Чары Тьмы - Ли Танит. Страница 23

Подойдя к девушке, она потерлась головкой о ее руку. Хозяйка взяла ее к себе на колени и расплакалась. Птичка укоризненно царапала ее юбку коготками, словно говоря: «Ну, что ты плачешь? Я же спасла тебя».

— Что случилось? — спросила девушка, словно обращаясь ко всему миру. — Это отец оставил мне какой-то оберег? Или боги сжалились надо мной?

Птичка свернулась на ее подоле, как в гнезде, и, спрятав голову под крылышко, заснула с чувством выполненного долга.

2. В Никуда на крылатом скакуне

Солнце садилось над городом Богини Земли. Здесь светило голубое солнце, а потому закат был лиловым, а не розовым. Затем над городом поднялись семь лун и заполнили небосвод гармоничным перезвоном.

Серебряное колесо восьмой луны уже выкатилось и заняло свое место над самой высокой башней дворца богини Азрины. С этого колеса свисал некто крошечный, он не переставая кричал. Крики повторялись так часто, что даже горожане принимали их за плач ночной птицы.

Азрина восседала на крыше башни в кресле из резного хрусталя, а обочь нее расположились две белокаменные кошки. Они двигались, умывались языками.

Поблизости стояли часовые из ее стражи, придворные и фантастические твари, которые не могли существовать в реальном мире.

Азрина взирала на небо. Она была облачена в собственную красоту и темно-красные ткани. Этого хватало.

Вдруг в нескольких саженях от крыши пролетела звезда. Белая вспышка сменилась набухающей черной тьмой. Азрину это ничуть не удивило. Ведь за ней уже пытались ухаживать восемь Ваздру.

Из темноты ночи на крышу спустился Хазронд, столь же безупречно прекрасный, как и она сама. На серебряном поводке он вел великолепную тварь. Это была идеально сложенная лошадь с шелковистой кожей, с черными водопадами гривы и хвоста, в которых переливались круглый жемчуг и сапфиры. вплетенными в них. Черными веерами за ее спиной раскрывались пернатые крылья.

Хазронд остановился перед Азриной.

— Весь мир говорит о твоей красоте, — промолвил он, — но она еще совершеннее, чем узнаешь из рассказов.

— Ты очень любезен, — ответила она.

— Нет, я никогда не был любезным. Но вот я, а вот мой подарок.

Азрина устремила взгляд на существо, которое, замерев, повисло в ночном небе.

— Так ты принес мне птицу с телом лошади, — наконец промолвила Азрина.

Хазронд улыбнулся.

— Да, прекрасная Азрина. Птицу с телом, головой, ногами и копытами, гривой и хвостом лошади. Или… лошадь с крыльями. И повернувшись, он отстегнул поводок. — Лети, — промолвил он, обращаясь к первому отпрыску кобылицы.

И лошадь ударила по крыше изящной ногой. Она скакнула и распустила крылья, и взмыла, словно поднятая невидимыми цепями. Она парила над головами, освещаемая лунным светом, и кружила под серебряным колесом.

— Кто там кричит? — осведомился Хазронд.

— Дочь царя, правившего этими землями до меня, — ответила Азрина.

Крылатая лошадь кинжальными ударами крыл разрезала ночное пространство, а затем, паря черным перышком, опустилась на крышу.

— Не хочешь ли прокатиться по небу верхом? — спросил Хазронд у Азрины.

— У меня для таких прогулок есть другие средства.

— Какими бы они ни были, Азрина, — нежно проговорил Хазронд, присаживаясь у ее колен, — они не сравнятся с этой лошадью. Ибо это живое существо, хоть и созданное по моей прихоти. Оно обладает совершенной формой и статью, будучи одновременно земным и волшебным. Этот скакун — ровня тебе по красоте. Твои черные волосы и серебристая бледность на фоне этого сгустка тьмы будут казаться черными и белыми лилиями на залитой лунным светом реке. Никто еще не ездил на этой лошади. Даже я. Так стань же первой и владей этим существом.

Азрина встала. Волны ароматов хлынули от ее платья и волос. Она подошла к лошади и коснулась ее морды. Черный конь склонил к ней голову, и драгоценные камни, вплетенные в гриву, переплелись с волосами Азрина.

— Красавица, — пробормотала та, — ты бы стала моей, если бы была свободна. Но ты принадлежишь ему. А значит, ты не можешь стать моей.

Хазронд тоже поднялся. И белые каменные коты едва слышно зарычали.

— Госпожа, неужели ты отвергаешь мой дар?

— Я отвергаю тебя и все остальное вслед за тобой.

Хазронд завернулся в плащ, как в набежавшую чернильную волну. Взгляд его говорил то, чего лучше бы никому не слышать. Он так волновался, так ждал этого часа, что сама ночь пульсировала от силы его упований. И все же Азрина снова сказала «нет». И непоколебимая воля Хазронда, отступив, ударом хлыста снова вернулась к нему.

— Твое кокетство слишком убедительно, — заметил он. — Я ведь могу и поверить.

— Сделай одолжение.

— Как ты наказываешь себя, Азрина, подпитывая в себе гнев! Как ты обманываешь себя!

— Я припоминаю старое изречение. Кажется, оно звучит так: отправляйся в никуда на крылатом скакуне. Видно, ты стал его жертвой.

Хазронд нахмурился. Крыша опустела, и лишь каменные коты подкрадывались все ближе, и искры вылетали из пастей.

— Эта поговорка звучит иначе, — заметил Хазронд.

— Неужто, Владыка Тьмы? — промолвила Азрина улыбаясь. Эта улыбка была способна заморозить цветы любой любви.

И тогда Азрина прикоснулась губами к черному лепестку — лошадиному уху.

— Будь ничьей, — прошептала она.

И в насмешку над князем Ваздру черная лебедь Азрина поднялась над крышей и легко полетела по небу.

Хазронд изрыгнул проклятие, и сжавшееся пространство, вторя ему, исторгло язык пламени.

Хазронд щелкнул пальцами и исчез вместе со своим подношением.

Коты окаменели, и только их хвосты продолжали со скрежетом метаться из стороны в сторону.

Высоко в небе по-прежнему тихо кричала колесуемая царская дочь.

На самой окраине владений Азрины лежали земли, обладавшие из-за близкого соседства с империей необычными свойствами. Там высилась гора, ее вершина напоминала флагшток, уходивший ввысь на много сотен ярдов и отбрасывавший такую тень, что она закрывала огромные пространства внизу у подножия, лишая их летнего жара и полуденного зноя.

У подножия горы лежал каменный город с единственной широкой улицей, шедшей к голубому храму богини. Каждую ночь, стараясь избавиться от гнета горной тени, на крышу храма выходил для медитации молодой жрец. Он взирал на беззвездное каменное небо.

— Так же нависают над нами грозные и равнодушные боги, — цитируя священные письмена, произнес юный жрец Пиребан и вгляделся в горизонт. — А так выглядит обманчивая надежда, которой тешат себя люди.

Пиребан был очень красив для смертного, его волосы светились чистейшим лунным золотом. Однако обитатели города мало обращали внимания на подобные вещи, находя их несущественными. Жизнь здесь считалась сплошной вереницей препятствий, которым нечего радоваться. Боги карали за радость и не обращали внимания на страдания.

Пиребан, ощущая неизбывную тоску по чему-то неведомому, принял это чувство за веру. Он стал жрецом и посвятил себя служению богине. Но вскоре ее изваяние из грубо отесанного камня, с нарисованными глазами и черной шерстью вместо волос, полностью разуверило его во всем, и теперь Пиребан падал перед ним каждое утро на колени и истязал себя.

Но сейчас была ночь, одинокая земная луна только что выглянула из-за сумрачной горной стены.

— Не луна ли была матерью богини? — рассуждал жрец — он часто разговаривал сам с собой. — Или богиня — порождение луны и солнца? Конечно, она прекраснее любой из своих статуй. Может, она сама стала луной? А что, если луна и есть бледное лицо Азрины, которая несется по небу на крылатом скакуне в своем черном одеянии? — И преисполненный презрения к своим невыносимым грезам, он скинул одежду и вновь принялся хлестать себя терновым веником. Однако ему помешали.

Хазронд, пересекавший пространства между Землей и Нижним Миром, внезапно был остановлен словами жреца. Они были пророчески верны и содержали в себе такую злую насмешку, что Хазронду показалось, будто его кто-то ударил по лицу. И он вышел из своего межвременного пространства на крышу храма, и его глаза метали пламя..