Заговор патриотов (Провокация) - Левашов Виктор Владимирович. Страница 37

— Тебя?

— Нет. Альфонса Ребане.

— Твоего деда, — уточнил я.

— Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски, — это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В этом-то все и дело!

— Точно?

— Еще бы не точно!

— Так, — сказал я. — Это кино, похоже, поинтересней того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят.

Прошел час. Их не было.

Час двадцать. Их не было.

Час сорок. Никого.

Я сидел в анатомическом водительском кресле «мазератти», облегающем спину и задницу, как обьятия любимой жены, но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что произойдет раньше — в лагере поднимут тревогу или они вернутся.

Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я к нему не прислушался.

Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа — тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.

И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были — и нет. Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся — не показалось. Ни единого огонька.

Что бы это могло значить?

4.10. Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе появилось тяжелое предчувствие беды.

4.30.

— Вон они! — вдруг сказал Томас.

— Где?

— Да не впереди — сзади!

Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Муха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:

— Все в порядке. Гони!

— А где уазик?

Он неопределенно махнул рукой:

— Там бросили. Вместе со всеми «калашами». Гони, Серега, гони!

Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до нас донесся вой сирены — в лагере «Эста» объявили тревогу. Я дал под сотню — больше не позволяла дорога, она была слишком узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через пять Артист попросил ехать помедленней. «Мазератти» огибала высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.

— Тормозни! — скомандовал Артист. — Теперь мы в полной безопасности.

Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним. Поднявшись метров на сто, остановился.

— Вот отсюда все будет хорошо видно, — удовлетворенно сообщил он.

Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней листвой. У нас в Затопино — морозы и вьюги, а здесь — почти весна. Было что-то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле.

Артист напряженно всматривался в сторону Векши.

— И чего мы ждем? — спросил я. — Когда совсем рассветет?

— Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.

— И что будет?

— Увидишь.

Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:

— И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил!

На брючине его костюма темнело мазутное пятно.

— Отчистишь, — отмахнулся Артист. — Бензинчиком ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже! Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с ними?

И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.

— Всё! — завопил Артист. — Смотрите!

И мы увидели.

Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней, как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Вернее, серии взрывов, которые сливались друг с другом, образуя какой-то утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что это такое: это начал рваться боезапас в «тиграх».

От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.

— Вот вам, суки, битва на Векше! — изрек Артист. — Валим!

Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел за руль и погнал «мазератти» к шоссе, которое связывало Тарту с Таллином.

— А теперь объясни мне, что это было, — попросил я Артиста.

— Да все очень просто. Мы вывели цепь на рубильник, которым включается освещение. Единственная проблема была — взрыватели не сразу нашли. Они были в снарядном ящике в штабном блиндаже.

— И пришлось поуродоваться, пока перетаскали тол к танкам, — добавил Муха. — До чертовой матери они его наготовили.

— А насчет трупов можешь не беспокоиться, — заверил меня Артист. — Все кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом с ним ничего не взрывалось.

— Это, конечно, утешает, — сказал я. — Но я тебя спросил не о том, каким образом вы замкнули взрывную цепь. Я тебя спросил совсем о другом.

— Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все точно по тексту. Получив приказ из ставки фюрера, доблестные эстонские патриоты отступили. А перед этим взорвали свои позиции. Вместе с боевой техникой. Чтобы она не досталась врагу.

— С какой техникой?

— Со всей. Четыре «тигра». И с десяток крупповских пушек.

— Артист, твою мать! — сказал я. — Ты хоть понимаешь, что натворил?

— А что я натворил?

— Это теракт! И вмешательство в дела суверенного государства!

— Ничего подобного, — возразил он. — Я лишь слегка подкорректировал творческий процесс. Денег на новую технику у них нет. И даже за эту расплатиться не смогут. И значит — кина не будет.

— Почему ты это сделал? — удивленно спросил Томас Ребане.

— Сценарий мне не понравился. Характеры схематичны, а диалоги написаны газетным языком.

Томас взглянул на меня:

— Он шутит?

— Да, шучу, — резко сказал Артист. — Но могу и без шуток. По этому сценарию отца моего героя сослали в Сибирь или расстреляли. Моего отца никуда не ссылали. Но его брат, две тетки и мой дед с бабкой — все они лежат в Бабьем Яру. Объясняю специально для тебя, наследник героя. Бабий Яр — это овраг в Киеве, между Лукьяновкой и Сырцом. В сорок первом году фашисты расстреляли там семьдесят тысяч евреев. Среди них были и все мои предки. Мне до феньки, кто их расстреливал: СС или просто зондеркоманды. И были ли среди них эстонцы — это мне тоже до феньки. Фашисты не имеют национальности. Теперь понятно, почему мне не понравился этот сценарий? И закончим на этом.

Шоссе выскочило из перелеска и тянулось вдоль железнодорожной ветки. Впереди показалась платформа пригородной электрички.

— Высадите меня здесь, а сами уезжайте, — сказал Томас Ребане без особой уверенности в голосе.

— Хочешь вернуться на «губу»? — спросил я.

— Нет, я не хочу. Но вам нужно делать ноги. Очень быстро. Если вас прихватят, у вас будут большие проблемы.

— Если мы тебя высадим, нас прихватят гораздо быстрей, — резонно заметил Муха. — Сначала отловят тебя. Ты в своем сюртуке — как жираф. Кто тебя раз увидит — надолго запомнит. Ты им все выложишь: и где мы, и на какой тачке. После этого отловить нас — раз плюнуть.

— Почему я им все выложу? — оскорбился Томас.

— Потому что ты не Зоя Космодемьянская.

— Это такая партизанка? — припомнил он. — С гордо поднятой головой?

— Она самая, — подтвердил Муха.

— Да, я не Зоя Космодемьянская, — самокритично признал Томас.

— Поэтому сиди и не рыпайся.

— Из-за меня у вас будут дополнительные неприятности, — счел своим гражданским долгом предупредить он.

— Одной больше, одной меньше — без разницы, — усмехнулся Артист.

— И ты должен нам кое о чем рассказать, — напомнил я. — Ты нас заинтриговал.

— Тогда купите мне водки, — потребовал Томас.

— Совсем обалдел малый! — изумился Муха. — Кто же пьет водку в пять утра?