Варяжские гнезда - Левицкий Михаил. Страница 22

И с того времени все чаще и чаще стал царь Водан петь и говорить перед народом о делах богов и великанов. Постройка стругов близилась к концу. Многие были спущены на воду и уходили то вверх, то вниз по реке на несколько часов пути, то на веслах, то под парусами. Воздух оглашался пением людей.

Плававших по морям и рекам было много из всех племен. Некоторое количество коней было выменено северянам на паруса, холст для одежды и войлок для шатров, хотя царь о шатрах отозвался:

Достаточное число коней было, однако, оставлено и помещено на более тяжелых лодках.

Наконец все было готово, и ладьи асов тронулись в путь вверх по Дону.

ВЕДЬМАКИ И ВЕДЬМЫ

Ходили в Зеленые Дни. Солнце вошло в полную силу, природа была в полном расцвете. Славяне говорили, что царить на земле Ярило, бог плодородия. Последние дни пребывания на суше были отпразднованы особенно оживленными играми – бегами взапуски, горелками, скачками на конях, бросанием венков в воду, когда тонущий предвещал горе или смерть, а всплывший – радость и долголетия.

– Надо бы нам было, – говорил царю Люб Чернигович, – не уходить до Купалы. Тогда бы через костры попрыгали, да и попировали бы на славу.

– Попировать можем и так, – отвечал Водан.

– Да важнее дело еще! – сообщил ему Люб. – Все целебные травы собираются в эту ночь.

– У нас их много собрано! – успокоил его Водан. – Травы знаю хорошо я. Знают их и Зур-Иргак и многие из наших женщин. Их на многих кораблях запасы хранятся.

– А разрыв-трава у тебя есть? – спросил Люб.

– Как вызвать духов, ломающих замки, я знаю, а трава твоя мне не ведома! – сказал с улыбкой вождь асов. – Да добро, которое есть, хотя и плохое, лучше всякого лучшего, которое тебе только сулят.

– А траву-то не худо бы иметь, – вздохнул Люб. – Это, царь, не у всякого папоротника цветок такой бывает, а есть травы папоротника, которые цветут раз в год, в самую ночь на Купалу. Цветок большой и красный, как огонь. Кто его сорвет и сбережет, тот узнает всякий клад и возьмет его, даже самый заклятый.

– Главное узнать, а достанет его всякий! – заметил подошедший Ираклемон, находившийся на царском корабле.

– Узнать клад не трудно! – объявил Люб. – Место его всякий знает. По ночам над ним огонь горит, а заклятого клада не возьмешь, если не знаешь, какими словами он заклят. Вдруг на мать, отца, жену, какой-нибудь злой человек заклянет. Тогда тот, на кого заклятие сказано, месяца не проживет, иссохнет и сгинет.

– Мерзко! – воскликнул Ираклемон.

– Да! – подтвердил царь. – Значит заклинатели кладов – друзья черных духов, летающих над племенем людским. Но боги и добрые духи сильнее злых.

– Но ведь не знаешь, какое заклятие, – стал объяснять Люб Чернигович. – Иногда клад является то стариком, то лошадью, то собакой, то клубком, то петухом. Ударь собаку, толкни старика, они рассыпятся целой кучей золота... Да как догадаешься, что перед тобой заклятый клад, а не старик и не собака? А если у тебя цветок папоротника есть, клад от тебя не укроется. Сразу его узнаешь, какой бы облик он ни принимал.

– Что же, – предложил царь, – в ночь на Купалу пристанем к берегу. Ты нас проведешь в лес. Вместе сходим и посмотрим.

– Этого, царь, нельзя! – воскликнул Люб. – Надо идти без товарища. Там же встретишь всякую нечисть. Соберутся ведьмы, черти, вовкулаки, нетопыри, филины, людки в локоть ростом, мертвецы, русалки, деды всякие недобрые. Все тебя окружат да захохочут, закричат, завоют. А тут им в ответ заревут медведи, да заголосят волки, деревья все затрещат, гром без туч загремит, да огоньки вокруг самой твоей головы запрыгают. Кто не испугается, да цветок сорвет, тот со всех кладов заклятия снял.

– Ты, кажется, не трус? – спросил царь.

– Не трус я, царь, – горячо возразил Люб. – На войне спины неприятелю никогда не показывал, случалось и одному против трех и пятерых сражаться. Волков и медведей бивал на моем роду, А с нечистью связываться боюсь. С ней ни мечем, ни копьем, ни стрелой – ничем не возьмешь.

– Я вызывать и заклинать духов умею, – сказал царь, – но никогда не видал того, о чем ты говоришь, Чернигович. Добрую траву надо рвать умывшись, с чистым сердцем и добрым помыслом. Почему же против цветка папоротника такой заговор злых сил? Ведь и золото, и серебро боги дали на пользу человека.

– Видал ли кто что-нибудь из того, что рассказываешь? – спросил Ираклемон.

– Многие наши видали! – смело объявил Люб. – Один воин у нас как лунь поседел в одну ночь, а другого в лесу мертвым нашли. Нечисть задушила.

– А как они шли в лес? – спросил Ираклемон. – Пивши или не пивши?

– Кто же туда не пивши пойдет! – воскликнул чистосердечно Люб. – Во-первых, праздник, во-вторых, все же в меду стоялом огонь есть, мужикам силу придает, а с нечистью сражаться более силы надо, чем с людьми.

Царь заключил разговор:

Пристали к правому берегу Днепра в прекрасную лунную ночь. Небо было ясно, на прозрачной синеве его сиял серебряный месяц, и легионы золотых звезд отсвечивались в тихих водах реки. Берег был весь поросший дремучими лесами, покрывавшими крутые подъемы гор причудливого очертания. Далеко, далеко, где-то на левом берегу горело несколько костров, показывающих, что на реке собралась молодежь из скрытой за густым лесом деревни для празднования великого летнего дня. На одной из высоких гор, поднимающейся круто из воды над самой рекой, вершина была очищена от леса и образовала обширную площадку. Посреди нее возвышался огромный черный крест, выделявшийся на ясном небе и освещенный луной.

– Какой громадный крест! – удивлялись Ираклемон и Лимней. – Какого здесь великана распяли?

– Здесь страна полян, – объяснил Люб Чернигович. – Поселений по близости здесь нет. Крест этот давно стоит здесь, уже более пятидесяти лет. Никогда не видали, чтоб кто на нем был распят. Да у нас и не распинают, а сажают на кол, вешают, обезглавливают. Только худое место избрали мы для ночлега.

– Это почем? – полюбопытствовали греки.

– Видите, – показал Люб на другую часть берега. – Вот гора. Подножие ее лесистое, а вершина голая. Лысая гора она прозывается. Это место не чистое. А сегодня в особенности чудеса здесь происходят.

– Какие чудеса?

– Страшно даже подумать! – проговорил дрожащим голосом Люб. – Я здесь на Купалу никогда не бывал! Даже в обыкновенные ночи все пловцы всегда стараются уходить подальше от этой проклятой горы. Старики, попадавшие сюда, рассказывали, что такие ужасы здесь творятся, что вспомнить не могут без содрогания. Щур нас храни! Скажем царю, что надо отсюда уходить, хоть туда, к левому берегу, где костры видны. Там, верно, деревня есть. Там парни и девки пляшут, поют, через огонь скачут. А на реке девки венки сплетают.

О страхах Люба было сообщено Водану. Но на него это сообщение произвело совершенно обратное действие.