Приключения Тома Сойера - Твен Марк. Страница 18

Водолечение тогда только еще входило в моду, и подавленное состояние Тома оказалось для тети Полли просто находкой. Каждое утро она поднимала его с зарей, выводила в дровяной сарай и выливала на него целый поток ледяной воды, потом растирала жестким, как напильник, полотенцем, потом закатывала в мокрую простыню, укладывала под одеяло и доводила до седьмого пота, так, что, по словам Тома, «душа вылезала через поры желтыми пятнышками».

Но, несмотря на все это, мальчик худел и бледнел и нисколько не становился веселее. Она прибавила еще горячие ванны, ножные ванны, души и обливания. Мальчик оставался унылым, как катафалк. Она начала помогать водолечению диетой из жидкой овсянки и нарывным пластырем. Измерив его емкость, словно это был кувшин, а не мальчик, она каждый день до отказа наливала его каким-нибудь шарлатанским пойлом.

Том стал теперь совершенно равнодушен к гонениям. Это равнодушие напугало тетю Полли. Надо было во что бы то ни стало вернуть его к жизни. Как раз в это время она впервые услыхала о болеутолителе. Она тут же выписала большую партию этого лекарства. Она попробовала его и преисполнилась благодарности. Это был просто жидкий огонь. Она забросила водолечение и все остальное и возложила все надежды на болеутолитель. Она дала Тому чайную ложку и следила за ним, в сильнейшем беспокойстве ожидая результатов. Наконец-то ее душа успокоилась и тревога улеглась: «равнодушие» у Тома как рукой сняло. Мальчик вряд ли мог бы вести себя оживленней, даже если бы она развела под ним костер.

Том чувствовал, что пора ему проснуться от спячки; такая жизнь, может, и подходила для человека в угнетенном состоянии, но в ней как-то не хватало пищи для чувства и было слишком много утомительного разнообразия. Он придумал несколько планов избавления и наконец притворился, будто ему очень нравится болеутолитель. Он просил лекарство так часто, что надоел тетке, и в конце концов она велела ему принимать лекарство самому и оставить ее в покое. Если бы это был Сид, ее радость не омрачилась бы ничем; но так как это был Том, то она потихоньку следила за бутылкой. Оказалось, однако, что лекарство и в самом деле убавляется, но тетке не приходило в голову, что Том поит болеутолителем щель в полу гостиной.

Однажды Том только что приготовился угостить эту щель ложкой лекарства, как в комнату вошел теткин желтый кот, мурлыча и жадно поглядывая на ложку, будто просил попробовать. Том сказал ему:

– Лучше не проси, если тебе не хочется, Питер.

Питер дал понять, что ему хочется.

– Смотри не ошибись.

Питер был уверен, что не ошибается.

– Ну, раз ты просишь, я тебе дам, я не жадный; только смотри, если тебе не понравится, сам будешь виноват, я тут ни при чем.

Питер был согласен. Том открыл ему рот и влил туда ложку лекарства. Питер подскочил на два метра кверху, испустил дикий вопль и заметался по комнате, налетая на мебель, опрокидывая горшки с цветами и поднимая невообразимый шум. Потом он встал на задние лапы и заплясал вокруг комнаты в бешеном веселье, склонив голову к плечу и воем выражая неукротимую радость. Потом он помчался по всему дому, сея на своем пути хаос и разрушение. Тетя Полли вошла как раз вовремя и увидела, как Питер перекувырнулся несколько раз, в последний раз испустил мощное «ура» и прыгнул в открытое окно, увлекая за собой уцелевшие горшки с цветами. Тетя Полли словно окаменела от изумления, глядя на него поверх очков; Том валялся на полу, едва живой от смеха.

– Том, что такое с Питером?

– Я не знаю, тетя, – еле выговорил мальчик.

– В жизни ничего подобного не видела. Отчего это с ним?

– Право, не знаю, тетя Полли; кошки всегда так себя ведут, когда им весело.

– Вот как, неужели? – В ее голосе было что-то такое, что заставило Тома насторожиться.

– Да, тетя. То есть я так думаю.

– Ты так думаешь?

– Да, тетя.

Она наклонилась, а Том следил за ней с интересом и тревогой. Он угадал ее намерение слишком поздно. Ручка ложки предательски торчала из-под кровати. Тетя Полли подняла ее и показала ему. Том моргнул и отвел глаза в сторону. Тетя Полли ухватила его по привычке за ухо и хорошенько стукнула по голове наперстком.

– Ну, сударь, для чего вам понадобилось мучить бедное животное?

– Мне его жалко стало, ведь у него нет тети.

– Нет тети! Дуралей. При чем тут тетя?

– При том. Если б у него была тетя, она бы сама ему выжгла все нутро. Она бы ему все кишки припекла, не поглядела бы, что он кот, а не мальчик!

Тетя Полли вдруг почувствовала угрызения совести. Все дело представилось ей в новом свете: что было жестокостью по отношению к кошке, могло оказаться жестокостью и по отношению к мальчику. Она смягчилась и начала жалеть Тома. Ее глаза наполнились слезами, и, положив руку на голову мальчика, она ласково сказала:

– Я хотела тебе добра, Том. И ведь это же было тебе полезно.

Том поднял на нее глаза, в которых сквозь серьезность проглядывала еле заметная искорка смеха.

– Я знаю, что вы хотели мне добра, тетя Полли, да ведь и я тоже хотел добра Питеру. И ему тоже это было полезно. Я никогда еще не видел, чтобы он так носился.

– Убирайся вон, Том, не то я опять рассержусь. И постарайся хоть раз в жизни вести себя как следует; никакого лекарства тебе больше не надо принимать.

Том пришел в школу до звонка. Заметили, что в последнее время это необыкновенное явление повторяется каждый день. И теперь, как обычно, он слонялся около школьных ворот, вместо того чтобы играть с товарищами. Он сказал им, что болен, и в самом деле выглядел больным. Он делал вид, что смотрит куда угодно, только не туда, куда смотрел в самом деле, – то есть на дорогу. Скоро на этой дороге показался Джеф Тэтчер. Лицо Тома просияло. С минуту он смотрел в ту сторону, а потом печально отвернулся. Когда Джеф появился на школьном дворе, Том подошел к нему и осторожно завел издалека разговор о Бекки, но этот ротозей даже не понял его намеков. Том все смотрел и смотрел на дорогу, загораясь надеждой всякий раз, как вдали появлялось развевающееся платьице, и проникаясь ненавистью к его владелице, когда становилось ясно, что это не Бекки. Под конец никого больше не стало видно, и Том совсем упал духом; вошел в пустую школу и уселся, чтобы страдать молча. Но вот еще одно платье мелькнуло в воротах, и сердце Тома запрыгало от радости. В следующее мгновение он был уже во дворе и бесновался, как индеец: вопил, хохотал, гонялся за мальчиками, прыгал через забор, рискуя сломать себе ногу или голову, ходил вверх ногами, кувыркался – словом, выделывал все, что только мог придумать, а сам все время косился исподтишка на Бекки Тэтчер: видит она это или нет. Но она как будто ничего не замечала и ни разу не взглянула в его сторону. Неужели она не знала, что он здесь? Он перенес свои подвиги поближе к ней: носился вокруг нее с воплями, стащил с одного мальчика шапку, зашвырнул ее на крышу, бросился в толпу школьников, растолкал их в разные стороны и растянулся на земле под самым носом у Бекки, чуть не сбив ее с ног, – а она отвернулась, вздернув носик, и он услышал, как она сказала:

– Пф! Некоторые только и делают, что ломаются; думают, что это кому-нибудь интересно!

Щеки Тома вспыхнули. Он поднялся с земли и побрел прочь, уничтоженный, совсем упав духом.