Белая змея - Ли Танит. Страница 46
— Не здесь, — с оттенком злости произнес Верховный жрец. — Я имею в виду, что эта женщина не в городе. В наших местах часто путаются с названиями. Она в деревне Ли, вот где.
Эруда передернуло от осознания, что его ждет новый путь. Он поперхнулся пылью и мутной водой.
— Где это место и сколько до него ехать? — просипел он, прочистил горло.
— Пять-шесть дней по горам, — Верховный жрец указал наверх. — Ты прибыл в удачное время. Зимой или во время дождей пришлось бы добираться намного дольше.
Восхождение длилось семь дней. Воздух стал прозрачнее. С перевалов падали обломки скал. Пришла и ушла гроза. Не хватало только дождя, чтобы смыть их назад, к кучам камней и вымощенной площади. Но дождя не было. В часы закатов далекие горы походили на раскаленную бронзу.
На ночных привалах Эруд лежал, трясясь от гнева и легкого недомогания, а Пандав омывала ему лицо и разминала ноги. Ее тело оказалось куда выносливее, чем его, и Пандав заметила, что делается незаменимой.
Жители Ли наслаждались излетом лета. Груды отбросов у дверей источали зловоние. Над панорамой деревни нависал дом Ках, стоящий на возвышении — еще меньше, чем храм в городке, но столь же пахучий.
Внимание на улицах привлекли только зеебы и закорианка Пандав. Грязный и небритый Эруд, чья одежда за время пути окончательно пришла в негодность, сопровождаемый точно такими же запущенными слугами (которых к тому же стало меньше, ибо двое пропали у Ли-Диса), не удостоился и взгляда.
Храмовые прислужники, вышедшие на террасу встретить Эруда, склонялись к тому, чтобы не признать его притязания. Ему пришлось показать им тайные знаки своей веры.
Когда наконец его провели во внутренние помещения, доведенные до отчаяния слуги собрали животных вместе и направились к замеченной неподалеку пивной. Пандав вместе с поклажей осталась на террасе. Осмотревшись, она увидела квадратное окно, из которого на нее глядели два безликих создания. Святые девицы. Увидев, что она заметила их, обе отвели глаза и сотворили охранительные знаки против «твари из Закора». Но Пандав еще больше напугала и поразила их, пройдя внутрь дурно пахнущего храма.
Крышу поддерживали толстые столбы, из-за темноты принимающие причудливые очертания. В порту Пандав никогда не заходила в залы храма и не наблюдала таинств перед жертвенником.
Скорее сюда. Алтарь, обычная колода мясника, все еще дымился от свежего приношения, желоб под ним переполняла кровь. Над всем этим высилась статуя, если увиденное можно было так назвать.
Ках была черна, как сама Пандав, но почти бесформенна. Выпуклости грудей и выпуклость лица с вставленными в нее двумя кусками янтаря.
В этом изображении Пандав почудилось нечто странное. Что это? Эти глаза — желтые, как у змей или людей Равнин… Сквозняк качнул тусклые светильники. Огни, горящие в четверть силы, затрепетали, а янтарные Равнинные глаза сверкнули и остановились на Пандав.
Есть ли какая-то жизнь в этой колоде, лишенной всякой красоты? Присутствует ли в ней богиня, или хотя бы сходит в нее иногда? Камень выглядел очень старым. Пандав сделала приветственный жест перед чужим божеством, но его глаза продолжали — да, именно всматриваться в нее.
— В чем твоя загадка, госпожа? — прошептала Пандав. — Ты чего-то хочешь от меня?
— Иди прочь, ты, закорская свинья! — резко крикнул из тьмы какой-то мужчина. — Ты оскверняешь алтарь.
— Я забыла, госпожа, что ты ненавидишь собственный пол, — обратилась к камню Пандав. — Прости.
Она склонила голову в знак извинения и отступила назад к колоннам.
Кричавший не стал преследовать ее. Смертельно усталая Пандав сползла по колонне, села на пол, опираясь о нее спиной, и позволила векам сомкнуться.
Ей приснилось, что она в Саардсинмее, в здании театра, и перед ней стоит белая женщина-эманакир.
«Думаешь, моя гробница понадобится тебе раньше, чем мне?»
«Именно так».
Сейчас на ней не было вуали. Все-таки ее бледность была утонченной, а глаза походили на яркое серебро.
«Разве я не говорила, Пандав, что тебе не понадобится гробница?» — спросила она.
«Но я мертва. Я больше никогда не смогу танцевать с огнем».
«Жизнь — это Огонь, — промолвила эманакир. — Мы постоянно танцуем с ней и сгораем в ней, подобно лоскутам ткани. Она обжигает нас, пока мы учимся танцевать и постигаем смысл танца».
«Он был твоим любовником, — произнесла Пандав. — Регер. Сейчас я в его родных местах, а он мертв».
«Нет, он жив, — возразила девушка. — Я отдала себя смерти. Регер сопровождал меня в погребальном шествии к твоей крепкой и прочной гробнице. Он был в ней, Пандав, когда волна обрушилась на Саардсинмею. Я так и знала, что склеп устоит перед напором воды. Но это так ужасно! Я должна была спасти этот город, а спасла только человека, которого полюбила. Женская слабость, Пандав…»
Закорианка вздрогнула и широко раскрыла глаза. Кто-то стоял над ней. Снова этот храмовый крикун? Нет, молодая женщина, ее лет или чуть постарше.
Пандав смешалась, словно увидела кого-то знакомого, но последний раз виденного много лет назад. Однако она не знала эту женщину. Это была искайка, чья-то жена, ибо носила прическу, предписанную замужним — двенадцать кос с медными кольцами на концах. Ее одежду сплошь покрывали заплаты, а ноги были босы и заляпаны грязью.
Однако ее красота была чем-то особенным. Красота, явившаяся на смену очарованию белой девушки, так остро воссозданному во сне, должна была оказаться прямо-таки сказочной. Такой она и была. Глаза, средоточие этой красоты, взглянули на Пандав, словно вопрошая о здоровье или горестях сердца.
— Не бойся меня, — сказала Пандав. — Я рабыня, наложница жреца-Наблюдателя. Хорошо прирученная, — и мрачно усмехнулась, отрицая этой усмешкой только что сказанное. Но искайская женщина не отшатнулась. Еще миг-другой она смотрела на закорианку, затем повернулась и прошла к кровавому жертвеннику.
Некоторое время она стояла там, спиной к залу и лицом к затененному лику Ках.
Пандав пристально разглядывала ее. Исходя из виденного и слышанного раньше, ей казалось, что в норме искайским женщинам не позволяют подходить к богине так близко. Но никто не закричал.
Вскоре искайка покинула жертвенник, пересекла зал и, не глядя по сторонам, вышла в дверь храма.
Пандав поднялась на ноги. По какой-то причине она решила последовать за искайкой, но зачем — не знала.
Выйдя на террасу, закорианка сразу же заметила ее. Искайская женщина медленно шла по уличной грязи, спекшейся на солнце. Ее руки безвольно висели вдоль тела, что само по себе было необычно. Все остальные женщины, даже девочки шести лет, что-нибудь несли — корзины, кувшины или котомки. Однако люди на улице не обращали внимания на девушку. Они не глядели на нее, не здоровались с ней, не избегали встречи и не уступали ей дорогу — но во всем их поведении имелось четкое осознание ее присутствия. Они походили на плохих актеров, играющих сценку, в которой один из них ходит между остальными, якобы невидимый.
Затем ей заступил дорогу огромный мужчина зверского вида. Она остановилась, и вся деятельность на улице замерла. Теперь они могли ее увидеть, вообще могли смотреть. Повисла такая тишина, что стали слышны голоса птиц и звон насекомых.
— Я порезал руку. Вот здесь, — разнесся в этой тишине голос мужчины, который потряс перед девушкой-женой большим кульком мятой грязной повязки.
— Ты позволишь мне взглянуть, хозяин? — мягко произнесла девушка. Как у любой другой искайской женщины, в ее голосе словно звучала мольба о неоценимой помощи.
Пандав невольно сжала кулаки. И снова разжала. Здесь все шли по этому пути, и она тоже, насколько была способна.
Девушка уже разматывала повязку. Ее движения были ловкими. Ей оказана честь, и она должна показать, чего стоит.
Пандав не поняла, что та сделала с рукой и с раной — это произошло за несколько мгновений. Мужчина фыркнул, затем, изгибая ладонь, вскинул руку над головой. Другой рукой он слегка ткнул девушку-жену.