Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри. Страница 109

В сентябре правительство, желая успокоить либералов, даровало автономию высшим учебным заведениям, что для полиции означало невозможность разгонять проводившиеся на их территории митинги. Уступка улучшила перспективы социалистических партий, усиливших вербовку новых членов. Эсеры, меньшевики и большевики поспешили воспользоваться ситуацией.

Новая победа усилила уверенность рабочих в своих силах и готовность организованно отвечать на любой инцидент. В Петербурге собрание железнодорожников, обсуждавшее пенсионный вопрос, объявило себя «первой конференцией представителей железнодорожных рабочих». Когда в Москву докатились слухи — как оказалось, ложные — об аресте некоторых делегатов, на Казанской железной дороге возникла забастовка с требованием их освобождения. Вскоре к бастовавшим присоединились рабочие других линий. Так как Москва являлась центром железнодорожной сети всей империи, забастовка распространилась на другие города, вызвав остановку движения и там. Стачка быстро превратилась во всеобщую и приняла явно выраженную политическую окраску, выдвинув требования амнистии, гражданских свобод и созыва Учредительного собрания. К середине октября многие города были парализованы. Одна из московских газет сообщала: «Нет ни газа, ни электричества… Большинство магазинов закрыты, а двери и окна укреплены решётками и ставнями… В разных частях города… вода бывает только некоторое время…»

Такова была ситуация, вынудившая императора издать октябрьский манифест.

Подобные широкомасштабные акции требовали новой формы рабочей солидарности. Уже с начала лета рабочие использовали не встречавшийся прежде тип организации, ставшей сюрпризом для правительства, либералов и даже социалистов. Совет рабочих депутатов возник во время всеобщей забастовки в одном провинциальном городе, когда представителям рабочих пришлось решать вопросы поддержания порядка и вести переговоры с хозяевами предприятий, правительством и полицией. В создании Советов ключевую роль часто играли делегаты комиссии Шидловского, как единственные выразители мнения своих товарищей, которых можно было считать уполномоченными. Социал-демократы поначалу колебались, поддерживать ли новые организации, считая их неорганизованными и политически нечёткими, но эсеры и меньшевики вскоре стали на их сторону. Самый крупный из Советов, Петербургский, возник вслед за призывом меньшевиков образовать «стачечный комитет» в Технологическом институте.

Во всех городах Советы избирались от всех крупных фабрик и заводов, обычно по одному делегату от пятисот рабочих в больших центрах. Делегаты собирались в каком-нибудь здании или даже на берегу реки, причём на собрании разрешалось присутствовать — но не голосовать — и не членам Советов. В принципе депутат в любое время мог быть отозван теми, кто его избирал, и заменён другим. Каждый Совет для ведения повседневной работы формировал исполнительный комитет. Хотя вначале Советы провозгласили себя стоящими вне партий, на практике исполкомы состояли из примерно равного количества меньшевиков, большевиков и эсеров, что отражало потребность рабочих в недогматическом социалистическом руководстве.

Советы лучше, чем какая-либо другая организация, в особенности социалистические партии с их иерархической структурой, подверженностью расколам и преобладанием интеллигентов, позволяли совместно участвовать в политической деятельности и интеллигенции, и сознательным рабочим, и широким массам пролетариата. Советы рассматривали себя как воплощение прямой демократии, где народ, его представители и «правительство» (исполнительный комитет) не разделены формальностями и бюрократией. В этом отношении они более, чем какая-либо другая рабочая организация, напоминали сельский сход, и, может быть, именно этим объясняется быстрота их распространения по стране и высокая репутация, которой пользовались Советы. Несомненно, они весьма и весьма отличались от рабочих организаций в других странах Европы того времени, даже тех, которые возникали при революционных ситуациях.

Конечно, никакой сельский сход не был способен эффективно работать в условиях городской политики XX века. Сила Советов также была и их слабостью. Всеобщую октябрьскую забастовку 1905 года организовали не Советы, но они возникли в большом количестве в результате этой забастовки, чтобы возглавить движение, вести переговоры с правительством, нанимателями, полицией, обеспечивать общественный порядок и работу различных общественных служб. Однако именно спонтанность Советов, импульс, который породил их, и не позволили Советам стать стабильным институтом. Они не могли вести ежедневную административную работу, не вступая в противоречие со своей природой. Не поддерживая революционный порыв, Советы просто распадались. Как заметил Троцкий, говоря о Петербургском Совете: «С самого первого часа своего образования и до последнего момента он испытывал могучее стихийное давление революции, которая самым бесцеремонным образом опережала работу политического сознания».

Верно и то, что Советы оказались слишком дезорганизованными, чтобы начать вооружённое восстание и покончить с самодержавием, хотя депутаты ежедневно упражнялись в революционной риторике и открыто призывали рабочих вооружаться.

Величайшим моментом для Петербургского Совета стал день 18 октября, следующий после опубликования царского манифеста, когда огромные толпы заполнили улицы и площади, празднуя освобождение России от самодержавия. В этот день рабочих с энтузиазмом поддержали имущие классы. С балкона здания университета Троцкий, завоевавший репутацию лучшего оратора Совета, горячо призывал собравшихся к решительным действиям, чтобы завершить победу над царизмом. Тут же были приняты политические требования: амнистия политическим заключённым, отмена смертной казни, увольнение Трепова (генерал-губернатора Санкт-Петербурга), вывод из города армейских частей и замена их народной милицией. На короткое время Петербург превратился в огромный мятежный деревенский сход, охваченный эйфорией. Но уже к вечеру начались вооружённые столкновения с казаками и недавно сформированными черносотенными отрядами. Толпы были рассеяны, успев лишь громогласно заявить о своих принципах.

Тактика Совета отразила этот поворотный пункт. Октябрьский манифест расколол те силы общества, которые оказывали ему вдохновенную поддержку. Всеобщая забастовка начала стихать: некоторые участники посчитали, что достигли главных целей, другие решили, что в любом случае забастовка не достигнет прежней массовости. Основное внимание Совет переключил на требование, разделявшееся всеми рабочими, — 8-часовой рабочий день. Такая кампания имела то преимущество, что могла быть осуществлена довольно просто — рабочие после восьми часов откладывали инструменты и шли домой. Однако, таким образом, инициатива переходила от Совета к рабочим собраниям на каждом отдельном предприятии, и чувство коллективного, единодушного действия исчезало.

В конце концов, правительство, набравшись смелости, решило воспользоваться политической слабостью Петербургского Совета. В конце ноября полиция арестовала его председателя, а через неделю прекратила деятельность Совета, опечатав здание и арестовав весь Исполнительный Комитет, около двухсот депутатов.

Ответом стал взрыв, происшедший, однако, не в Петербурге, а в Москве, где крупнейший из оставшихся Советов сделал выбор в пользу начала вооружённого восстания, несмотря на значительные разногласия по этому вопросу среди лидеров. Большинством двигало чувство, что альтернативой может быть только пассивное и бесславное поражение. Как сказал один из активистов: «…Лучше погибнуть в борьбе, чем быть связанным по рукам и ногам без борьбы. На кону честь революции».

Без поддержки большинства москвичей и в противостоянии с правительственной артиллерией восстание был обречено. 15–17 декабря безжалостному обстрелу подвергся его центр, Пресня. После того как более тысячи человек, многие из которых не были ни рабочими, ни солдатами, погибли в бою, Совет признал неизбежное и призвал сложить оружие.