Белая змея - Ли Танит. Страница 37

За мили отсюда вулкан, разверстый зев Эарла, испускал тусклый темно-красный свет. Огромный столб дыма над ним казался неподвижным, но понемногу расплывался пурпурным облаком, нависающим, точно зонтик, и кое-где обведенным дымным мерцающим огнем. Где-то, в других странах, над землей взошло солнце — уже настал полдень. Но здесь на небе встал вечный закат, окрасивший все вокруг темной кровью, ржавчиной и тяжелым пурпуром разложения. Море стало почти черным, и последние вспышки гаснущего вулкана не могли разогнать этой черноты.

Черный дождь упал на город, словно оплакивая его слезами, смешанными с пеплом. Вместе с ним на землю падали мертвые птицы. Падала черепица с уцелевших крыш, и силы уцелевших падали тоже. Волна отступила, унеся с собой в океан сокровища города и взамен оставив земле свое достояние. С деревьев свисали рыбы. Водоросли застряли в дверных косяках и обвили опоры арок. Саардсинмея больше не была городом, местом, где стоят дома — она превратилась в пейзаж, скопление осыпей и торчащих камней.

Лишь изредка на развалинах мелькали какие-то проблески сознания. Время от времени можно было видеть, как движется что-то живое, или услышать чей-то оклик — но такое случалось нечасто.

Прекрасный и нетронутый, со стройными мачтами, с отверстиями для весел в длинных бортах и вардийским львом на носу, сверкающим позолотой в неверном свете дня, корабль бросил якорь на крыше храма Зардука, на высоте почти сорока пяти футов над землей.

Внизу, в стороне от массивных внешних стен и колонн в десять обхватов, уцелело не так много. Но все-таки он остался зацепкой в окружающем хаосе. Подножие его лестницы было завалено множеством причудливых обломков. И ни единого человека на тридцать улиц.

— Это рука Коррах, — выговорил Чакор. — Или другого оскорбленного бога.

С неверием и смятением он уставился на вынесенное морем мертвое создание — синее, вздувшееся, с запавшими глазами, длиной в половину человеческого тела.

Сравнить было нетрудно, ибо тут же лежал образец — закорианец, жрец храма. Волна изломала ему руки и разбила лицо о камни, выбив перед тем душу — с той же легкостью, с какой расплющила о колонну морскую тварь.

Чакор был подавлен и полон ужаса.

Из храма выскочил человек, мокрый и грязный, но с узлом на плече. Он бросился к телу жреца, словно крыса, и попытался стянуть с запястья золотой браслет, но тут Чакор плашмя ударил его кинжалом.

Элисаарец взглянул на Чакора и на его кинжал, помедлив в нерешительности.

— Ты его знал, да? Это ему уже не поможет. Давай, он твой.

Чакор прыгнул к вору, готовый ударить уже по-настоящему, острием, но тот, стянув потуже узел, мгновенно исчез меж холмов из битого камня, с которых тут и там свисали тела с волоса-ми, спутанными, как водоросли, и водоросли, похожие на волосы…

Как удалось выжить этому элисаарцу? Чакор знал это. Такой же прихотью судьбы, как и ему самому.

Море огромной рукой ударило по гробнице Пандав, но не кулаком, а так, как бьют женщины — раскрытой ладонью.

Все факелы погасли. Это знамение. Посмотрим, что будет дальше.

Упав навзничь и сильно ушибившись об одно из украшений гробницы (будь проклято тщеславие этой танцовщицы!), Чакор скорее услышал, чем увидел, как расступились стены. Вода захлестнула его, заполнила рот. Он успел подумать, что это омерзительный способ смерти…

Когда корл пришел в себя, продрогший и мокрый, его рвало морем. Он осознал, что кто-то поддерживает его — это был один из солдат. От счастья, что рядом с ним есть другой живой, Чакор заплакал. Солдат тактично сделал вид, что слезы из Чакора выжала исключительно тошнота. В Элисааре плакать считалось недостойным мужчины, а в Корле, как и в Закорисе, плачущих мальчиков старше шести пороли.

Солдаты уцелели все до единого и выбрались из гробницы, справившись с дверным механизмом. Трое из шалианцев были убиты, прочие понесли их тела вниз, к храму, если от него еще что-то осталось. Все остальные стояли на склоне чуждой земли, покрытой грязью, обломками камней и ветками, словно наломанными для костра. Гробница высилась единственным знакомым островком в неузнаваемом пейзаже. Жилища мертвых выстояли против смерти лучше, чем пять тысяч домов живых.

Свет небес был багровым, словно в аду, но и его то и дело закрывали черные тучи. Грязный моросящий дождь нес с собой отвратительный запах. Все это полностью скрывало от них вид города, что было только к лучшему, позволяя радоваться собственному спасению.

Солдаты собирались вернуться в Саардсинмею — они продолжали называть так руины внизу — и доложить обо всем в казармах. Они не задавались вопросом, а существуют ли еще эти казармы. С другой стороны, дворец наместника и прилегающие к нему здания остались целыми и торчали из мглы. Определить, сохранилось ли еще что-нибудь, было невозможно. Во мраке различался разве что храм Зардука, застрявший меж зубов у Рорна, и что-то сверкающее на его крыше — может быть, маяк…

— Где Лидиец? — резко спросил Чакор.

Несколько солдат уже спустились к шалианскому храму, посмотреть, что стало с их скакунами, и теперь возвращались — пешие и с очень мрачными лицами. Чакор подумал, что Лидиец мог уйти с ними.

— Уцелели только двор и одна стена, — доложил солдат капитану. — Наш Рорн как следует потоптался по их богине. Они готовят погребальный костер для своих, как будто здесь еще осталось что-то сухое, что может гореть. Я посоветовал им отвезти тела к огненной горе. Пожалуй, мне не стоило так говорить. Но, проклятые кишки Рорна, здесь, должно быть, тысячи мертвых!

— Можете взглянуть с этой стены, кое-что видно, — добавил другой солдат. — Там живого места нет.

— Где Лидиец? — снова спросил Чакор.

— Что? А, наверное, уже на стадионе. Он давно ушел.

Вскоре солдаты построились правильным походным порядком и двинулись вперед, то оскальзываясь, то увязая в грязи. Они хотели в город, и эта мысль сплотила их. Однако Чакора она не вдохновила. Он решил, что пойдет за Лидийцем или хотя бы в том же направлении.

Чакор сам не знал, почему, и не смог бы объяснить, зачем оборачивается назад, к холму, сквозь красно-черный дождь вглядываясь в гробницу, где на ложе, омытом соленой водой, осталась лежать белая женщина.

Он не смог найти стадион. Он вообще ничего не мог найти. Повсюду валялись бесчисленные каменные обломки и куски штукатурки. В проломах домов виднелись стулья, колонны, парикмахерские инструменты, печи для хлеба, блестящие зеркала, мертвые тела. Иногда попадались дерево или колонна, рухнувшие и проломившие стену. Иногда попадались и те, что стояли по-прежнему. Он видел собак, хиддракса и лошадь, подвешенных за шеи на сучьях или карнизах, словно на живодерне. Он видел слишком много.

Один раз Чакор услышал крик женщины — или ему почудилось? Он попытался добраться до нее, но не смог сдвинуть обломки огромной мраморной арки с безголовой статуей наверху. Вскоре он перестал ее слышать.

По пути к стадиону он дошел до храма Зардука и со священным трепетом осмотрел корабль без команды, севший на мель. Первой мыслью Чакора при его виде было: «Бог хорошо поработал». Исчезнувший вор казался нереальным, а больше в храме не было ни души. Несколько раз Чакору казалось, что он видит женщину с волосами, развевающимися на полном пепла ветру — или просто отблеск на узоре стены…

Неожиданно он обнаружил Пятимильную улицу. Ее было легко узнать — море пронеслось по ней, как по ущелью, почти беспрепятственно, оставив после себя лишь руины и лужи, полные плавучего мусора.

Чакор шел по улице, глядя прямо перед собой, то и дело перелезая через завалы. Услышав шум, он старался не замечать его. Дважды ему чудился стук подков. Он отражался эхом, заполняя собой каждую новую полость и отскакивая от сотен поверхностей, пока весь строй всадников не умчался прямо в небо. Но это был еще не повод обращать на него внимание. Впереди, где прежде были пристани, что-то горело — возможно, огонь, не залитый волной, или зловещее отражение вулкана, теперь едва различимого сквозь дым и тень. Может быть, даже уцелело несколько кораблей, вынесенных волной на берег, как тот, на крыше храма, и там мог остаться в живых кто-то из команды…