Когда командует мужчина - Линц Кэти. Страница 13

— Вот как?

— Да, так. — И прежде чем он успел задержать ее, соскочила с кровати, обернувшись одеялом. — Ты давно проснулся?

— Ммм… давно.

Хиллари в слепой ярости схватила подушку и швырнула в него:

— Ах ты, гнусный, грязный, подлый…

— …муж, — вставил он, поскольку ей явно не хватало слов.

— Только номинально, — напомнила она ледяным тоном, кутаясь в одеяло.

— Ну да, бумага все стерпит.

— Что это значит?

— А то значит, что и ежу ясно, почему ты вписала идиотский параграф в наш контракт.

— Почему?

— Известно почему. Потому что боишься.

— Тебя? — с насмешкой спросила она.

— Себя. Боишься того притяжения, которое есть между нами, — боишься его силы. Вот и прячешься за бумажонку.

— Неправда. Я не прячусь. — «Прятаться» и «использовать для защиты» — вещи разные (или почти разные), добавила про себя Хиллари.

— И ведешь нечестную игру: соблазняешь беззащитного мужчину, да еще спящего.

— Я не соблазняла тебя. К тому же сам ведь сказал, что и не спал вовсе.

— Извиняюсь, на секунду я все-таки выключился.

Хиллари не удостоила последнюю реплику ответом и поспешно ретировалась в ванную. А когда через некоторое время вышла оттуда при полном параде, Люк все еще был в постели.

Он лежал, опершись на локоть, и одобрительно взирал на нее. Так одобрительно, что Хиллари стала инстинктивно себя оглядывать — уж не раскрылась ли у нее на груди блузка. Эту блузку она только вчера купила в Гатлинбурге, не думая, что она так сразу ей понадобится. Под стать блузке была простенькая, в деревенском стиле, ситцевая юбка, с полоской кружева, выглядывавшего из-под подола. Подождав, когда успокоится урчавший от голода живот, Хиллари подбоченилась и бросила на Люка недовольный взгляд.

— Ты когда-нибудь оденешься?

— А что? Желаешь понаблюдать? — лениво процедил он.

— Говори, да не заговаривайся. Или все еще видишь сны?

— Вижу. Тебя вижу. В снах ты такая лапочка… Такие штуки проделываешь…

— Не хочу ничего об этом слышать, — отрезала она. — Тебе это доставляет удовольствие, да?

— Куда меньше, чем хотелось бы, — сухо заметил он.

— Пора возвращаться в Ноксвилл. По-моему, у нас у обоих куча дел. — И в числе прочих объяснение с отцом по поводу ее замужества. — Куча дел.

— Как прикажешь, дорогая женушка. Люк встал с постели и потянулся — большой сытый кот. Но Хиллари и глазом не моргнула. Это зрелище не произвело на нее никакого впечатления. Вот так. Да, у него великолепное тело. И каждый мускул играет… У нее вдруг пересохло в горле, задрожали пальцы. Но она выдержит. И не поддастся. Как бы он ни искушал ее.

Возвращаться в Ноксвилл Люк решил живописным маршрутом. И, конечно, по своему обыкновению, не стал обсуждать это решение с Хиллари. Просто объявил, поставив, так сказать, перед фактом, — в любимой своей манере, как она хмуро отметила.

Правда, трудно сердиться, когда окружающий пейзаж ласкает душу. Хиллари ни разу не ездила этой дорогой — через Уэрзскую долину, — а как оказалось, слегка холмистый ландшафт способен умиротворять ее взвинченные нервы.

Весна была в самом разгаре. В придорожных лесах цвело множество дикорастущих кизиловых деревьев, прорезавших белоснежными вспышками зелень молодой листвы, а набухшие красные почки на ветках вносили дополнительный цветовой мазок. Миновав несколько небольших водопадов, путешественники докатили до Таунсенда, расположенного, как сообщал придорожный щит, на «тихих склонах Смоки-Маунтинз». Рядом с этим щитом высился другой — рекламный, приглашающий на выставку-продажу художественных изделий.

Если бы Хиллари ехала одна, она непременно сделала бы остановку. Ей нравилось посещать такие выставки. А Люк терпеть их не мог. Поэтому она очень удивилась, когда он свернул с шоссе и повел машину туда, куда указывала стрелка, — к зданию начальной школы, притулившейся на склоне холма.

Заметив, в какое изумление он поверг свою спутницу, Люк сконфуженно пробормотал:

— Я же знаю, как ты любишь такие базарчики. Невелика беда, если мы поглядим, что там есть.

Хиллари выскочила из машины даже прежде, чем Люк выключил мотор. Школьный гимнастический зал был превращен в художественную выставку со стендами и яркими лампами. Хиллари чувствовала себя на Седьмом небе: она рассматривала подряд все, что предлагалось на обозрение. И тут же купила небольшую, хорошо окантованную фотографию, на которой был снят яблочный сад в цвету, а перейдя к следующему стенду, приобрела акварель — букет цветов — в очень красивой рамке.

Люк не говорил ни слова против, хотя она не один раз обошла зал, все время возвращаясь к явно понравившейся ей картине. Это был морской пейзаж — побережье с полоской водорослей на переднем плане и океаном на заднем. Люк мало что понимал в живописи, но даже он видел, как превосходно художник передал ощущение пространства. А еще он видел по выражению глаз Хиллари, как ей хочется иметь эту картину.

— Что, и эту купишь? — спросил он.

— С удовольствием бы. Но я уже и так сильно растрясла карман. — Обе картины, на которые она потратилась, стоили умеренно, почти вполовину дешевле того, что за них взяли бы в Чикаго. Но, учитывая некоторую неопределенность ее положения в ближайшем будущем, увлекаться покупкой произведений искусства было неразумно. В настоящий момент у нее даже нет собственной крыши над головой, не говоря уже о стенах, на которые можно их повесить. — А хороша ведь, правда?

Ответ Люка прозвучал с одобрительной сдержанностью:

— Ничего, нормально.

— Нормально? Да ты посмотри, как замечательно легли мазки там, где водоросли. Потрясающе! Просто чувствуешь, как они колышутся на ветру. А краски какие необычные!

— Наверно. Ты в этом вроде разбираешься, — пожал Люк плечами.

Ему, видно, уже надоело, подумала Хиллари. Он и так превзошел сам себя, сделав туг остановку: ведь все это совсем не по его части.

— Поехали, если хочешь, — предложила она. Усадив ее в пикап, Люк пробормотал что-то в том смысле, что он сейчас вернется. Несколько минут спустя он возвратился, держа под мышкой большой пакет, который явно был не чем иным, как тщательно завернутой картиной. Ну и ну! Неужели он…

— Ты кое-что забыла, — сказал Люк, открывая дверцу в багажную половину пикапа и ставя там картину, ее картину

Вспомнив свои восторги, Хиллари почувствовала себя неловко. Оставалось надеяться, что он не думает, будто она его провоцировала.

— Зря ты это, — неуверенно пролепетала она, все еще под впечатлением его поступка.

— Ничего не зря. Считай это моим свадебным подарком.

— Право, не знаю, что и сказать, — бормотала она, пока он усаживался рядом в кабине.

— Попробуй сказать: «Спасибо, Люк», — откликнулся он.

— Спасибо, Люк.

— А еще можешь попробовать меня поцеловать, — добавил он.

— Ну что ж… — Она повернулась к нему и запечатлела на его щеке целомудренный поцелуй.

— Нет, я имел в виду — по-настоящему поцеловать.

— Я знаю, что ты имел в виду. И если только с этой целью купил мне картину…

— Снова оседлала своего конька? — прервал он ее. — Слезь. Я никогда не стану покупать твое расположение.

— Вот и хорошо.

— Зачем платить за то, что мне положено бесплатно, верно? — добавил он, самодовольно ухмыляясь, и схватил ее за руку, прежде чем она успела ее отнять. — Всегда было удовольствием разыгрывать тебя. И целовать тоже. — Он приложился губами к ее щеке, игриво имитируя давешний ее демонстративный жест. — И гладить — одно удовольствие. — Он провел кончиком пальца по тому месту, которое только что поцеловал. — Помнишь, как мы играли в «Мои веснушки, твои веснушки»?

Еще бы не помнить. Он всегда начинал эту дьявольски обольстительную игру с того, что подбирался к двум родинкам у нее под левым коленом. Ее бросило в жар при воспоминании, куда его пальцы оттуда обычно поднимались.

— Так веснушки были только у меня, — медленно, как сквозь сон, проговорила она. — У тебя их не было.