Повелитель гроз - Ли Танит. Страница 26

Он не знал, кого оплакивает — Аниси или Эраз. Призрачный образ матери, которая, несмотря ни на что, была очень ему дорога, — или возлюбленную, с которой делил мысли и к которой, по сути, ничего не чувствовал? Ибо даже одурманенный этой болью, он понимал это и также понимал, что беловолосая девушка станет его вечной карой.

Аниси склонилась над ним, коснулась его плеча. Он поднялся в темноте, и она стояла в ожидании, а ветер развевал ее серебристые волосы. Белая луна светила ей в спину, и он видел очертания хрупких косточек под прозрачной кожей. Когда он приблизился к ней, она подняла руки, и по ее телу побежали трещины, точно чернильная паутина на алебастре. В один миг она рассыпалась в золотистый прах, а ветер раздул его, унося к луне и оставив ему одну лишь тьму.

Вечера, ночи, рассветы, новые сумерки и восходы сменяли друг друга бесконечной чередой. Он уже освоился в роскошном жилище Зароса, где сидел, заживо пожираемый бездумной ползучей апатией.

Через три или четыре дня заглянул Орван. Сейчас на его выразительном лице читалась лишь нерешительная печаль.

— Ральднор… Скоро начнется оттепель. Завтра вечером или, возможно, послезавтра. Тогда мы отправимся на Равнины.

Ральднор ничего не ответил, но Орван все так же безмолвно смотрел на него, и в конце концов он спросил:

— Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что нам нужно уезжать, пока снова не пошел снег. Ты же понимаешь, что после этого путешествие станет невозможным.

— Зачем ты говоришь это мне? — повторил Ральднор. — Я не поеду с вами.

— Тебе придется поехать, Ральднор, у тебя нет выбора. Неужели ты не видишь, что здесь начинается стараниями Амрека? Даже заравийцы уже начали бояться и ненавидеть нас. Мы каждый день встречаем на площадях и на рынке людей, толкующих об извращениях и колдовстве, которые якобы процветают на Равнинах. Тебе придется уехать…

— Нет, Орван. Ты всегда считал меня висом, и я и есть вис. Она… она могла бы изменить меня, сделать из меня жителя Равнин, такого, как ты, — будь она немного сильнее. И не надо укорять меня за эти слова. Я сознаю каждую каплю своей вины.

Он почувствовал легчайшее, еле уловимое прикосновение к своим мыслям, словно разум Орвана, как ее когда-то, коснулся его разума сквозь какую-то искажающую пелену.

— Возвращайся на Равнины, когда сможешь, — сказал Орван. — Когда тебе станет легче. Ты знаешь, что мы всегда будем рады тебе…

Ральднор покачал головой.

— Не стоит второй раз звать к себе в дом вора и убийцу, Орван. Он может украсть и погубить еще что-нибудь, — сказал он, чувствуя, как разрывается от боли его сердце.

Орван опустил голову и вышел из комнаты.

После его ухода к Ральднору являлись всего двое. Первой была заравийская женщина, на чьей незнакомой груди он плакал в тот день. Когда он увидел ее в следующий раз после своего срыва, то ожидал, что смутится и почувствует себя неловко в ее присутствии, но своим ласковым и вежливым обращением она как-то ухитрилась сделать так, что он принял свои действия. Похоже, она была любовницей Зароса, хотя и жила в другом помещении где-то в этом же доме. Она всегда была очень молчаливой, но ее присутствие становилось для Ральднора невыразимым утешением. Она приносила ему поесть и время от времени читала что-нибудь неторопливым звонким голосом. Ее звали Хелида, и ее интерес к нему был скорее материнским, чем присущим любовнице, поскольку она явно очень любила Зароса на свой сдержанный и довольно сложный лад.

Вторая посетительница была куда менее приятной. Она являлась по ночам и проникала в его сны в пожирающем погребальном пламени. Он начал бояться сна. В свой последний приход Орван оставил ему волчью шкуру, и иногда в лунном свете белый мех казался ее волосами, разметавшимися по его кровати. Она так измучила его, что даже ее невинность стала ненавистна ему, как порождение извращенного зла.

Запертый в покоях Зароса, он не слышал никаких новостей извне. Даже пугающая безнадежность, охватившая Орвана, не подействовала на него. К тому же, по обыкновению чувствуя себя не таким, как его народ, и впервые подружившись с висом, он ощущал себя настоящим заравийцем, единым целым с толпой в Лин-Абиссе.

Однако на восьмой день его добровольного заточения какой-то мальчишка опрометью взлетел по лестнице и заколотил в дверь Зароса.

— Безобразничаешь, маленький хулиган? — осведомился Зарос, и Ральднору показалось, что он узнал в маленьком посетителе сына хозяина дома, живущего со своей семьей этажом ниже.

— Зарос, там солдаты… Дорфарианцы…

— Разумеется. Только сначала отдышись.

Мальчишка слегка восстановил дыхание, сглотнул и продолжил:

— Сварл видел на Косой улице дорфарианских солдат, которые спрашивали про мужчину с Равнин без одного пальца на левой руке. Он велел сказать тебе, что кто-то направил их сюда.

Зарос кинул мальчишке монетку и выпроводил его за дверь, потом, обернувшись к Хелиде, попросил:

— Сердце мое, сходи-ка к старой Сольфине за краской для волос.

Хелида без единого слова исчезла.

— Я сейчас уйду, — сказал Ральднор, впавший в какое-то лихорадочное возбуждение.

— И угодишь прямо в лапы к драконам? Не стоит, мой порывистый друг. С этого момента ты будешь в точности делать то, что я тебе скажу. О, Хелида, ты чудо — так быстро обернулась! Теперь будем красить эти желтые лохмы в пристойный цвет.

Пока Зарос наносил на его волосы угольно-черную пасту, а Хелида лила на них теплую воду из кувшина, Ральднор не прекращал протестовать.

— Не вертись, ты не угорь, — одернул его Зарос. — Сиди спокойно, пока я занимаюсь твоими бровями.

— А она смоется? — осведомился Ральднор, от ошеломления став почти послушным.

— Смоется? Боги и богини! Неужели ты думаешь, что черноволосые дамы почтенного возраста, которых ты в изобилии видишь на улицах, станут выкладывать денежки, если первый же дождь раскроет их маленькую хитрость?

Они усадили его перед камином и начали усердно растирать его голову полотенцем.

— Так себе работенка, — прокомментировал Зарос. — А теперь давай под одеяло и закрой глазищи. Правда, иногда у дорфарианцев бывают желтые глаза — например, у их знаменитого короля Рарнаммона, но мне вряд ли удастся выдать тебя за него. И молчи, как рыба, хотя, пожалуй, можешь изредка постанывать.

В этот момент на лестнице снова послышались шаги, на этот раз более тяжелые, и характерный звон кольчуг. Через несколько секунд раздался повелительный стук в дверь.

Зарос открыл, очень убедительно изобразив изумление.

— Чем обязан подобной чести?

— Это никакая не честь, заравиец. У тебя здесь один человек…

— Ну да. Какая необычайная догадливость.

— С Равнин.

— Вот уж никогда, солдат, — приподнял брови Зарос. — Я не вожусь с разным отребьем.

— В самом деле? И кто же тогда этот человек?

— Мой брат, ваша честь. Жертва неизвестного недуга. Врач в полном недоумении.

Два дорфарианца протиснулись мимо него и распахнули дверь в другую комнату. Они увидели черноволосого мужчину, спящего на кровати, и заравийскую женщину, пристроившуюся на краешке его постели в позе усталого отчаяния.

— Ваша честь, я вынужден попросить вас не тревожить беднягу. К тому же, — драматическим шепотом добавил Зарос, — боюсь, что эта лихорадка заразна.

Солдат, подошедший было к кровати, шарахнулся.

— Ты доложил об этой болезни властям?

— Разумеется, ваша честь, — пробормотал Зарос.

— Проклятье! — ругнулся дорфарианец, оставшийся у порога. Ты происходишь из расы неисправимых лгунов, заравиец. Увижу этих крыс с Косой улицы — шкуры сдеру!

— Да уж, лгунов здесь хватает, — глубокомысленно заметил Зарос.

Солдаты вернулись обратно к входной двери.

— А что такого натворил этот парень с Равнин, ваша честь, чтобы вызвать ваше неудовольствие?

— Это мое дело. Я кое-что задолжал ему.

Зарос проводил их, заботливо крикнув вслед, чтоб были осторожнее на нижних ступенях, затем захлопнул дверь — и прислонился к ней, самодовольно аплодируя самому себе.