Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри. Страница 58

Молокане были сектой, отколовшейся от духоборов и ставшей со временем даже более многочисленной. Они умерили крайний спиритуализм духоборов, вернувшись к священным писаниям и — только некоторые к таинствам причастия и брака. Однако они отказывались от постов и вместо них ввели диетические законы иудаизма: в дни поста пили молоко — отсюда и название, — что запрещено православием. За молоканами закрепилась репутация высокограмотных, опрятных и аккуратных людей, преуспевающих как в земледелии, так и других занятиях.

Значимость этих сект объясняется отчасти их численностью, но также и открытым неприятием официальной церкви. Сектантство представляло и прямую политическую угрозу. Так, например, в 1839 году Третье Отделение предупреждало: крепостное право — это «пороховая бочка, угрожающая государству», сектанты и раскольники используют недовольство крепостным правом в своей подрывной агитации. Князь Бутурлин, занимавшийся расследованием причин волнений в Тамбовской губернии в 1842–1844 годах, особо отмечал молокан как главный источник смуты. В результате проповедей, писал Бутурлин, «поселяне в невежестве своём взирают на начальство и общество как на два противоположных и как бы соперничающих и враждебных начала, а из подобного образа мыслей естественно следует беспрерывное колебание умов, убеждение, что преследуемые начальством люди суть жертвы, погибающие за усердие к обществу, и предположение, что единодушное действие целого общества одно только может служить оградою от угнетения недоброжелательствующих начальников».

Имперское государство оставалось столь чуждым крестьянам, что те воспринимали его по-своему, так никогда и не примирившись. Крестьяне признавали силу государства и почитали лично царя, поэтому большую часть времени вели себя смиренно, но к посредническим агентам государства — помещикам, их приказчикам, полицейским, чиновникам, сборщикам налогов и иногда даже к священникам — относились со сдержанностью, готовой прорваться злобой и негодованием, а иногда и открытым сопротивлением Значительной причиной недовольства, конечно, являлось крепостное право со всеми сопутствующими повинностями, но всё же в основе враждебности крылось нечто иное, так как беспорядки возникали не только среди крепостных, но и среди государственных крестьян и вовсе не прекратились после отмены крепостного права в 1861 году. Тем не менее показательно, что два самых крупных крестьянских восстания произошли:

а) вскоре после окончательного юридического оформления крепостничества Уложением — восстание Степана Разина в 1670–1671 годах;

б) вскоре после отмены обязательной службы дворян государству в 1762 году, что уничтожило хоть какое-то моральное оправдание существования крепостного права — восстание Емельяна Пугачёва в 1773–1775 годах.

Был ли у крестьян какой-то социальный идеал, который они могли противопоставить высокомерной практике светского государства? Коллективизм, равенство, взаимная ответственность и общинное самоуправление предлагали материал для такой альтернативной идеологии, но сами крестьяне по большей части не могли её сформулировать, хотя один из них неплохо выразил суть в памфлете, написанном в 1830-х годах: «Свобода, Царь и один Христианский закон для всех». Многие крестьяне использовали для обозначения этого идеала слово «правда», добавляя, что все, кто нуждается в земле и хочет работать на ней, должны иметь доступ к ней.

В общем, крестьянам были нужны посторонние, способные воплотить их общественный идеал в достаточно убедительной форме, организовать и возглавить движение, способное выйти за рамки нескольких деревень или волости. В XVI–XVIII веках такими лидерами являлись казаки, с их заразительным идеалом вольницы: демократическое приграничное сообщество с выборным атаманом или гетманом. В случае с Булавиным и Пугачёвым вожди также были староверами или, по крайней мере, полагали, что обращение в староверчество может содействовать делу. Так казачество и староверчество стали знамёнами крестьянского восстания. Это характерное смешение видно в прокламации, выпущенной Пугачёвым 31 июля 1774 года.

Судя по масштабам и продолжительности восстания, манифест оказался весьма привлекательным для крестьян. Конечно, идеи вряд ли можно считать практичными, но они, вероятно, наиболее близки к тому, что представлялось крестьянам идеальным обществом: самоуправление, отсутствие крепостного права, отмена налогов и рекрутчины. Передача земли в собственность тем, кто её обрабатывает, и в качестве правителя «добрый» патриархальный монарх, приверженный старинной русской вере. Как мы уже видели, в самом восстании приняли непосредственное участие лишь немногие староверы: речь шла скорее о древнем русском идеале, чем о конкретном вероисповедании. С другой стороны, движение захватило много нерусских — башкир, мордвинов и других; в этом случае, как и в других, русские крестьяне вместе с ними выступали против империи.

В течение второй половины XVIII века казаки все больше интегрировались в имперскую систему, особенно в армию (восстание Пугачёва началось как последняя отчаянная попытка протеста против этого процесса). После крестьяне долгое время оставались без вождей, пока в конце XIX века возникшую пустоту не заполнила радикальная городская интеллигенция; это вовсе не означает, что на этот срок все протесты прекратились, нет, лишь стали более разрозненными, локальными и менее политически осознанными. На протяжении первой половины XIX века частота случаев волнений, похоже, нарастала из десятилетия в десятилетие и достигла кульминации в 1856–1862 годах, когда слухи о предстоящем освобождении усиливали возбуждение крестьян. Из-за неопределённости самого понятия «волнения» судить о степени нарастания трудно, но общая тенденция достаточно ясна и указывает на то, что даже без посторонних вождей крестьянское недовольство, по меньшей мере, оставалось на прежнем уровне.

В общем, в неспокойные времена волнения в сельской местности могла вызвать любая искра, любые перемены или что-то необычное, грозившее нарушить хрупкое равновесие, принимаемое крестьянами в силу укоренившейся традиции. Таким событием могла стать смерть помещика, увеличение повинностей, поведение нового приказчика, излишне суровое наказание, наложенное землевладельцем, и т.п. В любом случае крестьяне обычно действовали сообща: индивидуальный протест считался бесполезным и не поощрялся, так как мог навлечь кару на всю общину.

Обычно деревенское собрание являлось тем форумом, на котором принимались основные решения, прежде всего, отправка петиции властям с просьбой исправления допущенных несправедливостей и перечислением иных проблем. Если это оказывалось недостаточным, крестьяне переходили к отказу подчиняться помещику, приказчику или полиции. Обыкновенно они пытались не допустить насилия, понимая, что в распоряжении противника более значительные силы. В результате споры затягивались на долгое время. Помещик, приказчик или староста посылали за исправником, который уговаривал крестьян разойтись, обещая разобраться во всех жалобах и угрожая наказанием, если те будут упорствовать в своём неповиновении. Если и это не помогало, для ареста зачинщиков вызывали жандармов, хотя найти этих зачинщиков было нелегко в силу предпринятой крестьянами стратегии взаимной ответственности. В редких случаях приходилось прибегать к помощи армии, чтобы сломить особенно упорное сопротивление, и тогда непокорных пороли или отправляли на каторгу. Впрочем, такого исхода обе стороны старались избежать, ведь это вредило общинному хозяйству, от которого зависели обе стороны.

Для более детального рассмотрения этих вопросов возьмём отдельный случай. В ноябре 1823 года двадцать пять крестьян Верейского округа Московской губернии представили губернатору петицию, обращаясь от имени своих товарищей из окрестных деревень, входивших в одно большое поместье. Они жаловались, что после смерти помещицы два года назад управляющий, некто Лапырев, продолжал требовать оброк в размере 26 рублей «с души», «а на что тот оброк идёт, того мы не знаем, а приказчик проверять не дозволяет». Исправник сообщил крестьянам, что поместье перешло во владение двух несовершеннолетних членов семьи Шуваловых и находится под доверенным управлением одного из родственников семьи. Тогда крестьяне собрались у конторы и «единодушно объявили, что если сами не увидят новых помещиков, то не станут подчиняться приказчику и не будут платить оброк».