачиваете мое время, — заметил я.

— А вы предпочитаете деловые отношения, Меткалф? — фыркнул Энгьюин.

Он сунул руку в карман, вытащил конверт и бросил на стол между нами. Я взял конверт. Там лежало тысяча четыреста долларов.

— За сегодня и завтра, — сказал он, удостоверившись, что я сосчитал деньги.

— Сегодня за мой счет. Пусть это будет аванс за пятницу. — Я убрал купюры в бумажник и положил пустой конверт на стол. Адреса я в темноте прочитать все равно не мог, но иметь при себе что угодно, связывавшее меня с Энгьюином, было бы рискованно.

— Звучит оптимистично, — мрачно вздохнул он.

— Что именно?

— То, что вы надеетесь иметь работу еще и в пятницу.

— Если честно, мне не понятно, почему инквизиторы вас еще не заморозили. Впрочем, то, что мы с вами беседуем сейчас, уже внушает оптимизм. Моргенлендер раздражен: у него никак не выстраивается цельная картина, и это его бесит.

— Со мной он держался очень уверенно.

— Не будьте дураком, Энгьюин. Просто вы не привыкли иметь дело с инквизиторами. Моргенлендер — исполнитель. Это дело попало в прессу. На него оказывается давление, чтобы он закруглялся побыстрее, но он должен довести расследование до конца или по крайней мере помешать увести его в сторону.

— Не понимаю.

— Я тоже, но надеюсь понять. — Я махнул официантке, но привлечь ее внимание оказалось не легче, чем подавать знаки вертолету, сидя на дне лисьей норы. — Я узнаю, кто и почему убил Стенханта. И если это ваших рук дело, лучше заберите эти деньги обратно и потратьте их на порошок или на девочек, да побыстрее, поскольку покрывать вас я не намерен.

— Я невиновен.

Я шмякнул газетой об стол, но в темноте эффект получился явно не тот.

— Что они на вас имеют?

Последовало молчание. Я вглядывался Энгьюину в лицо, но оно ничего не выражало.

— Я ему угрожал, — выдавил он наконец. — У них есть мое письмо. Но они не так поняли…

— Моргенлендер назвал это шантажом. У вас было что-то против Стенханта?

— Сугубо личное дело. Моя сестра работала на него, и он сломал ей жизнь. Я хотел, чтобы он знал, как я к этому отношусь.

— Подробнее.

— У нее от него ребенок. То есть башкунчик. Это просто маленькое чудовище…

— Башкунчики — все чудовища, — сказал я, и тут до меня дошло. — Скажите, вашу сестру зовут Пэнси Гринлиф?

Похоже, это заставило Энгьюина отнестись ко мне с большим уважением. Он подался вперед так, что на его лицо упал свет.

— Да, — сказал он. — Вы, наверное, уже говорили с ней.

— Нет, но надо бы. Поговорю завтра, если смогу. Рассказывайте дальше.

— Теперь я уже не так уверен, — произнес он. — Мне кажется, он обрюхатил мою сестру и платит ей за молчание.

— Если судить по ее дому, не такая плохая сделка, — заметил я.

— Вы не понимаете. До моего отъезда из Лос-Анджелеса у нее была хоть какая-то своя жизнь. А теперь она скрытная. Боится сказать мне, в чем дело. Стенхант обращался с ней как с куклой какой-то.

— И вы решили оборвать нити, — предположил я, — или хотя бы подзаработать.

— Давайте, Меткалф, давайте! Можете издеваться и дальше. Весьма признателен.

— Сами хороши. Продолжайте, Энгьюин. Не очень-то приглядная получится история даже с тем немногим, что мне известно. Моргенлендер заподозрил в вас шантажиста, а доктор Тестафер показал инквизиторам ваше имя в книге записей на прием, и оно там встречается не раз. Так что вам от Стенханта далеко не уйти.

Он, как школьник, положил руки на стол перед собой.

— Сначала я его и в самом деле хотел убить. Я пошел к нему, я его обзывал, я угрожал, я пытался вызвать хоть какую-то реакцию, — его руки дернулись так, что я понял: это не пустые слова. — Но он и не пробовал защищаться. Он скрывал что-то, это точно, и чуть ли не силой заставил меня взять деньги.

— О’кей, потише. Так, значит, вы с ним пришли к своего рода компромиссу: обменяли ярость на кошелек.

— Еще он пытался запугать меня: говорил, что я впутался в это больше, чем думаю, и предлагал уйти. Он увидел, что я поубавил пыл, и предложил мне деньги, а я их взял. Для него это ерунда, а для меня — нет.

— Он просто ввел вас в семью. Как еще одну куклу.

— Идите к черту.

Я улыбнулся.

— Откуда вы такой взялись, Энгьюин? Где вы учились играть простачка? Да над вами грех не издеваться.

Вопросы — вообще неприятная штука, а этот к тому же звучал как оскорбление, поэтому я даже удивился, когда он уловил суть вопроса и ответил прямо. Хотя в его положении можно уже ничего не бояться.

— Я приехал сюда из Эл-Эй, — почти спокойно ответил он. — Я шесть лет прослужил в армии. Пытался дослужиться до звания, но мне надоели военные инквизиторы. Насколько я понял, все, что они хотят, — это чтобы кто-то чистил им сортиры. Вот я и уволился — с избытком кармы и без гроша в кармане. Тогда я и решил проведать сестру.