В поисках Белой ведьмы - Ли Танит. Страница 64

– Давай, шриец, не путешествуй налегке. Что из того, что в твоих пожитках лежит кошелек с серебром?

Я уже знал, что кто-то копался там, не он, но ему рассказали.

Я все еще ничего не говорил. Он ухмыльнулся моему молчанию и оглядел меня, обнаженного до пояса:

– Никогда не был в битве? – спросил он.

– Я не проиграл ни одной битвы, – сказал я.

Я понял, что он вспомнил, как я отразил его нож.

Улыбаясь, он ушел.

На четвертый день они поймали очень большую рыбу. Ее мясо было сладкое на вкус, мне было наплевать на нее, но люди Ланко, почитая эту рыбу деликатесом, восхищались и говорили, что это тоже большая удача. Теперь они считали себя не просто пиратами, спасающимися от закона, и не бродягами, пустившимися в очередную авантюру, но отважными искателями приключений, идущими под парусами к неотмеченным на карте землям. Теперь у всех на языке были легенды, мифы и истории, рассказанные людьми Джари, до того как их повесили, об огромных белых акулах, плавающих в западных морях, которые скорее будут играть с людьми, нежели пожирать их. О девушках с рыбьими хвостами, однако не лишенных органов удовольствия. На юго-западе лежат земли, в которых построенные изо льда корабли воюют между собой, таранят друг друга под огромными звездами. В северо-западном направлении море теплее, но вершины гор покрыты шапками снега. Однажды в сумерках, когда гребцы из моей вахты грызли и жевали свой ужин, я уловил имя Карраказ. Этого было достаточно, чтобы взволновать меня, как и других. Я спросил рассказчика, о ком он говорит.

– О, это своего рода богини, – ответил рассказчик. – Ей поклоняются на том побережье.

– А как она выглядит?

– О! – он округлил глаза. – Она десяти футов высотой, груди у нее как головы змей, а голова – как голова грифа, – он взорвался грубым хохотом на мой невинный детский интерес к богине. Все, что он почерпнул из рассказов команды Джари, было только имя, больше он не знал ничего.

На пятнадцатый день мы увидели, как последний остров растаял за завесой дождя. Океан впереди был чист, искрясь, как осколки зеленого стекла.

Впоследствии меня интересовало, может ли быть, что каким-то образом, даже не желая этого, я влиял на психическое состояние команды. Они так вдохновились и настроились продолжать плавание, что их не пугало даже то, что оно может длиться год, что надвигается сезон дождей и штормовой погоды. Не пугали их и дикие побасенки, в которых они не находили ничего сверхъестественного с точки зрения простого симейза, хессека и выходца из других городов. Самым неожиданным было это странное, непонятное отношение ко мне. Свежий попутный ветер – значит, я послал. Солнечный день – моя работа. Однажды впередсмотрящий заметил к северу от нас торговое судно. Пираты уже было собрались изменить курс корабля, чтобы завладеть этим щедрым подарком, как налетел штормовой ветер, и они потеряли судно из вида. Затем везде слышалось: «Это шрийский волшебник направил нас прочь, потому что на этом корабле не было добычи».

Вскоре случилось неизбежное. Какой-то матрос с гноящейся раной на ноге подошел ко мне, чтобы я вылечил его. Однажды я уже положил конец этим чудесам, а потом возобновил по принуждению Гайста. Он доказал мне, что бремя страданий этих людей неизбежно ляжет на меня, если я откажусь им помочь. Поэтому я вылечил этого матроса, наложив повязку, так же как я проделал это с человеком из лагеря Дарга. Естественно, что этот матрос не послушался: сняв повязку раньше времени, он с удивлением обнаружил, что рана почти зажила. Вскоре после этого ко мне пришли все болящие корабля. Мои дни и ночи были опрокажены гнилыми зубами, ссадинами, экземами и прочими милыми штучками. Моя репутация целителя, к моему удивлению, широко распространилась по всему кораблю. Со стороны вылеченного банально и неразумно считать, что ты делаешь это из любви к нему и из гуманности. Это наивная и глупая вера, не имеющая ничего общего с порывами моего сердца, заставляла меня, на самом дне моей души, чувствовать себя больной и злой дворняжкой в какой-то сточной канаве.

На двадцатый день мы увидели последнюю известную морякам землю. «Чайка» запаслась водой, вином, соленым мясом и сушеными фруктами. Дух приключений и возбуждение продолжали витать над нами. Моими самыми лучшими часами стали те двенадцать, которые я проводил, сидя у окованного железом весла, безумно стремясь во тьму к неизвестной, безликой цели на горизонте моей пустыни.

Плавание к западным берегам займет три масрийских месяца, это четыре или пять месяцев по хессекскому календарю, всего где-то семьдесят шесть дней, не считая того времени, что мы пробирались между южными островами. Открытое море. Некоторые дни были, как две капли воды, похожи один на другой, а другие разнообразила жизнь вокруг нас: прыгающие рыбы, то полосатые, как тигр, то пятнистые, как кошки; птицы, летящие к земле на север. В небе выстраивались шеренги огромных облаков: армия кучевых облаков на марше. На закате они становились похожими на алые галеры с зелеными и серебряными парусами. Иногда черные облака в форме топора предупреждали о надвигающемся шторме. Мы попали в три или четыре шторма, но выстояли. Ни один из них не был таким жутким ураганом, как тот, который я однажды усмирил.

Отдельные дни были отмечены незначительными событиями: некоторые дождем, некоторые ветром, какие-то осенним штилем и спокойствием вязких зеленых водяных лугов под нами. А какие-то стычками и шумными перебранками. Однажды в полдень к фок-мачте подвесили для наказания двух матросов. Впоследствии их принесли ко мне для лечения с почерневшими губами и слезящимися глазами, чтобы я привел их в чувство для вечерней вахты. Ночи отличались беспорядочной и не всегда добровольной педерастией, что можно было услышать или мельком увидеть в полутьме.

Иногда в лучах восходящего солнца мелькало пятнышко далекой земли. Позже нам попались один или два островка, где мы набрали свежей воды и поймали краба величиной с маленькую собачку. Из этого краба против его намерения приготовили обед для Ланко и его приближенных. Случались всякие происшествия. Какой-нибудь гребец с толстой как у быка шкурой начинал хныкать, потому что ему приснился мальчик, любовник его юной поры, который потом стал проституткой в Бар-Айбитни. Один человек утонул во время шторма: его смыло с носа корабля. Другой исчез после того, как плюнул в глаза помощнику Ланко. Через сорок дней на море часть сухарей покрылась плесенью, и от меня потребовали, чтобы я произнес какое-нибудь заклинание и сделал их пригодными для еды. Оживлять мертвых больше не входило в мои планы, даже мертвую еду: я живо помнил Лели и всякую другую магию, от которой у меня тряслись поджилки. Я отказался, и на команду это произвело неприятное впечатление, но я предложил отдавать собственные порции два дня из каждых четырех – все равно я ел мало. Но этот благородный жест остудил их гнев. Видя упрямство волшебника, они оставили его в покое.

Каждый день были свои заморочки, однако все дни были похожи один на другой.

Я узнал свое весло, понял его физическую сущность, как можно прийти к физическому пониманию женщины, с которой проспишь сорок или пятьдесят ночей. Это была моя железно-деревянная жена с голубой лопастью, молотящей воду, и стройным крепким телом в моих руках, держащих ее груди и бедра. Шесть часов совокупления, затем шесть часов с другими – требовательная леди. Однако она оставляла мой мозг свободным. Сколько часов скольких дней скольких месяцев! Тени и воспоминания пересекались в моем уме, когда я сидел в той черной, скверно пахнущей дыре, а весло стирало мои ладони до крови, не позволяя образовываться мозолям, которые защитили бы меня, а бледно-розовый свет рассвета увядал до серого и еще раз превращался в розовый на склоне дня. Климат стал более прохладным. Небеса, когда их не закрывали облака, стали чище и бледнее. Ночью светили большие и яркие звезды. С ветром, который дул с запада, приходил запах зимы, похожий на запах старой доброй зимы северных земель. Еще ветер приносил кусачие, сволочные штормы, мокрый снег, холод с густым снегопадом.