Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри. Страница 105

Первый погром этого периода произошёл в 1903 году в Кишинёве, главном городе Бессарабии, на Пасху, время, когда и в более спокойных условиях религиозные и этнические конфликты вспыхивали с особой силой. Погром последовал за убийством мальчика, а потом поползли слухи, что евреи убивают христианских детей в ритуальных целях, чтобы использовать кровь младенцев для приготовления своей пасхальной мацы. Беспорядки длились два дня, было убито 47 евреев и более 400 ранено, сгорело 700 домов и разгромлено 600 лавок.

Это кровавое событие значительно осложнило этническую ситуацию в черте оседлости. Основная газета Бессарабии, редактировавшаяся П.А. Крушеваном, постоянно клеветала на евреев, обвиняя в нелояльности, подрывной деятельности и экономической эксплуатации других национальностей. Официальные отчёты и протоколы судебных заседаний показывают: следователи и судьи относились к погромщикам снисходительно и считали, что евреи своим провокационным поведением сами навлекают на себя неприятности. Несмотря на доказательства участия в погромах официальных лиц Кишинёва, ни одного человека не привлекли к ответственности.

Серия погромов, происшедших в 1905–1906 годах, была несравненно более кровавой. В период с октября 1905 года по январь 1906 года погибло более 3 тысяч евреев: за эти три месяца только в Одессе было убито 800 человек и ранено 3 тысячи. К этому времени вопрос стоял уже не об угрозе законности и порядку — революционное движение угрожало самой монархии. Власти, долго пытавшиеся подавить беспорядки, в том числе и направленные против евреев, оказались в полном недоумении и нередко поддавались соблазну направить насилие против тех, кого хотя бы номинально можно было назвать врагами монархии. Полиция, казаки и войска, не имевшие ни опыта, ни подготовки к подавлению массовых волнений, в трудных человеческих условиях нередко впадали в панику или давали волю собственным предрассудкам и обращали свои силы против демонстрантов, студентов и забастовщиков, а не только евреев. Именно в этот период из рабочих, крестьян, лавочников, мелких чиновников и безработных начали формироваться первые банды так называемой «Чёрной сотни» под прикрытием «Союза русского народа», провозгласившего защиту «Царя, веры и отечества» от «внутреннего врага», под которым в первую очередь подразумевались евреи.

Именно на этой стадии участие официальных лиц в преступлениях против евреев проявилось с полной очевидностью и недвусмысленностью. Полицейская типография в Петербурге выпустила тысячи листовок, в которых, к примеру, говорилось следующее: «Знаете ли вы, братья, рабочие и крестьяне, кто главный автор всех наших несчастий? Знаете ли вы, что евреи всего мира… вошли в союз и порешили полностью уничтожить Россию? Рвите этих христопродавцев на куски, убивайте их!»

Д.Ф. Трепов, генерал-губернатор Петербурга и помощник министра внутренних дел, возможно, и не давал личных указаний на распространение подобных провокационных листовок, но и не торопился остановить их выпуск. Кроме того, царь лично поддержал формирование «Союза русского народа», благословил его знамя и распорядился о выделении ему субсидий. Императору благоугодно было верить, что русские люди — вопреки бюрократам и политикам — хранят верность ему и в момент глубокого кризиса собственными, пусть и грубоватыми, способами выражают свои тёплые чувства к монархии. Вскоре после октябрьского манифеста царь писал матери: «В первые дни после манифеста нехорошие элементы сильно подняли головы, но затем наступила сильная реакция, и вся масса преданных людей воспряла. Результат случился понятный и обыкновенный у нас: народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, и так как 9/10 из них — жиды, то вся злость обрушилась на тех — отсюда еврейские погромы».

Во многих отношениях российские погромы можно сравнить с городскими выступлениями против «чёрных» в США в начале XX века. Когда политический разлад и экономические трудности усиливают отчаяние и угрожают безопасности простых людей, те вымещают своё недовольство на наиболее заметной и чуждой этнической группе.

Но есть и существенное различие. В России официальные лица, в чьи обязанности входило противодействие насилию, хорошо знали настроения и предрассудки царя и предполагали, что в сомнительных случаях начальство вряд ли станет наказывать их за отсутствие рвения в усмирении тех, кто нападает на евреев… В этом смысле официальный антисемитизм являлся гротескной попыткой получить поддержку рядового населения в период неразберихи и беспорядков и вызвать у русских проявление солидарности с имперским правительством, во многом чуждым им.

Заключение

Возможно, у российского правительства не было иного выхода, как проводить — в той или иной форме — политику русификации в эпоху, когда экономический рост требовал большего административного единства и координации и когда национальная солидарность становилась важнейшим фактором в международных отношениях и в военной мощи. Цель этой политики — укрепить связи российских элит с массами и теснее привязать нерусские народы к империи. Но её успех среди самих русских оказался очень незначительным: многих оттолкнули шовинизм и грубость; в целом же массы оставались безразличными, так как имели совсем иные политические устремления. Но на нерусских эффект русификации был очень заметен, однако имел ярко выраженный разрушительный характер. Русификация стимулировала рост этнической солидарности, преодолевавшей даже классовые различия, и поиск решения проблем вне рамок империи.

Пример Австро-Венгрии даёт основания предполагать, что альтернативная политика предоставления покорённым народам большей свободы в развитии собственной этнической и даже гражданской жизни тоже не являлась панацеей. Хотя нынешние историки доказывают, что причиной крушения Габсбургской монархии стала вовсе не национальная проблема, факт остаётся: в 1914 году именно для подавления ирредентистского движения южных славян она развязала самоубийственную войну. Дилемма многонациональных империй в век национализма оказалась фундаментальной и, возможно, неразрешимой.

Глава 4. Революция 1905–1907 годов

Общественность и либерализм

Революция 1905–1907 годов полностью изменила контекст российской политики. Интеллигенция и общественность, у которых раньше были только робкие и искусственно созданные контакты с немногими крестьянами и рабочими, внезапно оказались брошенными в массовую политику. В течение нескольких коротких месяцев им пришлось создавать политические партии, составлять программы и представлять их населению, ещё менее привычному к политике, чем они сами.

Решающая перемена пришла с манифестом 17 октября 1905 года, которым царь гарантировал подданным широкий набор гражданских прав и объявил об учреждении законодательного собрания, Государственной Думы, избираемой на массовой основе, включающей рабочих, крестьян и нерусские народы. Это было торжество большинства политических активистов общественности, давно призывавших покончить с самодержавием.

Зарождение либерального движения относилось к началу 1890-х годов и было связано со всплеском общественного мнения в связи с реакцией на голод 1891–1892 годов. Картина всеобщей нищеты и некомпетентности властей вначале подтолкнула многих молодых представителей интеллигенции предложить свои услуги по обеспечению голодающих продовольствием и лечению болезней, а затем к попытке хотя бы что-то изменить в условиях, ставших причиной подобного бедствия. Естественной ареной для такого рода деятельности являлись земства, отвечавшие за экономические аспекты местной жизни. Другой были автономные научные ассоциации вроде Московского общества права и Санкт-Петербургского свободного экономического общества с его отделениями, Санкт-Петербургского комитета грамотности.

В 1890-е годы совещательные собрания профессиональных ассоциаций принимали все более ярко выраженную политическую окраску. Больше всего делегатов беспокоили барьеры, отделявшие крестьян от остального общества: административная изоляция на волостном уровне, опека земских начальников, клеймо телесных наказаний. Многие призывали к введению всеобщего начального образования. Земства тоже пытались объединить свою деятельность. В 1896 году Д.Н. Шипов, председатель Московской губернской земской управы, во время Нижегородской ярмарки созвал собрание коллег для обсуждения проблем, но когда попытался повторить это на следующий год, полиция не дала разрешения.