Дьявола не существует (ЛП) - Ларк Софи. Страница 27

Ты такая милая. Я хочу быть такой же красивой, как ты.

Я люблю тебя, мамочка. Я тебя люблю.

Мара

Каждое слово — это пощечина по моей щеке. Я слышу свой собственный голос, свои собственные мысли, незрелые и отчаянные, кричащие мне на ухо:

Я люблю тебя, мамочка, я люблю тебя.

Мне жаль.

Пожалуйста, не уходи.

Я не буду плохим.

Даже мое имя, подписанное внизу, заставляет мой желудок сжиматься, желчь подступает к горлу.

Маленькая Мара. Отчаянная, жалкая, умоляющая.

Каждое слово здесь правда — я это написала. Я почувствовала это в тот момент.

Больше всего я боялась, что она уйдет, как это сделал мой отец. Она угрожала мне этим, когда я облажалась. Когда я что-то забывала или сломала что-то у нее.

Позже именно я захотела уйти. Кто не мечтал это сделать?

Она бросает мне в лицо сильную связь, которая у меня была с ней. Любовь, за которую я цеплялась, что бы она мне ни говорила, что бы она ни делала. Потребовались годы, чтобы эта любовь увяла и умерла. Даже сейчас некоторые извращенные остатки сохраняются, засели глубоко в моих внутренностях.

Я все еще думаю о ней. Я все еще тоскую по тому, кем я хотела, чтобы она была.

Я ненавижу это в себе.

Я ненавижу свою слабость.

Ненавижу, что она использует это против меня как оружие. Позорить меня, потому что я любил ее. Винить меня, потому что я хочу остановиться.

Коул заходит на кухню, одетый, как я и ожидал, в темный парчовый пиджак.

- Что это такое? — спрашивает он, видя выражение моего лица.

Не дожидаясь ответа, он хватает ноутбук и поворачивает экран к себе.

Он читает письмо с первого взгляда. Выражение его лица заставило бы взрослого мужчину пошатнуться.

— Когда она это отправила? – рявкает он .

- Прямо сейчас.

Я трясусь. У меня такое ощущение, будто она вошла в комнату и плюнула мне в лицо.

Она все еще имеет так много власти надо мной.

Я никогда не буду свободен от нее. Она никогда этого не позволит.

Коул захлопывает окна и снимает куртку, накинув ее мне на плечи.

- Я вся в краске, — говорю я ему.

- Мне плевать.

Я чувствую, как он тоже дрожит от гнева.

— Откуда у нее чертовы нервы, — шипит он.

- У нее нет стыда.

— Тот факт, что она думает, что это доказывает что угодно, кроме того, насколько чертовски тебе промыли мозги… — он обрывает себя, видя, что разговоры об этом только расстраивают меня еще больше.

- Неважно. Да ладно, у меня есть идея.

Оцепенев, я следую за ним.

Я думала, Коул отведет меня наверх, в спальню или, может быть, в главную гостиную.

Вместо этого он ведет меня на нижний уровень, в гостиную, которую мы никогда раньше не посещали.

Как и во всех комнатах, его двери распахнуты. В этом доме я видела только одну запертую комнату: ту, что вела в подвал.

Как и в большей части дома Коула, первоначальное назначение этого помещения было изменено в соответствии с его эксцентричными предпочтениями. В то время как дальняя стена представляет собой большой каменный очаг и присутствуют обычные диваны и кушетки, основная часть комнаты отдана гончарному кругу.

Коул разжигает огонь в камине. Бледные бревна яблони источают сладкий аромат, напоминающий запах их фруктов. Пламя взметнулось вверх, оживив фигуры на многочисленных картинах на стенах.

— Расслабься минутку, — говорит Коул, осторожно толкая меня на диван, ближайший к огню.

Я откидываюсь на подушки, впитывая тепло. Меня все еще трясет, но уже не так сильно.

Какого черта она до сих пор оказывает на меня такое влияние?

Я заблокировала ее на каждой платформе, я не видела ее лица уже много лет.

Её рост 5 футов 5 дюймов, ей пятьдесят лет. Почему я боюсь ее?

Как ей еще удается в одно мгновение превратить меня в плачущего ребенка?

Коул возвращается в комнату со своими припасами. Он делает паузу, чтобы установить винил на старый проигрыватель.

Я очень люблю винил. Это не просто слова претенциозных хипстеров — это действительно звучит по-другому. Небольшое царапанье, ритм вращения диска... это придает идеальный оттенок мелодиям старой школы.

Коул знает это. Музыка, льющаяся из динамиков, старомодна и романтична. Совсем не то, что я от него ожидал.

I Don't Want To Set The World On Fire – The Ink Spots

Гончарный круг вращается по часовой стрелке, потому что он левша. Смочив губкой центр биты, он устанавливает на место свежий комок глины. Он сглаживает края большой ладонью и скрепляет их указательным пальцем.

Как только глина прочно закрепится на месте, он увеличивает скорость вращения колеса и смачивает руки, пока они не блестят в свете огня.

Я смотрю на все это, как завороженная.

Руки Коула красивой формы и удивительно сильные. Я могла часами наблюдать за их работой.

То, как он гладит глину и манипулирует ею, напоминает мне, как его руки скользят по моей плоти. Я чувствую, как моя кожа горит, и не от жара огня.

- Хочешь попробовать? — спрашивает Коул.

- Я никогда ничего не делал на гончарном круге.

- Идите сюда. Я покажу тебе.

Он отодвигается на табурете, освобождая мне место. Сняв с него куртку, чтобы не испачкать рукава, я сажусь между его бедер, обхватив меня руками.

Коул тоже смачивает мои руки, пока они не становятся прохладными и скользкими, его пальцы легко скользят по моим. Его теплая грудь прижимается к моей спине, подбородок - к моему плечу.

- Используй правую руку, чтобы подтолкнуть глину вверх, — говорит он. - Это ненормально, но для тебя это не имеет значения, потому что ты никогда этого не делала. Твоя левая рука — опора. Правильно — сожми глину внутрь и дай ей подняться между руками. Это называется конфликтовать.

Под его руководством размягченная глина действительно поднимается между моими руками, как конус вулкана.

Руки Коула накрывают мои, направляя меня. Сохраняю движения плавными и сильными. Лаская мою кожу.

Земляной аромат глины смешивается со сладким яблоком и дымом костра. Треск проигрывателя и треск поленьев приятно трет мой позвоночник.

— Мне нравится это ощущение, — шепчу я Коулу. - Это так круто по сравнению с огнем.

- Она такая же шелковистая, как твоя кожа, — говорит Коул, проводя пальцами по моему обнаженному предплечью.

Мокрая глина растекается по моему телу.

Я соединяю свои пальцы с пальцами Коула, чувствуя, как глина хлюпает между нашими руками.

Конус рушится, но никого из нас это не волнует.

Коул растирает его между ладонями, затем проводит обеими руками по моим рукам, прикасаясь к коже. Рисуй меня глиной.

Я поворачиваюсь к нему лицом, оседлав его колени и натягивая рубашку через голову. Бросив его на пол.

Коул мажет мою обнаженную грудь глиной. Он скользкий и прохладный для моей горящей плоти, моя кожа светится розовым в свете костра.

Я позволила ему разрисовать меня повсюду. Я позволила ему закрыть мое лицо, как грязевой маской, оставив открытыми только глаза и губы. Он покрывает мою шею, грудь, спину и живот.

Древние египтяне считали, что люди созданы из глины. Их бог с головой барана вращал их на гончарном круге с грязью с берегов Нила.

Коул формирует меня под глиной. Массирую свою плоть, реформируя свое тело.

Я отдаюсь ему. Я позволила ему работать с моим телом.

Я закрываю глаза, купаясь в жаре и свете костра. Я сейчас лежу на ковре, руки Коула бродят надо мной. Он снял с меня одежду. Я голая, как в день, когда родилась.

Раньше я была Марой-жертвой. Мара поврежденная. Мара одноразовая.

В тот день, когда я встретила Коула, я умирала.

Может быть, я умерла.

Благодаря Коулу я возродилась.

Теперь я Мара-художница. Мара звезда. Нерушимая Мара.

Только Коул мог сделать это возможным.

Он хочет быть центром моей вселенной.