Дневник осады Порт-Артура - Лилье Михаил Иванович. Страница 74
Самому беспощадному разграблению подвергся магазин Чурина. Материи рвались тут же на улице на куски...
Все эти безобразия принуждали японцев поспешить с выводом нашего гарнизона из крепости.
Погода чудная. Тепло.
Сегодня с раннего утра начали выводить гарнизон из крепости.
Всю квартирную обстановку, вещи, белье, платье и вообще всю утварь пришлось оставить.
Согласно капитуляции, можно было взять только самые необходимые вещи, в общей сложности не более пуда.
Проходя по Новому Городу, я увидел новое пожарище. Оказывается, наши солдаты зажгли казармы 12-го В.-С. стрелкового полка, а недалеко от 5-го временного укрепления — Саперные казармы. Внутри последних, вероятно, нарочно была положена масса ружейных патронов, так что пожарище сопровождалось все время взрывами целых ящиков их зараз.
Вдали у подошвы «Новой батареи» горела лесопилка китайского купца Тайхо.
Не обошлось и без кровавых столкновений.
Трое наших солдат, напившись, полезли грабить, а может быть, и поджигать цейхгаузы одного полка. К зданию этому были уже приставлены японские часовые. Японцы всячески старались отогнать наших солдат, но все их усилия были тщетны: наши буяны продолжали лезть, не обращая никакого внимания на часовых. Тогда те примкнули штыки и... перекололи не в меру расходившихся наших солдат.
Приемка нашего гарнизона сильно затягивается. Сегодня за весь день успели принять только 5-й и 16-й В.-С. стрелковые полки.
Вечером пришлось вернуться для ночлега назад в город. Японцы хозяйничали, распоряжаясь в нашем Артуре с замечательным умением, но держали себя вполне корректно...
Погода стоит отличная.
Вчера ночью наши солдаты бросились грабить магазин золотых вещей г-на Вирта. Разбили его помещение, а внутри все перебили и часть успели разграбить.
Вообще, насколько поведение «победителей» поражает каждого своей корректностью, настолько поведение «побежденных» отличается безобразием и буйством.
Сегодня утром японцы принимали 14-й В.-С. стрелковый полк.
Генерал Фок, находясь в обществе офицеров Генерального штаба Японской армии, пропускал мимо себя части нашего гарнизона.
14-й полк что-то замешкался, тогда генерал Фок неожиданно крикнул:
— Где 14-й полк?! Всегда и везде опаздывает! Передайте командиру полка, полковнику Савицкому, чтобы он не боялся, здесь не стреляют!
Такие оскорбительные слова были брошены тому самому славному 14-му полку, который потерял за время осады три четверти своего состава и командир которого, полковник Савицкий, был ранен!
Выходка генерала Фока поразила всех своей бестактностью. К тому же добрая половина офицеров японского Генерального штаба, окружавших генерала Фока, понимала по-русски и, вероятно, немало была удивлена, слыша, как русский генерал «приветствует» свой боевой полк.
Проезжая сегодня по Новому Городу, я видел большой вьючный караван японского Красного Креста, который направлялся к нашим госпиталям. Наше же начальство, в пылу общей сумятицы и растерянности, совершенно забыло о несчастных больных и раненых.
Переговоры по капитуляции крепости велись тремя офицерами нашего Генерального штаба, а именно: полковником Рейсом и подполковниками Дмитриевским и Хвостовым.
Единственная льгота, которую удалось выговорить у японцев, была возможность отъезда в Россию всем офицерам; давшим соответствующую подписку.
Государь Император своей телеграммой разрешил желающим гг. офицерам вернуться в Россию, а остальным предложил «разделить тяжелую участь своих солдат в японском плену».
Комендант, генерал-лейтенант Смирнов, первый заявил, что идет в плен, и сейчас же послал об этом донесение генерал-адъютанту Стесселю.
Среди остальных офицеров начались колебания. В конце концов после долгого обсуждения решили ехать в Россию:
Генерал-адъютант Стессель и весь его штаб во главе с полковником Рейсом.
Все офицеры Генерального штаба и военные инженеры.
Командиры бригад, генерал-майоры Надеин и Горбатовский.
Командиры полков:
5-го В.-С. стрелкового полковник Третьяков.
14-го — полковник Савицкий.
15-го — полковник Грязнов.
25-го — подполковники: Некрашевич, Поклад.
27-го — полковник Петруша.
28-го полковник Мурман.
Командир минной роты подполковник Бородатов.
Командир 2-й батареи 7-го В.-С. стрелкового дивизиона Швиндт.
Остальных не помню.
В плен пожелали идти:
Комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов.
Командир крепостной артиллерии генерал-майор Белый и большинство его офицеров.
Командир 26-го полка полковник Семенов и большинство его офицеров.
Командир саперной роты подполковник Жеребцов.
Командир телеграфной роты подполковник Глоба и все его офицеры.
Командиры артиллерийских дивизионов полковники Ирман и князь Мехмандаров и большинство офицеров полевой артиллерии.
Генерал-лейтенанты Фок и Никитин.
Кроме того, много пошло в плен и офицеров флота.
Все войска наши проходили мимо японских офицеров, которые их выстраивали, точно пересчитывали и направляли по дороге в г. Дальний.
Офицеры, желающие ехать в Россию, входили в особую палатку, над которой стояла надпись «Место клятвы», и расписывались на разложенных там листах.
На заголовке листов было написано:
«Мы, нижеподписавшиеся, объявляем под клятвой не поднимать оружия и не действовать никаким способом против интересов Японии до самого конца настоящей войны».
Около проволочного заграждения, в ворота которого дефилировали наши войска, стояла кучка японских офицеров и солдат.
Никаких воинских почестей японские войска нам не отдавали. Такое пренебрежение действовало на всех нас самым угнетающим образом.
К стыду нашему, никто из нашего начальства не знал точно численности гарнизона крепости. Все мы потому с нетерпением ждали, когда японцы нас пересчитают и сообщат нам, наконец, точную его цифру.
Вообще приходится сознаться, что насколько точно и определенно было все расписано и распределено у японцев, настолько у нас во всем царила полная бестолковщина. Чем занято было наше начальство и штабы, никто не знал.
Могу сказать только одно, что если и происходили какие-нибудь задержки и недоразумения, то исключительно по вине нашего же начальства.
Нужно заметить, что количество пленных нижних чинов стало значительно больше того количества, которое значилось в частях по последним спискам. Происходило это оттого, что всех больных и раненых мало-мальски поправившихся велено было выписать из госпиталей и отправить в свои части. Эти несчастные, полубольные, едва державшиеся на ногах, рвались теперь попасть в свои роты, чтобы в плену находиться в близком кругу своих боевых товарищей.
Кроме того, выползли на свет Божий и те, которые всю осаду преспокойно отсидели в разных «пещерах» и «блиндажах». Теперь, когда всякая опасность миновала, они, конечно, всячески стремились протиснуться вперед и первыми уйти в г. Дальний.
Сегодня, после множества хлопот и суеты, японцы нас, наконец, пересчитали, переписали и приняли. Это было уже под вечер. На ночь японцы нас отправили в одну из ближайших деревень. В этой-то разрушенной деревушке нам, маленькой группе офицеров, и пришлось переночевать.
Единственная уцелевшая фанза (изба) была занята японским майором и его офицерами.
Мы начали роптать.
К нам вышел маленький подвижный японский офицер, который довольно прилично говорил по-французски и по-немецки.
Я обратился к нему и объяснил ему причину нашего недовольства.
Офицер тотчас же вызвал нескольких японских солдат, которые тут же начали из досок и циновок строить нам шалаш, несмотря на то что мы сами имели в эшелоне целую роту саперов.