Вазкор, сын Вазкора - Ли Танит. Страница 54

Вдруг заговорила Хвенит. Стремясь вызволить ее из западни, я совсем забыл о ней как о живом существе. Забыл также, что я понимаю городскую речь, а она – нет, и весь диалог, таким образом, был для нее тарабарщиной. – Мардрак, – сказала она, – не торгуйся за меня. Это моя вина. Пусть он убьет меня, если хочет, только ты освободись.

При этих словах Зренн потряс ее. Он спросил меня:

– Что говорит черная девчонка? Она говорит, что любит меня, Вазкор?

Я сказал, чтобы выиграть время (когда будет достаточно?):

– Она интересуется, как вы попали сюда.

– Раб разнюхал, где находится впадина, в которой они держат свои жалкие лодчонки. Он говорит на их языке, но они солгали ему о тебе в деревне, Вазкор. Они сказали нам, что ты прошел мимо них по дороге на север. Если бы не острые глаза раба и мои, разглядевшие булавочную головку маячного костра прошлой ночью, мы никогда не догадались бы, где ты можешь быть. Когда я разделаюсь с тобой, мы с братом снова посетим племя этой суки и зажарим их в их домишках.

Как раз тогда я увидел ярко-оранжевое пятно в траве – кончик хвоста рыжего кота Хвенит. В следующий момент, со страшным мяуканьем, кот вспрыгнул по сапогу Зренна и укусил его в бедро, а потом прыгнул прочь. Зренн взвыл и вихрем обернулся, занося нож над котом, но тот был проворен и удрал. Хвенит мгновенно вырвалась из рук Зренна, но в отличие от кота, недостаточно быстро.

Зренн прыгнул быстро, как хлыст, и схватил убегающую Хвенит за волосы, развернув ее. Его лицо было безумным от белой ярости боли, раздражения, злобы, и прямо в это опасное лицо Хвенит плюнула, и одним движением руки, бездумно, движимый только злобой, Зренн воткнул свой нож ей в бок.

Затем наступил паралич, черные пряди волос Хвенит выскользнули из пальцев Зренна, как веревочки, приводящие в движение куклу. Пока она медленно высвобождалась и оседала на землю, выражение его лица сменилось полным недоумением. Он пошел не той фигурой и слишком рано.

Я обнаружил, что уже делаю полный оборот и тяжелым ударам по руке выбиваю нож из рук Орека. Он полетел в сторону. Другим кулакам я ударил Орека в живот, и он беззвучно сложился в трапах аккуратным дамским веером. Когда я оглянулся, Зренн уже пришел в себя.

Он ждал меня, полусогнувшись, его нож сверкал, глаза блестели. Но я покончил с драками. Я не взглянул на женское тело; мои кишки свернулись, но я помнил ее уроки.

– Зренн, – сказал я. – Сражайся со мной, воин.

Его добела раскаленные глаза, синева которых, казалось, растопилась от ярости, блуждали, как в лихорадке. Но, встретившись с моими, они застыли, как эмаль в печи. Понадобилось всего три вдоха, чтобы загипнотизировать его, этого серебряного повелителя, хотя я был новичком в этом деле. Он показался мне маленьким, как комар. Мне не составило труда подчинить его.

– Зренн, – сказал я, – подойди ближе.

– Нет, – пробормотал он, но подошел.

Я взял нож из его пальцев, и он не смог помешать этому. Его лицо подергивалось и натягивалось вокруг раскаленных глаз, желая сказать мне, что нельзя причинить ему боль. Тщетно.

Я взял его за крысиные волосы и перерезал ему горло. Он забулькал кровью; это напомнило мне его смех. Жестокая смерть, но быстрая.

После этого я отошел в лес, и меня вырвало, как будто я никогда не убивал человека прежде. Я устало подумал, когда, содрогаясь, опирался о дерево, что с успехом мог воспользоваться убивающей Энергией. Когда я вернулся, все было очень спокойно. Некоторое время назад дождь прекратился, и я увидел, как рыжий кот дюйм за дюймом пробирается сквозь острую траву к телу Хвенит, сам застылый, как движущийся труп. Я понаблюдал это зрелище с минуту, но движение поблизости напомнило мне, что было еще одно неоконченное дело.

Орек уставился на меня, лежа на спине. Его маска упала, или он снял ее. Его лицо, как призрак того, другого лица, и глаза – зеленые глаза того лица, заставили мое горло сжаться снова. Нет, что угодно, но я не мог убить этот искаженный образ Демиздор.

– Зренн мертв, – сказал я ему.

Его веки затрепетали, и его губы. Он был не менее гордым, но менее величественным, чем она.

– Ты любил ее? – прокаркал он мне. Он мог иметь в виду только одну.

Он сказал:

– Я скажу тебе перед тем, как ты зарежешь меня, я скажу тебе, почему я охотился за тобой, как за вонючей собакой, какой ты и являешься. Будешь слушать, собака? Или ты заставишь меня замолчать раньше, чем я успею сказать?

– Мне не нужна твоя жизнь, – сказал я.

– Нет? Мне тоже не нужна, грязная, бездомная собака. Слушай. Она была лучше, прекраснее всех женщин в Эшкореке. И ты лежал на ней, на ее белом теле. Сказать, что стало с Демиздор? Хочешь услышать?

– Эрран, – сказал я, застыв. Мое сердце билось тяжелыми медленными ударами, как прибой, гремевший внизу на пляже.

– Эрран? Нет. У него не было возможности. Она показала тебе путь к старому тоннелю под горами? Да, конечно, она сделала это. Как она попрощалась с тобой? Она поцеловала и прижалась к тебе, ты снова владел ею в зеленом иле перехода? Или она прокляла тебя?

– Продолжай, – сказал я. – Если хочешь рассказать, рассказывай.

– Я расскажу. Она показала тебе дорогу. После этого она пошла в свою комнату во дворце Эррана, отвязала бархатный шнур от шторы и повесилась на Нем. Он плакал. Он не стыдился плакать по Демиздор.

Я подумал: я ведь знал это все время, знал, что она мертва. При нашем расставании она ведь окликнула меня и сказала: «Ты моя жизнь». Но я представлял ее себе только такой, какой она была при жизни, скачущей на коне не хуже любого воина; в нашей постели на рассвете, золотистой от сна; как она лежала со мной, произнося мое имя; ее кожу, ее живое тепло. Холодная сейчас. Сейчас пустая. Гниющая в какой-то гробнице в Эшкореке, заколоченная гвоздями с бриллиантовыми шляпками.

Орек повернулся на бок в траве и продолжал всхлипывать.

Кот тоже начал плакать, жутко завывая над неподвижным телом Хвенит.

И я, стиснутый двумя утратами, как хрупкое зерно между безжалостными жерновами.

Небо прояснилось. Лес пропитывался бледным солнцем, над ним летели рваные красновато-синие облака, снова обещавшие дождь.

Я двинулся с места. Подняв тело Хвенит, я отнес его в черную палатку и положил на ее постель из ковров. И обнаружил, что она жива. Пульс едва чувствовался. Нож Зренна пробил грудь, но, должно быть, прошел мимо сердца. Но хотя она дышала, осталось недолго. Кот шел за мной, мяукая, и терся о мои сапоги, очевидно, думая, что я собираюсь помочь ей. Но ей было уже не помочь.

Некоторое время спустя кто-то подошел к входу. Орек, вытирая глаза кулаками, как выпоротый мальчик, сказал:

– Я и раб похороним моего брата там.

– Эго свободная земля, – сказал я, – хороните.

Я понимал, что некоторое время он не будет покушаться на мою жизнь; его страсть была утоплена в слезах; кроме того, он испытал убийств в избытке.

Он повернулся и ушел. У них были только ножи, и раб разгребал землю руками – захоронение будет неглубоким, и никакого золота на гроб.

Что касается Хвенит, она сможет покоиться среди своего рода, хотя никому из них это не будет утешением.

Где-то в моем мозгу Хвенит и Демиздор сливались в одно. Жизнь угасла, и красота превратилась в холодное мясо для червей. А Хвенит, моя черная колдунья, она сказала, что умрет от любви, всегдашняя жалоба девушки, теперь сбывшаяся. Она никогда не лежала с ним, своим Квефом, ни разу. Я увидел бессмысленность этого, зияющего бесплодность. Брат, сестра – только слова; а это – действительность, разрушитель у порога. В конечном счете, какое это имело значение – отпраздновать ее юность и его прежде, чем меч сразил ее? Все выдумки и уловки, нравоучения и моральные кодексы людей казались пылью перед лицом смерти.

Кот подошел и лизнул мою руку своим шершавым языком. Я видел, так собаки скорбят и умоляют.

На вход снова упала тень. Я посмотрел; там стоял Темный человек, руки его были в грязи по локоть – раб, проводник, гребец, копатель могил.