Ревизор: возвращение в СССР 30 (СИ) - Винтеркей Серж. Страница 2

Ну, после такого неудивительно, что мне даже поаплодировали. Народу понравилось. Жанна Анатольевна, как ни странно, тоже осталась довольна. Уж не знаю, что у них тут за конфликт был вокруг субботника, но похоже, я умудрился его каким-то образом разрешить.

Поблагодарил её за свёрток, что она вручила мне, и помчался к Сатчану, пока у него рабочий день не закончился. Ну хоть не Вазелиновый завод посещал, а Желатиновый. Наверное, внутри желатин. Был бы вазелиновый, и внутри свертка был бы вазелин, подумал бы, что такое совпадение с нашими проблемами совсем не случайно… Началась, блин, чёрная полоса!

— Слушай, дело серьёзное, — увидев меня на пороге своего кабинета, сразу заявил Сатчан.

— Не получится всё это на тормозах спустить? — догадался я.

— Один из пострадавших умер.

— Вот, чёрт! — плюхнулся я на ближайший стул. — Вот же, чёрт… А Ганин уже знает? Его надо под контроль брать. Он, как только это всё случилось, уже в ауте был.

— Пошли к Бортко, сразу поговорим.

— Приветствую, — с озабоченным видом протянул нам руки Михаил Жанович.

— Надо Ганина под контроль брать, — повторил я. — У него нервы на пределе. А труп это, по-любому, разбирательства с прокуратурой и возможно арест. С ним надо, хотя бы, беседу провести, чтобы не поплыл в самый неподходящий момент.

— Причём здесь арест? — опешил Сатчан.

— Да этот жмот, как сегодня выяснилось, то ли на себя закрыл ставку главного инженера и инженера по технике безопасности, то ли на подставных лиц. Короче, он там на типографии един в трёх лицах.

— Идиот! Какой же он идиот, — ошарашенно проговорил Бортко.

— Мещеряков воровать запретил, а денег хочется, — объяснил я. — Хотя вряд ли он людей в этом году уволил, скорее всего, он их с самого начала даже и не брал…

— Ну и поделом ему, — вынес вердикт Сатчан. — Сам виноват. Вечно от него одни проблемы.

— Ты не понимаешь, — схватившись за голову, ответил ему Бортко. — Наши проблемы с Ганиным только начинаются. А если он проговорится о наших делах?

— Да разве он дурак так еще подставляться дополнительно? — удивился Сатчан. — Нарушение техники безопасности на расстрельную статью менять?

— Он — дурак! — мрачно сказал Бортко, — забыл, как он продал Захарова, едва мы к нему пришли?

— Это точно, дурак, — согласился я. — А дураки непредсказуемы. Надо бы кому-то съездить на типографию, проверить, как он там и успели ли они вывезти всё лишнее.

Бортко тут же набрал Мещерякова и попросил о встрече.

— Раз уж вы с ним увидитесь, — достал я царские два рубля в салфетке из кошелька. — Купил у антиквара, которого Мещеряков рекомендовал. Показал сегодня это эксперту…

— Ну? — требовательно спросил Бортко.

— Фальшивка.

— Что? — подпрыгнул Сатчан.

Значит, они все себе этих монет набрали. Не один я такой доверчивый оказался.

— Главное, чтобы квартира товарища Шестинского не оказалась съёмной, а то не исключено, что его самого уже и след простыл, — сказал я.

— Мещеряков его из-под земли достанет! — пообещал Бортко таким тоном, что я поверил ему и мне стало гораздо легче с моральной точки зрения.

— Вынужден откланяться, товарищи. Жену сегодня на поезд провожаю, — извиняющимся тоном произнёс я. — Если будет что-то срочное, звоните, только не говорите сразу, что случилось, а допустим, спросите Галию, а я вам с автомата тут же перезвоню.

— Конспиратор, — фыркнул Сатчан.

— Бережёного бог бережёт, — ответил я. — Как бы мне домой позвонить?

Бортко пододвинул мне телефонный аппарат.

— Дорогая, я буду дома минут через двадцать пять — тридцать, — сказал я жене, и, положив трубку, добавил: — А то, небось, уже волноваться начала, куда я пропал. Нам выходить из дома через час…

— Ну, давай, езжай, — решил Бортко. — Я тут Мещерякова дождусь. Паша, — обратился он к Сатчану. — А ты давай в типографию…

Попрощался с ними и помчался домой. Доехал очень быстро. Время до выезда на вокзал оставалось ещё с полчаса, спокойно запер машину и пошёл в подъезд. В почтовом ящике заметил письмо. Оказалось от Эммы Либкинд. Опять пухлый конверт. Молодец девчонка, обязательная, старательная.

Только я вошёл в квартиру, выглянула жена из ванной, а с кухни подошла радостная мама.

— Угадай, кто родился! — помахала она у меня перед носом телеграммой.

— Господи, кто там ещё родился? — растерянно спросил я.

— У Ивана Николаева дочка родилась! — сжалилась надо мной мама и пошла на кухню накладывать мне ужин.

— Ух ты ж! — воскликнул я. — Хоть одна хорошая новость за день!

— Я почти готова! — опять выглянула из ванной Галия с тушью для ресниц в руках.

— Не спеши, дорогая, время ещё есть, — ответил я и сел за стол ужинать. Заодно и вскрыл письмо Эммы. Хоть какие-то новости хорошие, авось.

Она прислала несколько заметок о подготовке к посевной и о помощи военнослужащих из нашей части машинно-тракторной станции совхоза имени Первого мая.

— Делать больше нечего военнослужащим, — скептически прокомментировал я, — только как трактора в совхозе перебирать. Механизаторы-то все где?

Дальше Эмма писала, что решила поднять еще и тему бывших заключённых. Она уже переговорила с дядей Миши Кузнецова Степаном и ещё одним соседом с моей бывшей улицы.

Когда Эмма писала про Степана, я не чувствовал никакого беспокойства. Я лично его знаю, нормальный мужик… Но когда речь пошла о человеке, которого я знать не знаю, тут я, признаться, напрягся.

Эмма писала, что, со слов Степана, больше половины людей, отбывающих свой срок в колониях, совсем не закоренелые преступники. Многие попали за решётку по стечению обстоятельств, по глупости и случайности, после аварий с пострадавшими, и тому подобного. Эти люди мечтают выйти на свободу и начать опять жить спокойной размеренной жизнью советского человека. Они мечтают забыть о колонии и своей судимости, как о страшном сне. Но наше общество отвергает таких людей, и создаёт им подчас невыносимые условия. Это несправедливо, писала Эмма, люди уже отбыли свой срок, заплатили за свои ошибки или за то, что оказались не в то время и не в том месте. За что общество продолжает их наказывать уже после освобождения?..

Наивная девочка с широкой душой и большим сердцем. Забыла, как Кабан её домогался? — подумал я и продолжил читать дальше.

Дальше Эмма рассказывала о втором соседе, побывавшем в местах не столь отдалённых. Ширшиков Дмитрий Андреевич, даже не слышал такой фамилии никогда. Кто это такой, блин? И чего Эмму в эту тему понесло?

Этот Ширшиков рассказал ей, что условия на зонах очень тяжёлые, люди освобождаются с туберкулёзом, потеряв зубы из-за цинги. Иногда человека освобождают по УДО, чтобы он умер дома, такой он весь больной. Но это не всегда, зависит сугубо от начальника колонии. Этот Ширшиков видел недавно в городе своего знакомого Лёньку Водолаза, жаль, пока вышел из автобуса, потерял его из виду. А Лёньке сидеть ещё больше половины срока, и, раз он в городе, значит, выпустили умирать бедолагу. А ещё пару-тройку лет назад был здоровый крепкий мужик! Ширшиков искал его потом, но он пропал куда-то. Они с Эммой решили, что его закрыли в каком-нибудь тубдиспансере, но его там не оказалось. И в больнице его нет. Плохо, что Ширшиков знает только его кличку, а фамилию не знает. Иван Николаев отказался ей помогать, сказал, что это не для прессы вопрос. Я, кстати, полностью с ним согласен. Но Эмма задалась целью найти пропавшего Лёньку Водолаза и спрашивала у меня, как ей лучше это сделать?

Она там совсем, что ли, заигралась в журналистские расследования⁈ Молодая наивная девчонка лезет в стаю озлобленных псов. Кто-то из зэков может и исправился, не отрицаю, но основная часть-то нет… И даже большинство тех, кто случайно попал в нашу систему отбытия наказания, там совсем иначе «перевоспитали», чем советская власть в теории предполагает. Из них профессиональных преступников сделали. Твою ж дивизию!

— Я готова! — встала в коридоре уже одетая жена с чемоданом.