Варяжские гнезда - Левицкий Михаил. Страница 14

В это время вошел гонец, запыленный, с грустным и потрясенным видом.

– Благороднейшая! – заговорил он, и слезы выступили у него на глазах. – Горе нам! Славный Нордерих и сыновья его погибли в бою против полчищ Дидериха. Мы осиротели, Вражьи войска идут на нас, чтобы окончательно разорить наши жилища.

Вдова и дочь готского вождя залились слезами. Сульпиций стоял перед ними молча, понимая, что никакими речами в таком горе утешить нельзя. Он обратился к гонцу:

– Расскажи, как дело было!

– Гнались мы за разрушителями нашего городка успешно. Они быстро уходили от нас, лишь изредка отстреливаясь. Падали наши, но пало много и их. Свернули они в реку, именуемую у готов Тронг-Тана, а у сарматов Донец. Мы несколько отстали от них. Но благородный Нордерих решил преследовать врагов до их селений. К нам подоспела подмога от наших северных хуторян. Мы шли вперед все вдоль реки. Встретившиеся нам рыболовы известили нас, что у Соленых озер собралась рать великая готов, не их племени и не нашего, а дальнего, идущие с запада. Мы догадались, что это должны быть люди Дидериха. Но около ста стадий от Соленых озер попали мы в густой лес. Там сидели наши недруги, и передовые отряды наши были перебиты. От Соленых озер скакали другие готские всадники, которые окружили нас кольцом. Сражение продолжалось целые сутки, день и ночь. Нордерих, доблестный воин, и сыновья его сражались как львы. Но на каждого из наших приходилось по пяти врагов. Несчастные князья наши были изрублены у нас на глазах. Но это еще не конец великой скорби.

– Что же еще! – воскликнула Аласвинта. – Говори!

– Много наших храбрецов было избито, хотя и врагам дорого досталась победа. Но раз узнали о славной кончине князя и его сыновей, немногие бросились вперед, чтобы отомстить за него. Многие же прекратили бой и с победителями отошли к Соленым озерам, где был стан князя Гелимера. На другой день собрались на народный совет. Большинство решило, что не зачем возвращаться к устьям Таны, где все пожжено и разорено. Небольшая кучка верных села на ладьи и вниз по рекам возвращается домой на старое пепелище. Большая же часть наших признали власть царя Дидериха и остались на его службе.

– Презренные негодяи! – воскликнула с горечью Аласвинта. – Остается мне только умереть.

– Не умирай, мать! – сказала, нежно обнимая ее, Фригг. – Не велика честь царствовать над подлыми предателями. Соберем верных и будем отстаивать каждую пядь земли. Если это нам не удастся, то широка земля у богов. С преданными нам людьми найдем, где жить, и оснуем новое царство, более славное, чем прежнее наше княжество.

КНЯЖНА И ВОЖДЬ НА ЩИТЕ

На другой день к вечеру пришло из города войско под начальством самого Агафодора. Он объявил, что скоро должен последовать и другой такой же отряд из Пантикапеи с одним из лучших вождей. В следующую ночь стали приходить и беглецы с Соленых озер. О сражении рассказывали они самые грустные подробности, а измена товарищей вызывала в сердцах их ожесточенное негодование. Все клялись в верности княгине и княжне. О Балте сообщили, что в боях он не участвовал и оставался на своей лодке, причем ранен не был. Но пустившись в такой дальний поход до полного излечения ран, от усталости и волнения он так заболел, что его лодка еще до конца боя ушла вверх по реке. Говорили, что он одержим страшнейшей и весьма опасной горячкой и что его жизнь в большой опасности.

Вожди собрались на совет. Но не было сомнения, что победители придут сами или пришлют каких-нибудь степных хищников для разорения края. Сил ратных, чтобы дать им отпор, было достаточно. Но важнее было наказать дерзких пришельцев и идти им навстречу, хотя бы до Соленых озер. В случае же победы над грабителями и доброй добычи от них, легко было отстроиться на более удобных местах. На следующий день все готские хутора пылали в огне, а римляне и босфорцы двигались навстречу неприятелю. Только небольшой отряд сопровождал женщин до города. Раненые, а так же Аласвинта с Фригг и несколькими служанками отправились вниз по реке.

Фритт выждала первого случая, когда мать ее отправилась в город. Она оделась в мужское платье, туго скрутила свои длинные волосы и уложила их в сетку, какие часто носили готские воины, и пошла к дому бень-Охозия. Она нашла Вадима почти здоровым. Он уже свободно ходил, почти не прихрамывая, только слегка опираясь на трость. Свежий румянец юности сменил мертвенную бледность, покрывавшую его лицо во время болезни. Он уже все знал о случившемся. Она бросилась ему на шею и горько заплакала, осыпая его поцелуями.

– Дорогая, – сказал он, – как я рвался к тебе. Но Люций Валерий обещал прислать мне гонца, когда достоверно узнает, где я могу тебя найти. Он же меня известил, чтоб я тебя ждал в городе. Не сегодня – завтра я могу сесть на коня. Я отомщу за твоего отца и братьев. Пусть оставшиеся верными твоей матери готы изберут меня своим вождем. Я завоюю тебе больше того, что было у твоих родителей, а после победы сложу власть перед избранником твоего сердца Амелунгом, которому ты протянешь свою княжескую руку.

Она подняла руку и зажала рот Вадиму.

– Не смей мне этого говорить. Не хотела я никого кроме тебя и прежде. Не хочу и теперь.

– Но простой воин не может быть князем у готов.

– Ты и будешь не князем, а вождем; а после побед и завоеваний никто не посмеет тебя попрекнуть в происхождении. Ведь и Амал был простой воин, а сделался царем всех готов.

– Мне не слава нужна, а твоя любовь! – воскликнул витязь. – Хотя и вещий Драгомир, и пророческие сны мне обещали славу великую. Подними друзей из сарматов, присоединяться к ним и некоторые евреи, которым распри с персами надоели; но из них возьму одних воинов. Торгашей мне не надо. Найду ратников и среди других племен. Не пройдет двух недель – выступим. Что бы ни сделали Агафодор с Сульпицием в царстве Дидериха, но я его разрушу и накажу всех негодных изменников. Еще Сатир с пантикапейцами идет к нам на подмогу. Война будет на славу, но я ее доведу до конца! – горячился Вадим.

Вошли Елеазар и Сара.

– О чем так горячо говорите, друзья мои? – спросил старый еврей.

– О войне, – отвечала Фригг. – Идем бить готов Дидериха, нарушителей мира и изменников против всего готского народа.

Сара побледнела, зашаталась и, сев на скамью, горько заплакала.

– И ты, Виллерих, идешь? – спросила она, рыдая. – Я думала...

Слезы ее душили, и она не могла более выговорить ни слова.

Фригг побежала, принесла воды и, сев рядом с ней, сказала:

– Милая Сара, выпей воды, успокойся и выслушай меня внимательно.

– Я думала, ты уверуешь, мой Бог будет твоим Богом! – продолжала всхлипывать еврейка, не обращая внимания ни на остолбеневшего отца, ни на тщетно пытавшегося ее успокоить товарища ее возлюбленного.

– Слушай же, Сара! – заговорила опять Фригг. – Была тайна, которая ввела тебя в заблуждение. Но тайна более не существует. Я тебе ее открою, и ты не плакать, а смеяться будешь!

– Неужели ты думаешь, что когда ты меня покинешь, смех не оставит меня навсегда, не сделается для меня невозможным! Останутся лишь горькие слезы. Я выплачу глаза свои до слепоты.

– Ничего этого, не будет! – властно сказала Фригг. – Я тебя люблю всей душой, как ты меня. Но послушай. Я такая же женщина, как и ты.

Сара взглянула на мнимого Виллериха безумными глазами.

– Ты, Виллерих, – женщина?

– Нет! Не Виллерих, а Фригг, дочь Нордериха, убитого в бою с воинами Дидериха.

– Княжна Фригг! – воскликнул не менее пораженный Елеазар.

– Да! Это я! – объявила готка. – Я люблю Вадима, и чтобы быть при нем во время его болезни, надела это платье и приняла не принадлежащее мне имя.

– Хвала Елоиму! – воскликнул Елеазар, поднимая руки к небу. – Сколько затруднений и опасностей устранилось.

Сара бросилась Фригг на шею.

– Милая, хорошая, – говорила она. – Позволь мне тебя любить, как сестру. Буду вечно молить Бога Авраама, Исаака и Иакова, да отстранит он от тебя все беды и напасти, и да благословит тебя и избранника сердца твоего, и потомков твоих, и народы, которые произойдут от славного вашего рода.