В плену у мертвецов - Лимонов Эдуард Вениаминович. Страница 16

«Салман – нормальный мужик, у него нет чеченской ментальности», – говорит Мишка. «У Салмана жена и дети в Малайзии. И бизнес его там». «Весь белый шоколад я оставил Салману» – такими сентенциями расцвечивал свои беседы со мной Мишка. Журналист во мне дико завидовал Мишке, потому что в нём все эти сведения о Радуеве будут навеки похоронены. Если бы я был сокамерником Радуева, то родилась бы интересная книга. Таким образом сладкая жизнь в Матроске за спиной Мишки, его настоящие дни в Лефортово проходят рядом с Быковым, Радуевым и Лимоновым. Впереди его ждёт суд в окружном военном суде на Старом Арбате, рядом со стеной Цоя, в нескольких сотнях метров от места, где я прожил последние шесть лет. Суд может дать Мишке как четыре года, и тогда он едва успеет пожить на зоне с полгодика, едва доедет, может дать и десятку.

Рассказав друг другу самые начальные сведения друг о друге, мы стали жить. И мне и ему забрасывали жирные дачки, ему – родители или жена, мне – партия. Дачки в тюрьме очень важны. Дачка – это первая радость тюремной жизни, а в других тюрьмах, не в Лефортово – без дачек просто не выживешь, загнёшься. Мы с Мишкой объединили наши дачки и, как правило, первую неделю наслаждались поеданием свежих салатов и колбасы. Что нас ждёт впереди, ни он, ни я, не знали, и потому мы сидели друг против друга на шконках, разложив на дубке нашу супер-еду, и жевали с наслаждением. Будущее могло быть и лучше настоящего, много лучше, могло образоваться и гнилое голодное будущее. Вглядываясь в него я обнаружил, что он – красивый парень и походит на актёра, игравшего Алекса в фильме «Механический апельсин» и Калигулу в фильме «Калигула». Я сказал Мишке об этом, но, увы, он не видел ни одного из фильмов. В известном смысле Мишка даже аристократ. В его венах течёт, как он утверждает и дворянская, и французская, и даже армянская кровь. Отец Мишки, также как и дядя – художник. Он был членом Союза Художников, но ещё при Советской власти сел за что-то в тюрьму и потому лишился и мастерской и квартиры в центре. Мишку воспитывали для хорошей жизни, он умеет писать картины маслом, учился в Щукинском училище на сценарном факультете. Однако вышел из него не художник и не сценарист, но бандит. Его невинная благородная внешность мальчика из хорошей семьи скрывает за собой продажу оружия и организацию бандформирования. Мишку подозревали также в продаже оружия чеченцам и в трёх убийствах. Но затем «баранов», как он выражается, с него сняли. И установили, что оружия чеченцам он не продавал. Внешность юного бизнесмена скрывает человека, решившего жить по воровским законам. Этого мальчика сажали на зоне в ледяной БУР, где его днём избивали до полусмерти, а ночью те же менты носили ему еду и извинялись. «Держись, пацан…» Мишка не сдался, и его оставили в покое. Двоюродный брат его осьмнадцати лет находится сейчас в лагере в Калмыкии, осужден на 18 лет за двойное убийство. Так что преступность, по-видимому, у Мишки в крови.

Аккуратненький, Мишка, пообщавшись в Лефортово с различными представителями разнообразных религий моет, усевшись на дальняк, из бутылки задницу, член, и причиндалы после каждого посещения дальняка. Делает он это шумно, откровенно и без стеснения, как настоящий законнорожденный сын тюрьмы. Он (так же как и я вслед за ним) открыл для себя, что презираемые русскими якобы неопрятные «чурки» – мусульмане – совершают омовение несколько раз в сутки. И всегда тщательно моют свои половые органы. В результате соединения различных увиденных им религиозных практик Мишка создал свой ритуал: он моется, подмывается, отдыхает в субботу, но не молится ещё. Он вообще чистюля: вырезает все подозрительные места с тела огурцов и помидоров, срезает бока сыров, чуть на хлебе появляется пятнышко, он выбрасывает такой хлеб. Помимо обязательной для нас еженедельной бани Мишка моет горячей водой волосы в середине недели. (Я этого никогда не делаю, привыкнув во Франции к тому, что нагревание воды дорогое удовольствие.) Он бреется, правда, не каждый день, но с помощью помазка и крема для бритья. А затем натирает щёки ароматным кремом. Есть у него и деодоранты. Помимо ежедневного «LM» (от трёх до шести сигарет в сутки) он курит ещё и невозможно дорогие сигареты «Black Prince»,вызывая зависть наших Zoldaten и приятные ощущения у меня. Иногда я прошу его закурить Black Prince, это возвышает меня из тюрьмы и возносит куда-нибудь в миллионерский дом в Нью-Йорке на 6, Sutton Square, когда мой хозяин бывало закуривал какой-нибудь голландский сладкий табак. Иногда Black Prince начинаю я, делаю несколько затяжек и передаю сигарету Мишке.

На Матроске Мишка приобрёл привычку тусоваться ночью и спать днём. Мне эта его привычка скорее выгодна, потому что даёт мне возможность, придя утром с прогулки, сесть писать, а к полудню целый час заниматься себе спортом: отжиматься или качать пресс. В то время как под своей фуфайкой и капюшоном на лице Мишка скрипит зубами во сне и стонет. Когда вдруг такое наше расписание ломается, я страдаю. Редко, но бывает, что молодого бандита будят утром на вызов к адвокату, тогда он, заспанный, уходит где-то в 10.30 и возвращается часов в двенадцать, и остающиеся полтора часа до обеда он в буквальном смысле сидит у меня на голове. Потому что он включает радио, пытается ходить по камере, обсуждать со мной содержание «Московской правды», обижается, если я отмалчиваюсь. Лучше бы спал, с тоской думаю я. Между тем на самом деле я раздваиваюсь. Мне и хочется, чтобы он спал до обеда, и нет. Поскольку слушать его зубовный скрежет и жить в молчании от подъема с 6 утра до 13.30, то есть семь часов с лишком, муторно. Полезно для моего творчества, но тошно, особенно скрип зубов и трупик Мишки, валяющийся на шконке под окном переносить трудно. Так что я раздваиваюсь во мнениях.

Сокамерники в тюрьме – одно из наказаний. Тем более когда их всего один или два. Ты живёшь с ними вынужденно в такой же близости как с родителями и детьми в одной тесной клетке. Ты их не выбираешь, тебе их выбрала администрация. Ты снимаешь при них штаны, садишься голым задом на дальняк, они садятся перед тобой, хочешь ты или не хочешь. Вначале я отворачивался, когда Мишка мыл член над дальняком. Мишка был – лёгким наказанием. Я думаю, он был лучшим из возможных сокамерников, в то время как Лёха был худшим. (Но в результате я позднее пришёл к выводу, что Лёха был для меня нужнее, здоровее и полезнее Мишки. Леха закалил меня, своими попытками «закошмарить» меня, а Мишку я легко одолевал). А если определить их точнее, они были противоположными полюсами: Леха – злобно отрицательный тип. Мишка – положительный. Мишка умненький модный младший брат бизнесмен, легкий, несмотря на воровской ход, уживчивый. Просыпался он, правда, ужасным: опухшим, смурным, с расшлепаным носом. По мере приближения вечера он хорошел.

К 13.30 или к 14 часам подкатывает тележка баландерши. Кормушка открывается. Zoldaten спрашивает: «Обедать будете?» Вместо ответа ставлю на кормушку миску. Уже по количеству наливаемого из ополовника в миску можно получить представление о качестве продукта. Если налили много супа – значит суп или щи – дерьмо, одна вода. Тогда я сливаю треть воды в раковину. Малая порция безошибочно свидетельствует о хорошем качестве продукта. Получив обе миски, хлеб и две мензурки сахара, опрокинутые в банку из-под майонеза, выношу дубок в проход между шконками. Ставлю его узким концом к кровати сокамерника: «Мишаня, кушать подано!» Или: «Мишаня, щи тюремные на столе!» Или: «Вставайте, граф, Вас ждут Великие Дела». Если он не шевелится, я трогаю его за плечо. Если делает движение, я оставляю его в покое, усаживаюсь, начинаю жевать. Если суп особенно жидкий, сбрасываю в него полкубика бульона. За это время молодой бандит все же принимает вертикальное положение. На физиономию его лучше не смотреть в этот момент, а то будет потом противно полдня. Это физиономия человека, находящегося в заключении уже три года и еще не осужденного. К тому же на ней запечатлен шок мирного сонного рассудка, возможно видевшего только что полевые приятные лесные детские сны и очнувшегося в тюрьме! Обнаружившего себя в тюрьме! Я встаю и выворачиваю регулятор громкости радио над дверью. Я знаю, чем я рискую, но безмолвие склепа заебало меня! Если это не «Европа – плюс» то это «Авто – Радио» или в лучшем случае «Русское Радио». Репродуктор выдает: «По ночному небу/ По ночным проспектам/ Убегает счастье/ Убегает лето/ Позовёт куда-то/ и опять обманет/ Только тот кто любит/ Ждать не перестанет…»