Повесть былинных лет - Леженда Валентин. Страница 2

— А Кощея как он одолел, помните?

— Какого Кощея?

— Ну Бессмертного, ясен пень, что их у нас на Руси много, что ли?

— Понятное дело, не один аспид коралловый, — возразил рыжебородый купец. — Загибай персты, Яшка: Кощей Бледный Карпатский — это раз…

— Ты о том, что у крестьян кровушку пил?

— Во-во! Его еще Владькой иногда звали, фамилия Цепень. Так вот это — раз. Второй, Кощей Печорский, тоже, как и Цепень, на плетне осиновом жизнь закончил, по-заморски себя величал графом Орликом! Ну и Кощей Бессмертный Тьмутараканский — его-то Илья Муромец и прихлопнул одной левой.

— Одной правой, — поправил кто-то из купцов. — Вмазал страхолюдине прямо по забралу рыцарского шлема. Ну, шлем смялся в гармошку, Кощей вопит, Илья матерится, даже конь, говорят, у Муромца в тот момент не выдержал и человеческим голосом вещать стал.

— А что сказал, ведомо?

— Понятное дело, ведомо. «Хрен теперь снимешь!» — вот что конь Ильи тогда изрек.

И купцы заржали.

Степан зажмурился. От того, что несли эти пьяные дурни, у кузнеца сами собой сжимались и разжимались кулаки. Он-то знал всю правду! Ему-то было известно, как все обстояло на самом деле.

— А про Васю Лиска знаете? — продолжал веселиться рыжий купец.

— Не-а, валяй, братец!

— Случилось сие у Новгорода. Этот самый Васька был великий колдун. На кого глянет, тот в камень обращается. Вот такой дурной глаз у этого Василия был!

— Ну а Илья что?

— А что Илья? Илья как всегда — молодцом! Заложил накануне как следует — знал, что на поддатых богатырей этот самый Вася Диск никакого влияния не имеет!

— Снова врешь, Пафнутий, руку на отсечение даю. Как пить дать, только что выдумал.

— Никак нет, не вру. У пьяного-то перед очами все двоится! Вот и Вася Лиск, когда возник перед Ильей, тоже двоился. В общем, их обоих Муромец копьем булатным и пронзил…

— Двоих?!!

— Ну да, он ведь думал, что враг не один. В том богатыря-то и сила!

— Мудрено, — закивали купцы. — Вот она где проявляется, волшебная мощь напитка крепкого!

И все с уважением посмотрели на собственные кружки.

— А об Однорукой Великанше слыхали? — все не унимался рыжебородый. — Случилось это, как помню, у Разлив-переправы…

И тут Степан не выдержал:

— Довольно брехать! Люди вроде все с виду приличные, а такую ересь средь бела дня несете!

В корчме воцарилась могильная тишина.

Все оторопело посмотрели на кузнеца. Слишком громко Степан возмутился, прямо столы дубовые задрожали, да и гнев в его словах звучал неподдельный.

— А ты, енто, кто таков будешь? — тут же возопил один из купцов. — Ишь ты, умник выискался, торговым людям рты затыкать.

— Я тебе сейчас, мочалка тьмутараканская, так рот закрою, — взревел Колупаев, — до конца своих дней будешь соболей продавать, дабы зубы у ведуна сельского новые вставить.

— Ить… — разом выдохнули купцы и с залихватскими криками бросились на кузнеца.

Вот как раз этого им для полного счастья и не хватало. Пьяной драки! Без данного моциона разве можно было достичь гармонии с окружающим тебя миром? Свадьба иль какой другой праздник без драки — пустая трата времени. Даже ежели нет причины, веского повода, грех не заехать приятелю в пьяную улыбающуюся физиономию.

Но в тот день купцы здорово просчитались с выбором противника. Им конечно же следовало сразу насторожиться, как только неизвестный мужик стал открыто лезть на рожон. Ведь неспроста же лез, ядрить его за ногу.

Так-то!

Но осознать свою ошибку им пришлось много позже…

Невысокий, невзрачный на первый взгляд, кряжистый задира расшвырял торговых людей, словно соломенные чучела. Все произошло так быстро, что не успел корчмарь и глазом моргнуть, а в избе не осталось уже ни одного воинственного купца.

В дощатом потолке корчмы зияла большая дыра, сильно напоминавшая своими очертаниями фигуру рыжебородого рассказчика. Сорванная с петель дверь лежала на полу разнесенная в щепки. Несколько дубовых столов бесформенной грудой валялись в самом дальнем углу питейной избы.

Из-под деревянных обломков торчали подрагивающие босые пятки гусляров.

Степан смущенно хмыкнул и, обтерев краем рубахи ободранные костяшки пальцев, залпом осушил кружку с медом.

Корчмарь опасливо приблизился к кузнецу.

Колупаев лишь сокрушенно мотнул головой:

— Сам знаю, что виноват. Но не мог я более слушать того, что эти псы здесь несли.

Старичок с укоризной смотрел на Степана, но все же было заметно, что кузнеца он до жути боится. Он, наверное, страшно бы обрадовался, если бы Колупаев взял да и ушел из корчмы прямо сейчас. Но кузнец был настроен на беседу. Ежели не оправдаться желал, так хоть излить старику душу. Тем более что в корчме они были одни, все остальные посетители, окромя оглушенных музыкантов, разбежались кто куда.

«Могут и местного воеводу позвать», — подумал Степан, понимая, что, оставаясь в корчме, он здорово рискует.

— Тяжела моя доля, — так начал кузнец, грустно вздыхая и садясь за единственный уцелевший после драки стол. — Оттого и взъярился я, что услышал эти лживые истории о богатыре русском Илье… тьфу ты… Муромце.

— Отчего же лживые? — осторожно удивился корчмарь. — Я и сам много раз эти россказни слыхивал от гусляров бродячих да от люда приезжего.

— В том-то и дело, — грустно повесил головушку Степан. — Все знают про Илью Муромца, а про Степана Колупаева кто когда слышал? Кто хоть раз добрым словом его помянул?

— Колупаев, говоришь? — Старик наморщил лобик, честно пытаясь вспомнить того, о ком твердил ему кузнец. — Нет, извиняй, мил человек, никогда я о таком ничего не слыхивал.

Степан хмуро усмехнулся:

— А ведь это он, а не Илья совершил все те подвиги, которые один грамотный мерзавец взял да и приписал Муромцу, прославив его на всю Русь Великую как могучего богатыря.

Корчмарь подавленно молчал, с трудом переваривая услышанное.

— Да и историям всем этим грош цена, — продолжал кузнец, вертя в руках пустую кружку. — Не было никакого колдуна Черноморда, выдумка это. И про Кощея неправда. Сбежал он от Колупаева, волшебным ларцом откупился.

— А про Васю Лиска?

— Про Васю правда, — ответил Степан. — Окромя одного — пьян был не богатырь, а сам колдун. Оттого-то и не смог он врага в камень превратить. Так, наверное, и не заметил, что голову потерял, все пел что-то неприличное дурным голосом, даже когда и котелка лишился.

— Чудную же ты историю мне, сынок, поведал, — продолжал удивляться старик. — Скажи, кто же все-таки тот богатырь, что подвиги ратные заместо Муромца совершал?

— Я это, отец, — просто ответил Степан.

Славное место деревня Медведково.

Тихое, спокойное, и, главное, как чуток стемнеет, махонькие улочки пустеют и все местные жители ложатся спать, дабы наутро с первыми петухами бодрыми и отдохнувшими взяться за работу. Сразу видно, глубинка. В Киеве, скажем, аль в Новгороде, так там вообще ночью спать не ложатся. Кутят да гуляют до самого утра, но оно и понятно, великие города!

Лука осторожно выглянул из сарая.

Местный воевода вроде как еще не собрался. Все вот спать легли, а он в дозор шел, службу ратную на дороге с дружиной нести, дабы разбойники не безобразничали и местный люд не тиранили.

— Ну давай же, дурень, чего ты тянешь! — прошептал юноша, всматриваясь в ярко горящие в вечернем сумраке окна избы.

То и дело в маленьком окошке горницы появлялась бородатая физиономия воеводы, которая с большим неудовольствием обозревала окрестности и тут же, морщась, исчезала в избе. Видно, не хотелось герою в ночной дозор идти. Погода была препаршивая, накрапывал мелкий неприятный дождик, но ничего не поделаешь, долг зовет. А долг — это для русичей святое!

— Давай, дурень старый, — приговаривал Лука, ежась под холодными порывами осеннего ветра.

Согреться в проклятом, продуваемом со всех сторон сарае было решительно негде. Не в сырой же соломе в конце-то концов?!!