Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Соболев Александр. Страница 18

Архивный юноша быстро состряпал из этого материала заметку «Еще раз к вопросу о ревизии реестра прикладных объектов работы Л.М. Лисицкого» и отдал ее в «Новые старые годы», где она покорно ожидала необходимых по регламенту внутренних рецензий. Сам же автор, встретив как-то Дормидонта, похвастался перед ним своим открытием. Дормидонт тут же поинтересовался, почему юноша не отправился сам выяснить, на месте ли еще пресловутый гроб. По его словам, тот изумился и перепугался так, как, вероятно, отреагировал бы астроном, которому предложили самостоятельно изучить флору и фауну открытого им спутника Бетельгейзе. Тогда Дормидонт спросил, не возражает ли он, если эту проверку возьмут на себя другие. Юноша не возражал. Разговор этот происходил вчера утром в баре «Пилигрим и гриль» на Большой Морской, так что у Дормидонта оставалось время для того, чтобы вздремнуть, протрез-веть и взять машину.

— А зачем кот? — задал я давно вертевшийся на языке вопрос.

— Кот не нужен. Но ему надо каждые три часа давать лекарство, а неизвестно, сколько мы там провозимся. Да, кстати.

Он резко сдал вправо, заставив ехавшую сзади машину нервно погудеть, и остановился у обочины. Кьеркегор, предчувствуя недоброе, заметался и зашипел в своей клетке. Я никогда не думал, что коты умеют издавать такие звуки. Перегнувшись на заднее сиденье, Дормидонт попытался перетащить клетку вперед, но она не пролезала, так что ему пришлось выйти из машины и достать ее через дверь. При виде этой желтоглазой твари, беснующейся в переноске, я пожалел, что мы не собираемся просто принести ее в жертву на перекрестке четырех дорог, как мне подумалось в ту секунду, когда я ее заметил, а обречены на более тесный физический контакт. Вопреки опасениям, роль моя свелась к минимуму: Дормидонт, достав из незаметной ниши пару брезентовых перчаток, привычным жестом как-то его спеленал, так что мне оставалось только, дождавшись, когда клыкастая пасть окажется разинутой достаточно широко, капнуть в нее из специального флакона. Поняв, что экзекуция окончена, кот немедленно присмирел и был водворен обратно в узилище.

Еще через несколько минут мы подъехали к будочке, где должны были оплатить проезд. Я довольно редко езжу на машине, своей у меня нету, а такси я не люблю: быть запертым в маленьком пространстве с чужим человеком для меня испытание абсолютно невыносимое — все равно, что, например, надеть чужое нестиранное белье или доесть с чужой тарелки. Поэтому я не только не знал, как надо расплачиваться на шоссе, но, признаться, вообще, не подозревал о возможности существования платной дороги, пока Дормидонт не рассказал. Впрочем, лезть за бумажником он не торопился.

— А помните, юная леди, как говорится у Шекспира? — обратился он к девушке, сидевшей в специальной мздоимной будочке. Та, не поверив, вероятно, своим ушам, немного подалась к окошку, словно дитя из Гамельна, услышавшее дудочку крысолова. — Напомню. Реплика Яго: «Кто тащит деньги — похищает тлен. Что деньги? Были деньги, сплыли деньги. Они прошли сквозь много тысяч рук».

— С вас двести рублей, — пискнула девушка.

— О двухстах рублях не может быть и речь, — отвечал ей Дормидонт. — Да и смешно говорить об этих ничтожных суммах. Если бы мы вели караван, навьюченный лалами, опалами и всем прочим, чем вьючат караваны, я почел бы за особен-ное удовольствие положить весь груз одного из верблюдов к вашим ногам. Но у нас с собой, к сожалению, только кот, правда, редкой породы. Хотите взглянуть?

Мне сделалось неловко, и я хотел было уже, испортив Дормидонту весь спектакль, протянуть свою карточку, как девушка неожиданно изъявила согласие на кота. Кьеркегор не подкачал, бросившись с шипением на дверцу переноски. «Сторожевой», — уважительно добавил Дормидонт. Шлагбаум пополз вверх.

— Ну и зачем? — спросил я, когда будка осталась позади. — У тебя что, денег не было с собой?

— При чем тут деньги? Мы, как солнечные зайчики, проплясали в угрюмой темнице ее жизни, на секунду озарив ее своим сиянием. Неужели это хуже двухсот рублей, да и то не ее собственных, а непонятно чьих? Не удивлюсь, если она еще внукам будет рассказывать об этом, как о самом романтическом приключении за всю свою незамысловатую биографию.

С Дормидонтом всегда было просто из-за того, что настроиться на его волну в принципе ничего не стоило. Я предположил, что девушка могла оказаться специалисткой по Шекспиру, так что знакомые слова подействовали как пароль. Он мгновенно парировал тем, что цитировал бессмертную драму в переводе Пастернака, а специалист из чувства врожденного снобизма отвечал бы или в оригинале, или на худой конец в каком-нибудь древнем переложении. На это я выдвинул гипотезу, что она пишет романы, так что, получив от нас фактуры на пол-листа, сочла сделку удовлетворительной. Если так, отвечал Дормидонт, мы даже переплатили, так что можем рассчитывать как минимум на месячный абонемент, не говоря уже об экземплярах эпопеи «Встречи на дороге». Название я забраковал, предложив «Страж асфальта». На это скривился Дормидонт, сказав, что так можно было назвать компьютерную игру для дебилов четверть века назад, а сейчас такое давно не носят. Вяло пререкаясь, мы проехали еще чуть ли не два часа, когда Дормидонт попросил меня достать из бардачка карту.

Я читал, что отправляясь за кладом в ночь на Ивана Купалу, когда — единственный раз в году — цветет папоротник, надо быть одетым каким-то особенным образом, избегая того-то и того-то: обидчивые злые духи, охранявшие сокровища, были строги в рассуждении дресс-кода. Вероятно, Дормидонт счел обычный навигатор неподходящим инструментом в нашем деле, так что нужный дом был отмечен по старинке — карандашным крестиком. Дело осложнялось тем, что карта была старая, так что окружающая действительность довольно сильно по сравнению с ней переменилась: впрочем, думаю, новых уже давно за ненадобностью не выпускают.

Забавно, что приметы, казавшиеся незыблемыми, уцелели, а, наоборот, шибавшие своей эфемерностью, пережили владевшие нами бури как ни в чем не бывало. Так, лес, представлявшийся по карте дремучим, прорезала асфальтовая дорога, ведущая, судя по указателю, к каким-то коттеджным поселкам, магазин же потребкооперации, который давно должен был сгинуть под напором перекресточков, или как там называются эти повсюду возникшие аляповатые ангары, не просто остался на месте, но, казалось, и процветал. Мы остановились рядом с ним, чтобы провести, как выразился мой спутник, небольшую рекогносцировку. Нужная нам улица Красного Курсанта, как выяснилось, никуда не делась (очевидно, бедолага как зарделся от смущения где-то в тридцатых, так до сих пор и не охолонул), а добраться до нее было проще простого: нужно было только держаться после бывшей бани поправее и не пропустить левый поворот сразу за колонкой. Миловидная продавщица, снабдившая нас этими сведениями, не могла отвести глаз от Дормидонта, который даже не счел нужным толком распустить перед ней хвост: копил, небось, магнетическую энергию в ожидании рандеву с владельцем заветного гроба.

— А что мы будем делать с гробом, если отыщем? — спросил я, когда мы стояли рядом с машиной, допивая купленную в магазине газировку. (Об инструментах, кстати сказать, было забыто, но я не стал напоминать.)

— То есть как что? Сдавать художникам на время. Полежал в гробу гения, встал обновленным, сразу хвать кисть и к станку, то есть к мольберту. Сто долларов в час, за ночь скидки.

Я опять задумался о силе Дормидонтова убеждения. Или это я был таким внушаемым? И коммерческая идея эта была так себе, да и сама затея, честно говоря, теперь при свете утра и на фоне деревенского пейзажа казалась глуповатой. Но у меня и мысли не было поспорить, опровергнуть или отказаться. (И я заранее знал, что если бы я, разбуженный звонком, выбранил бы его за беспокойство, повернулся на другой бок и заснул, то никогда бы себе этого не простил.) Мы допили воду, выбросили банки в переполненную урну перед входом в магазин и поехали.

Дом стоял слегка на отшибе, как будто выстроивший его человек хотел держаться подальше от общества, но при этом отчасти робел опасностей, исходящих из леса, так что остановился примерно посередине, так иногда толковый скульптор запечатлевает легкий порыв, секундное движение. Был он коренаст, замшел, бревенчат. («Это хорошо, не перестраивали», — нервно прошептал Дормидонт.) Ни звонка, ни колокольчика по деревенскому обычаю не имелось, так что мы, нащупав щеколду, вошли без разрешения. Из нелепой грубо окрашенной будки, напоминавшей кукольный домик, вылезла, гремя цепью, огромная грязно-белая собачища и вопросительно гавкнула. Мысленно соотнеся длину цепи с траекторией дорожки, мы аккуратно двинулись вперед. Собака гавкнула поувереннее. Дверь дома открылась и на крыльцо вышла молодая женщина невероятной, ослепительной красоты.