Не только депрессия: охота за настроением - Леви Владимир Львович. Страница 9
Шутки в сторону. Человек – дом: издали можно определить общий тип строения; вблизи виден архитектурный стиль и индивидуальные черты, если есть. Для тех же, кто живет в доме, он всегда особенный, несравним и неповторим…
(Нижеследующее повествование – о событиях дней давно минувших, но очень живых… ВЛ – 2007.)
На этой картинке – я, мой маленький Альтер Эго и фотокусочек моего дома на фоне рисованных Чистых Прудов и Домовой Книги.
Чистые Пруды – лучшая часть Океана Настроений, прошу заметить.
Пришел друг детства Мишка, сосед и одноклассник. Навещает меня регулярно. На сей раз я ему понадобился профессионально. В чем дело? А вот в чем: на данный момент он превратился в зануду с тупым толстым носом.
Так, по крайней мере, он сам себя воспринимает.
– Сам себе противен. Жуткая лень.
– Ты всегда был ленив, сколько тебя помню.
– Не то. Приходишь домой, валишься на диван. Лежал бы целый день.
– Устаешь.
– Раньше работы было больше, приходил как огурчик, бежал развлекаться. А теперь…
– Переутомился, накопилась усталость.
– Уставать не с чего.
– Да что за фигня с тобой?
– Сам не знаю. Повеситься охота.
– А?… Так-так… Шнурок намылить помочь?…
– Серьезно, Володьк.
– Я тя сам повешу, давно собираюсь…
Вижу: серьезно. Не настолько, чтобы валить в клинику, но помогать надо. Весь притушенный какой-то или придушенный… голос надтреснутый…
Знаю: ни дома, ни на работе, ни в сердечных делах ничто не переменилось, все в полном порядке.
Эта штука, депрессия, в нем самом.
Что-то подобное было две весны назад, тогда он тоже сник на некое время без видимых причин, но охоты повеситься не изъявлял, все обошлось…
Произношу на доступном для него языке, включающем и ненормативную лексику, врачебную речь о периодических депрессиях у циклоидов.
– Ясно, доктор…
Покладист мой Мишка, всегда был покладист, за исключением эпизодических вспышек взбалмошного упрямства. Легко с ним поладить, договориться. Вот и сейчас, живописуя его, уверен: он не обидится, если узнает себя в этом портрете под другим именем, он поймет, что мне это надо, и этого будет довольно. Я не должен ему объяснять, что и себя при случае использую, что нельзя упускать экземпляры. А он экземпляр: классический кречмеровский Сиытонный Пикник, внимание, ударение на первом слоге, терпение, скоро расскажу, что такое синтонный и что такое пикник.
Да, болен он сейчас, болен душевно – и притом нормальный человек, даже слишком нормальный, до ненормальности, и это иногда бесит меня: я, законно причисляющий себя к средним по кречмеровской шкале, рядом с ним то и дело чувствую себя почти шизофреником.
– При этом ты недалек от истины, – сострит он. – Так кто я там, говоришь, симптомный пикник?
Когда он садится в кресло, это целая поэма, это непередаваемо, это очаровательно, это вкусно. Как он себя размещает, как водружает и погружает!
Но сейчас, квелый, он и садится не так.
«Пикник» = «плотный». «Синтонный» = «созвучный». Плотный и созвучный.
Они бывают и коротышками, и высокими до огромности, но всегда плотные, с наклонностью к полноте. Толстяки особой породы – особенность состоит в органичности, естественности полноты.
Женщина-пикник – пышечка или пампушечка, становится таковой уже с ранней юности, если не с раннего детства, и всю жизнь сохраняет милую живость реакций, общительность, задушевность и незаурядные задатки актрисы.
Бывают и весьма толсты, но не грубо – толстячки тонкой выделки. Даже при очень большой тучности пикник сохраняет изящество, может быть, потому, что руки и ноги остаются сравнительно худощавыми – впрочем, не всегда, но у Мишки именно так. Голова объемиста, кругла, с наклонностью к лысине, шея коротка и массивна, широкое мягкое лицо с закругленными чертами. Внимание! – У синтонных пикников не бывает длинно-висячих, а также тонких и хрящевато-острых носов! Если нос тонок и остр и если это пикник, то не синтонный, а какой-нибудь Наполеон.
Комплекция пикника, заметим, изменчива, он может быть даже временно худощавым, как мой папа в голодной молодости (тоже синтонный пикник) – и все же быть пикником и никем иным, с возрастом набирать свой запасец… Мишка сбросил в армии 23 кг, а ел там раза в три больше, чем дома. Вернувшись, потерял аппетит, но за пару месяцев восстановил свой центнер (при росте 183 см).
Главная же причина столь странного изящества, несомненно, заключается в особого рода двигательной одаренности. Движения синтонного пикника целесообразны и согласованны, хотя в них нет мелкой точности. Легко носит свой вес: позы непринужденно меняются, осанка естественна, хотя и не особо подобранна; речь хорошо модулирована, с разнообразными, выразительными интонациями. Среди них много превосходных артистов!..
Синтонный почерк – плавный, слитный, с волнистыми линиями и закругленными буквами, с ритмичными колебаниями нажима: видно, что тонус мышц меняется быстро и своевременно, и вместе с тем чувствуется поток, связное течение. Такой почерк был у Баха, Бальзака, Пушкина (хоть и не толстячка!), у Дюма-отца… у Ленина… и у Кречмера!
Мишка в той же компании. Правда, у него в буквах много вихляний и каких-то куцых хвостов, но этому легко найти объяснение: учится на заочном, вечно что-нибудь не сдано… Шутка. Вихлясто-зубрястые неразборчерки у породы этой тоже бывают – у Александра Меня, к примеру…
Что же такое синтонность?… Испрашивал определение у десятка коллег, психиатров и психологов, – никто ничего убедительного не выдавил. Зато синтонного человека определили единодушно: с ним просто и легко. Вот и все. Понимай как знаешь.
Приятно общаться: сразу настраивается на вашу волну, вы – на его, и покатило…
Даже вроде бы и не общаясь, не вступая в контакт, в присутствии синтонного человека вы чувствуете себя естественно и свободно, как и он в вашем. Контакт будто на подшипниках, никакой напряженности, настроение может улучшиться… Только что познакомились, но он вас давно знает, а вы его, понимание с полуслова, с полувзгляда, с полувздоха…
Увы, за шелковой гладкостью этой может не теплиться ровнехонько ничего или даже хуже, гладкость может оказаться и ледяной, но все равно – обаяние, никуда не денешься. Обаяние предсказуемости?… Да, и притом приятного свойства. Или иллюзорно-приятного, когда как…
Мишка в детстве был худеньким, востроносым и не особенно добродушным; временами это был даже маленький дьяволенок; собрал, например, однажды ораву сверстников-первоклашек, чтобы отлупить Профессора из своего же класса, который стал потом его любимым другом (и, кстати, автором этих строк). Поступок, рожденный завистью: Профессор был в те времена какой-то инакомыслящий, умел многое не по годам – читать, писать, рисовать…
Класса с четвертого-пятого Мишка вдруг начал быстро расти, толстеть и добреть. Однокашники, въедливая мелюзга, заметив это, начали его поддразнивать и, видя, что отпора нет, стали доводить, пока не распсихуется, и тогда спасайся кто может: гнев его был страшен, кулаки тяжелы.
С одним таким доводилой, которого все боялись, с Ермилой-третьегодником, он три раза серьезно стыкался и три раза пускал ему кровь из носу. После этой победы Мишку стали больше уважать, но доводить не перестали, только делали это изощреннее: например, били сзади «по оттяжке», поди узнай кто, или стреляли из рогатки в ухо. Уж очень соблазнительным он был козлом отпущения.
Тут бы ему стать озлобленным, угрюмым, а он все добрел и толстел; несмотря на все измывательства, становился общительнее и симпатичнее. Все словно отскакивало от него, злопамятства никакого: отлупив обидчика на одной перемене, на следующей мог за него заступиться, и крепко.
Но вот мелюзга подросла, доводиловка прекратилась. В восьмом он уже всеобщий любимец, большой толстый Мишка, душа-парень. У него два близких друга, которым он искренне предан, но вообще-то он знает всех и все знают его, потому что он очень хороший парень. Любит почти всех, кого знает, но не всех скопом, важно заметить, а каждого по отдельности! – каждого не то чтобы понимает, но общий язык находит, верней, общий тон, волну…