Между небом и землей - Леви Марк. Страница 3

— Остановка сердца! — крикнул Фрэнк.

Тут же Филипп исступлённо начал делать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание.

Не прекращая попыток вернуть женщину к жизни, он умолял: «Не будь идиоткой, сегодня отличная погода, вернись, что мы тебе сделали плохого…» Потом приказал напарнику готовить разряд. Фрэнк попытался охладить его пыл брось, мол, это уже ни к чему. Но Стерн не отступал; он кричал, требуя, чтобы Фрэнк зарядил дефибриллятор. Напарник повиновался.

В который раз Филипп скомандовал: «В сторону!». Тело вновь выгнулось, но линия на электрокардиограмме осталась прямой. Филипп снова принялся за массаж, на лбу у него проступили капли пота. Он осознавал, что бессилен, и приходил от этого в отчаяние.

Фрэнк видел, что поведение Филиппа вышло за рамки логики. Уже несколько минут назад он должен был бы остановиться и зафиксировать время смерти, но вопреки всему продолжал массаж сердца.

— Ещё полмиллиграмма адреналина и подымай заряд до 400.

— Оставь, Филипп, это бессмысленно, она умерла. Что ты творишь…

— Заткнись и делай, что говорят!

Фрэнк пожал плечами, ввёл новую дозу препарата в перфузионную трубку, зарядил дефибриллятор. Он установил пороговый показатель на 400 миллиампер; Стерн, даже не сказав «В сторону», послал разряд. Под воздействием силы тока грудная клетка резко оторвалась от земли. Линия осталась безнадёжно прямой. Филипп и не глянул на неё, он и так знал это ещё до того, как в последний раз применил электрошок. Филипп ударил кулаком по груди женщины.

— Черт, черт!

Фрэнк схватил Филиппа за плечи и с силой сжал.

— Прекрати, Филипп, ты слетел с катушек, успокойся! Зафиксируй смерть, и сворачиваемся. Ты начинаешь сдавать, тебе пора отдохнуть.

Филипп был весь в поту, глаза блуждали. Фрэнк повысил голос, обхватил двумя руками голову друга, заставив того сосредоточить взгляд.

Он ещё раз приказал Филиппу успокоиться и, поскольку никакой реакции не последовало, дал ему пощёчину. Филипп покорно принял удар. Фрэнк смягчил тон: «Идём в машину, приятель, возьми себя в руки».

Филипп, стоя на коленях и скрючившись, тихо произнёс: «Семь часов десять минут, скончалась». Потом, обратившись к полицейскому, который, затаив дыхание, все ещё держал бутыль для переливания, сказал: «Увозите её, всё кончено, мы больше ничего не можем сделать». Филипп поднялся, положил руку на плечо напарника и повёл его к машине скорой помощи. «Пошли, мы возвращаемся».

Они двинулись с места, тыкаясь в разные стороны, как будто не понимая, что делают. Полицейские проводили врачей взглядом, посмотрели, как они забираются в машину.

— Чего-то с лекарями неладно! — сказал один из полицейских.

Второй глянул на коллегу:

— Ты когда-нибудь работал по делу, где ухлопали кого-то из наших?

— Нет.

— Тогда тебе не понять, каково им Давай, помоги мне, подымаем её осторожненько и кладём в машину.

«Скорая помощь» уже завернула за угол, когда полицейские подняли безвольное тело Лорэн, уложили на носилки и прикрыли одеялом.

Несколько задержавшихся зевак разошлись — смотреть больше было не на что.

В машине, после долгого молчания, Фрэнк заговорил первым:

— Что на тебя нашло, Филипп?

— Ей нет тридцати, она врач, она слишком красива, чтобы умереть.

— Но именно это она и сделала! Ну, красивая, ну, врач! Она могла быть уродиной и работать в супермаркете. Это судьба, и ничего тут не попишешь, пришёл её час… Вернёмся — иди поспи, постарайся выбросить из головы все это.

В двух кварталах позади них полицейские выехали на перекрёсток как раз в тот момент, когда какое-то такси решило проскочить светофор на жёлтый свет. Взбешённый полицейский ударил по тормозам и включил сирену, таксист остановился и рассыпался в извинениях. Из-за толчка тело Лорэн сползло с носилок. Надо было его поправить. Оба полицейских перебрались назад, тот, что помоложе, взял Лорэн за щиколотки, старший — за руки. Лицо его застыло, когда он глянул на грудь молодой женщины.

— Дышит!

— Что?

— Говорю тебе, дышит. Гони в больницу!

— Это ж надо! Я сразу понял, что врачи чокнутые.

— Молчи и рули. Ничего не понимаю, но они обо мне ещё услышат.

Полицейская машина вихрем обогнала «скорую помощь» под изумлёнными взглядами двух интернов — это были «их полицейские». Филипп хотел было включить сирену и пуститься вслед, но его напарник начал возражать, он был совершенно вымотан.

— С чего они так понеслись? — спросил Филипп.

— Откуда я знаю, — ответил Фрэнк, — может, это и не те. Все на одно лицо.

Десять минут спустя врачи припарковались рядом с полицейским автомобилем, дверцы которого так и остались открытыми. Филипп вышел из машины и направился в приёмный IIOKOTI неотложки. Все убыстряя шаг, ещё не дойдя до стойки регистратора и даже не поздоровавшись, он обратился к дежурной:

— В какой она палате?

— Кто, доктор Стерн? — спросила медсестра.

— Молодая женщина, которая поступила только что.

— В третьем блоке, к ней прошёл Фернштейн.

Она вроде из его бригады.

Подошедший сзади полицейский хлопнул Филиппа по плечу:

— Вы чем думаете?

— Простите?

Простите, простите, да хоть сто раз простите! Толку-то! Как он мог заявить, что женщина мертва, если в полицейской машине она дышала? «Вы отдаёте себе отчёт, что, если бы не я, её живой запихнули бы в холодильник?» Ничего, он это дело так не оставит!

В этот момент из блока вышел доктор Фернштейн и, делая вид, что не обращает ни малейшего внимания на полицейского, обратился к Филиппу:

— Стерн, сколько доз адреналина вы ей ввели?

— Четыре раза по пять миллиграммов, — ответил интерн.

Профессор принялся его отчитывать, заявив, что подобное поведение свидетельствует об излишнем терапевтическом рвении, а затем, обратившись к полицейскому, объяснил, что Лорэн была мертва задолго до того, как доктор Стерн объявил о её кончине.

Ошибка медицинской бригады, сказал Фернштейн, заключалась в том, что они проявили излишнее упорство, занимаясь сердцем данной пациентки в ущерб прочим пользователям медицинского страхования. По его словам, введённая жидкость скопилась в области перикарда: «Когда вы резко затормозили, жидкость попала в сердце, которое отреагировало на чисто химическом уровне и забилось». Увы, это ничего не меняет в церебральной кончине жертвы. Что же касается сердца, то, как только жидкость рассосётся, оно остановится, «если это уже не случилось». Он предложил полицейскому принести извинения доктору Стерну за совершенно неуместную нервозность и пригласил последнего зайти к нему в кабинет перед уходом.

Полицейский повернулся к Филиппу и пробурчал; «Вижу, тут тоже своих не сдают…» Затем развернулся и вышел. Хотя створки дверей приёмного покоя немедленно сомкнулись за полицейским, было слышно, как он хлопал дверцами своей машины.

Стерн остался стоять, упираясь двумя руками в стойку регистратора и разглядывая прищуренными глазами дежурную медсестру. «Что, в конце концов, происходит?» Та пожала плечами и напомнила, что Филиппа ожидает Фернштейн.

Стерн постучался в дверь начальника Лорэн. Фернштейн пригласил его войти. Стоя у письменного стола спиной к вошедшему и глядя в окно, профессор явно ждал, когда заговорит Стерн. И Филипп начал говорить. Он признался, что ничего не понял из объяснений Фернштейна. Тот сухо оборвал Стерна:

— Послушайте меня хорошенько, коллега.. Я сказал этому офицеру то, чем проще всего было заморочить ему голову, чтобы он не написал рапорт и не сломал вам карьеру. То, что вы сделали, недопустимо для человека с вашим опытом. Надо уметь мириться со смертью, когда она неизбежна. Мы не боги и не несём ответственности за судьбу. Эта женщина умерла до вашего приезда, и упрямство могло дорого вам обойтись.

— Но как вы объясняете то, что она начала дышать?

— Я никак не объясняю и не должен этого делать. Мы знаем не все. Она мертва, доктор Стерн. Другое дело, что вас это не устраивает. Но она ушла. Мне плевать, что её лёгкие работают и что сердце бьётся самостоятельно. Главное — электроэнцефалограмма прямая. Церебральная смерть необратима. Мы подождём, пока последует остальное, и отправим её вниз, в морг. Точка.