Владычица Безумия - Ли Танит. Страница 6

Однако, если это и был морок, то он привиделся сразу всем четверым: и матери, и сестрам, и старому слуге. Что-то было не так, что-то изменилось в Олору. Позже старшей дочери приснился странный сон: как будто ее брат возвращается из леса, и левая сторона лица у него прикрыта маской. А когда он снял эту маску, под ней оказалось лицо самого дьявола: безобразное и отталкивающее. Младшая дочь тоже видела сон, в котором глаза у Олору были подобны закату, черные и красные одновременно, и девочка проснулась с криком. Но Олору как будто не собирался превращаться в красноглазого демона, так что сны вскоре забылись. Юноша ничуть не изменился, оставаясь все таким же шутником, мечтателем и поэтом, каким его все знали.

Им казалось даже, что за этот месяц они полюбили его даже больше, чем раньше, особенно после того, как он сказал, что уходит. И в конце концов действительно ушел, променяв дом на дворец, а семью — на покровительство герцога.

Судя по его письмам, лучше доли и желать было нельзя, но мать почему-то очень беспокоилась о нем. Она часто вставала ночами и расхаживала взад-вперед по комнате, как теперь. «Нет, он не плохой, — повторяла она. — Просто у него такой характер.» И еще она часто повторяла: «Проклятый лес, вот кто виноват во всем.»

Девушка наконец поднялась с колен и сказала:

— Я пойду зажгу новую лампу, в этой масло почти прогорело. И не надо отчаиваться, мама. Быть может, он очень скоро утомится от своей новой шумной жизни и вернется к нам.

На это мать лишь тяжело вздохнула.

Старшая сестра Олору вышла и, возвращаясь с новой лампой, ненароком взглянула в окно. У девушки вырвался крик, лампа упала на пол и разбилась.

— Что? Что такое? — кинулась к окну мать.

— Т-там… там… благие боги! Там какой-то зверь с горящими глазами…

Мать высунулась из окна, всматриваясь в темноту. Обе женщины внимательно оглядели пустой двор. Ворота стояли запертыми на ночь, сквозь них не проскользнула бы и кошка. И все же обеим показалось, что какое-то существо шевелится у колодца.

— Вон, вон он! — прошептала дочь. — Его видно даже в звездном свете, как будто у него волшебная шкура!

— Зажги новую лампу, — велела мать. — Пойдем посмотрим, что это такое.

Мерцающий огонек лампы едва разгонял тьму вокруг окна. Чья-то тень мелькнула у дерева, что росло рядом с колодцем. У девушки едва не вырвался новый крик, но мать радостно воскликнула:

— Благие боги! Что ты стоишь, как неживая? Это же твой брат!

И в самом деле, под деревом стоял Олору, разодетый, как принц или какой знатный вельможа, и его янтарные глаза, обращенные к женщинам, сияли ярче всех драгоценностей пышного наряда.

Очень скоро весь дом был полон огней и шума. Олору проводили в центральную залу и усадили на самое почетное место. Печально зрелище являла собой эта зала, когда-то богато убранная и завешанная коврами. Но сначала вдове не по средствам стали слуги, которые должны были содержать дом в надлежащем порядке, а затем на рынок пошло и убранство, и ковры. Но в кладовой все еще оставалось в достатке свечей, а в погребе — доброго вина, чтобы достойно принять дорогого гостя.

— Я совсем ненадолго, — сказал Олору. — Но скоро приду опять. И тогда он прибудет со мной.

— О ком это ты? — в ужасе вскричала вдова.

— Ну как ты думаешь, о ком я? Я собираюсь привести герцога посмотреть на наш дом и побыть моим гостем. Он сядет в то кресло, в котором сейчас сижу я, а мы будем кружить-служить вокруг, как пчелки. Он увидит моих сестер и возжелает обеих.

Девушки невольно содрогнулись.

— Ты смеешься над нами, Олору? — спросила старшая.

Но мать, качая головой, только тихо повторяла:

— Он сошел с ума!

Олору рассмеялся.

— Неужели ты не веришь мне, мать? Мне, своему единственному сыну?

Ледяным холодом дохнуло в зале от этих веселых слов. Пламя свечей словно съежилось, готовое погаснуть. Женщины едва не плакали, изумленные и напуганные. Но Олору снова рассмеялся и протянул им свои изящные, унизанные перстнями руки.

— Я знаю, что это опасно, — сказал он самым вкрадчивым голосом, на какой был способен. — Но я должен это сделать. И ты, мать, должна мне в этом помочь. Потому что другого выхода у меня нет.

— Что ты такое говоришь! — пролепетала несчастная вдова.

— Я говорю, что сам еще не знаю, как поступить. Но одно я могу пообещать вам наверняка: никакого урона этому дому нанесено не будет. Слышите? Я клянусь вам. Ну, чем я должен поклясться, чтобы вы поверили?

Какое-то время мать смотрела на него совершенно безумными глазами, затем проговорила, словно во сне:

— Поклянись жизнью своей.

— Жизнью? Ну нет, есть вещи куда более ценные. Я клянусь вам могуществом любви, что будет так, как я сказал.

Пламя свечей вспыхнуло с новой силой. Холод оставил старую залу, вытек сквозь высокие окна — как будто услышал достаточно и более не интересовался происходящим.

— Что ты такое говоришь, — повторила мать. — Что за чушь, в самом деле!

— Нет, мать. Это не чушь. Это самая что ни на есть непреложная истина. — Хлопнув ладонями по столу, он вскочил на ноги. — А теперь я вас покину. К полудню мы будем здесь, я и это чудовище, и вся свита его. Будьте наготове.

С этими словами он выбежал из дверей залы и оказался во дворе быстрее, чем кто-либо успел раскрыть рот. Когда женщины выбежали к воротам, Олору уже не было. Только ворота стояли распахнутыми настежь.

— И все же, что за тварь тогда была у колодца? — спросила старшая сестра, не обращаясь ни к кому и ко всем одновременно.

Но лес и ночь по-прежнему были слишком близко, чтобы обсуждать подобные вещи. Могло случиться так, что у колодца и вовсе никого не было.

Лак-Хезур, колдун и повелитель этого края, очнулся от своего тяжелого сна. У входа в шатер стояла тонкая, призрачная фигурка, темная и зыбкая, с глазами, сотканными из звездного света. Герцог пробормотал заклинание, которое должно было прогнать незваного гостя, явное творение потусторонних и, возможно, враждебных сил. Но призрак исчез раньше, чем слова заклятья слетели с губ Лак-Хезура.

— Что за чушь, — нахмурился колдун. — С каких это пор подданные Азрарна тревожат мой покой? Или мне привиделось?

— Конечно, привиделось, — отозвался медовый голос. — Сон еще смотрит из твоих глаз, повелитель. — Что, в самом деле, могло понадобиться здесь демонам?

— Их всегда притягивает колдовство. Это известно даже младенцу.

— Но ты спал, повелитель. Какое же колдовство могло притянуть этого демона?

— Лес полон чар. И даже спящий, я — это я. А кто я, по-твоему, Олору?

— Мой повелитель, — ответил Олору. Он сидел в ногах у герцога, откинувшись на груду подушек. — Солнце моей жизни. Могущественный волшебник. Я признаю свою ошибку и раскаиваюсь в ней. Конечно же, демоны должны следовать за тобой, словно овцы за своим пастырем.

Лак-Хезур усмехнулся. Олору явно не заметил никакого демона. Должно быть, он тоже спал… Но тут герцог заметил, что его миньон полностью одет.

— И где же тебя носило?

— По лесу, повелитель повелителей.

— И что ты там делал, дитя мое?

— Возвращал земле то, что она мне когда-то одолжила. И как же изменилось это вино на запах и цвет, когда я вернул его земле!

— Пусть так, — отозвался герцог, снова улыбаясь. — Скоро рассвет. Иди ко мне, мой мальчик, я приласкаю тебя.

— Я вдруг подумал, — сказал Олору, — как там у меня дома? И как поживают мои родные? — Лак-Хезур не ответил, гладя его волосы, и Олору продолжал: — Представь, повелитель, что я лежу в пыли дороги у твоих ног. И представь, что я говорю: вот она и она, это мои сестры. Одной пятнадцать, другой тринадцать, и обе девственницы.

— А что, у тебя в самом деле есть сестры? — лениво поинтересовался Лак-Хезур.

— Да, и каждая похожа на меня, словно отражение в зеркале. Хотя, пожалуй, младшая самая белокожая и самая красивая из всех нас.

— Зачем ты говоришь мне об этом?