Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич. Страница 8

Найдя поваленное ветром дерево, Савва прочно уселся на него, развязал свой мешок, вынул оттуда чернильницу, перо, свиток бумаги и дощечку для писания.

– Вот-ка, сочиним мы тебе, добрый молодец, охранную бумагу от всякого шиша и лиходея. Видишь, Максим, бумагу? Это аглицкой работы бумага, только на ней государевы дела пишутся. Золото, а не бумага! Она и есть порука, что грамотка настоящая, приказная.

– Экий ты, батька, говорун!

Савва развернул лист бумаги, поскреб сухим пером в скомканных волосах на голове, макнул его в чернильницу и, заперев дыхание, начал строчить, писать.

Закончив работу вынул тугой кожаный мешочек, посыпал буквы мелко толченным песком, подержал на ветру, сдул и протянул грамотку Максиму.

– Храни пуще глаза! И меня, старого, не забывай.

– Не забуду, батька. Вот заведу кузню, и сделаю тебе добрую чернильницу из железа.

Они долго шли по пустынной дороге, пока не проголодались. Савва насобирал сухих листьев, веточек и достал круглое и толстое стекло.

– Гляди, Максим! Сейчас этим волшебным стеклом мы костер запалим.

– Да ну!

– Я его солнцеглазом зову. Мне его один ученый немец отдал за книгу. Оно буквы увеличивает. А если поймать солнечный луч, то оно любое дерево зажжет, а листья – плевое дело.

Максим пригляделся и увидел, что на растопке приплясывает крохотный солнечный зайчик. Через мгновение листья задымились, Савва дунул, и сучья охватило пламя.

– Вот это кресало! – восхитился Максим. – И железо может прожечь?

– Железа не прожжёт, нагреет, но не сильно. Для твоей кузни оно не надобно.

– А кому же оно потребно?

– Звездочётам, тем, кто звезды смотрит. Они от нас далеко, дальше солнца. Но это не для твоего ума.

Максим обиделся.

– Что, я не уразумею?

– Видишь ли, Максим, то, что я могу тебе открыть, дело, запрещённое святым православным собором. Но один польский монах спознал, что солнце стоит на месте, а земля вокруг него ходит, и от этого бывает день и бывает ночь.

– Как же земля ходит? Это солнце поднимается и опускается, а земля от века на одном месте.

– Забудь мои слова. Живи со своим понятием, нечего голову мутить.

Максим бросил в кипящую воду толокно, посолил варево, кинул сухарь Пятнашу. Пес съел его, обнюхал траву и опять уставился на хозяина. Потом насторожился, выбежал на дорогу и гавкнул. В ответ раздался недальний собачий брех.

– Ах ты, Господи! – забеспокоился Савва. – Уйти не успеем. Что за люди? Если стража или стрельцы, то не лезь наперёд, пока не спросят. Да саблю отцепи, сунь в куст, а то за вора примут!

По дороге, вихляя высокими колесами, ехали две запряжённые двуконь телеги. На них сидели две жёнки и ребятишки. Четыре мужика за ними следом. За последней телегой на привязи волоклись корова, две козы и теленок.

– Переселенцы! – сказал Савва. – Барин переводит мужиков на новые земли. Наши попутчики.

Не дойдя до костра несколько шагов, мужики сняли шапки и поклонились.

– Можно мы рядом пристанем, крещёные? – спросил степенный мужик, видимо отец семейства.

– Располагайтесь, мужики! – ответствовал Савва, зорко оглядывая каждого из новоприбывших.

– Мы из Патрикеевой вотчины, что близ Коломны, – снимая с коней латаную веревочную упряжь, объяснил старший. – Царь-батюшка пожаловал нашему боярину сто пятьдесят четвертей земли в Синбирском уезде. Летось две семьи уже уехали, теперь и мы волокёмся. Тут всё, что нажито. Кони слабы, а вот корова – чудо, ведёрница, что ни вечер, то полную лохань молока даёт. Возле неё и кормимся.

– Поздно идёте, – заметил Савва. – Крестьяне отстрадовались.

– Не по своей воле идем, а по барской прихоти. А на здешней земле на наш прокорм полоску засеяли. Так что с хлебцем будем. Боярин спешит взять землю, да мало кто хочет идти в незнаемые края, под бок к нехристям.

– А ты, стало быть, не боишься? – спросил Максим.

– Не было бы обузы, жёнок, да сыновей, да внуков, давно бы вольнул на Волгу, а может, дальше. А вы кто, добрые люди?

– Аз есмь инок смиренный, – ответил Савва. – А это Максим, кузнечный умелец. Тоже на Синбирск волокёмся.

Жёнки тем временем собрали на траве стол: сухари, лук, вяленая рыба.

– Присаживайтесь с нами, – предложил хозяин.

– Отказываться – грех, но мы отснедали, – сказал Савва. – Ты лучше скажи, кого как кличут?

– Меня – Власом. Это мои сыновья – Клим и Андрей, это – Климова жёнка Дуняша, это пострелята внуки, это моя жёнка Агафья. На новое место нас и захребетником пожаловал барин – Прошкой, что добре работает ложкой.

Здоровый парень Прошка широко осклабился, показывая кривые зубы.

Крестьяне, не торопясь, поснедали. Савва поглядывал на них, потом тихо промолвил:

– Вот и попутчики. Как мыслишь?

– А что, добрые люди, – согласился Максим.

Мальцы подружились с Пятнашом, бегали с ним взапуски. Пёс был тоже доволен весельем. Максим предложил Савве сесть на Солового, но тот отказался, сказав, что его седалище привычно к мягким подушкам, а на жёстком хребте мерина ему долго не усидеть.

Стали попадаться и встречные. Мимо них проскакали трое вершных казаков. Затем вскоре показался небольшой обоз в пять телег, груженных бочками. Вокруг обоза трусили трое ратников на мосластых конях.

– С Суры везут живую рыбу, стерлядь, к царскому столу, – промолвил всеведущий Савва.

– Пути-то! – поразился Максим. – Не затухнет?

– Уже целый век возят, научились. Надсмотрщики есть над каждой бочкой, воду меняют, траву кладут обережную.

Шли они нешумно, и разом все услышали какую-то возню в лесу, треск сучьев, сопение и ворчание.

– Стой, ребята! – велел Влас. – У тебя, Максим, как, оружие есть?

В ответ тот выдернул из-под вьюка саблю.

– Все остаются на месте и ждут нас. Мы скоро вернемся. – Влас взял из телеги рогатину. – Поспешай!

Они углубились в лес, двигаясь на звуки.

– Ветер на нас, не учуют, – шепнул Влас. – Там свиньи желуди роют. Посмотрим, где вожак.

На большой поляне между дубов усердно рыли землю кабаниха с полосатыми юркими поросятами и несколько довольно крупных подсвинков. Секача не было видно, но из зарослей осинника доносились звуки схватки. Скорее всего, в эту дружную семейку припожаловал непрошеный гость и сейчас хозяин прогонял его прочь.

Влас показал пальцем на подсвинка, который отошёл от стада и ожесточённо рыл землю, добывая вкусные корешки. Он был так увлечён своим делом, что не заметил приблизившихся охотников. Влас резко взмахнул рукой и бросил рогатину в зверя, угодив ему под лопатку. Подсвинок пронзительно завизжал, подпрыгнул и рухнул на траву.

– Добей! – Влас толкнул Максима вперед.

Тот в несколько прыжков достиг подранка, который уже поднялся на колени, и размашистым ударом вогнал клинок под лопатку рядом с торчащей рогатиной. Зверь рухнул замертво.

Максим достал клинок из туши, а Влас умело накидывал верёвочные петли на ноги подсвинка.

– Где секач? – хрипло произнес он.

– Никого нет. Все разбежались.

Влас просунул рогатину под веревки, и они поволокли добычу к дороге. Их встретили радостными криками, Пятнаш лаял и прыгал, стараясь укусить зверя, которого охотники положили на землю.

– Дойдём до первого же родника и остановимся на ночь, – решил Влас. – Нужно тушу разделать, да и отдохнуть следует: три седьмицы прём, как угорелые.

Удачная охота его возбудила, он сделался разговорчив.

– Хорошо, что секач увяз в драке, а то мог бы на нас броситься. Я ведь охотник. Но сейчас в наших местах мало зверя стало. Наш боярин никому проходу не дает, ему лишь бы бить, стрелять. Медведей собаками травит, в усадьбе у него целый загон для того сделан. Соберутся гости, напьются мёда, и пошла потеха. А мне медведей жалко, безобидные они и на людей похожи. Хотя и среди них душегубы встречаются. А разве среди людей их нет? А кабанчик хорош, даже не растерял за зиму сальцо.

К вечеру они набрели на родник, уже обжитый людьми. Вода из него лилась по деревянному желобу и была сладка на вкус.