Когда командует мужчина - Линц Кэти. Страница 31

— Ну и что из этого следует?

— А то, что ты неисправим, Люк. Никогда со мной не считаешься, никогда не советуешься, будто я пустое место.

— Вон оно как. Значит, ты ждешь, что я буду заранее с тобой согласовывать каждый мой шаг?

— Я жду, что ты будешь согласовывать со мной то, что требует моего участия или как-то меня касается. Не так уж много я прошу.

— Совсем немного. Всего лишь моей независимости, — буркнул Люк и, соскочив с кровати, натянул джинсы.

— Я не посягаю на твою независимость, — возразила Хиллари. — Я лишь пытаюсь защитить наши отношения.

Но последние ее слова прозвучали в пустой комнате. Люка уже не было.

Ошеломленная, Хиллари сидела на краю кровати, не веря, что он способен так поступить с ней. Он опять от нее ушел. Мысли у нее разбегались, единственное, что она чувствовала, — волною накатившуюся боль. Нестерпимую, острую боль.

Закрыв глаза, она попыталась перевести дыхание, но перед нею стали проплывать образы прошлого. Тогда, как и сейчас, она ничего не сумела предугадать. Беда свалилась на нее неожиданно.

— Поесть не хочешь?

Звук его голоса испугал ее. Она открыла глаза. Люк стоял в дверях с самым мирным видом; в руках у него было блюдо с чипсами.

— Я думала, ты ушел, — сказала она хриплым от пережитого шока голосом.

— Да, ушел. На кухню, за едой. Чертовски есть хочется. Куда, по-твоему, я мог уйти, Хиллари? Это моя квартира, — сухо напомнил он.

— Я думала, ты опять меня бросил, — прямодушно ляпнула она, еще не опомнившись от, душившего ее волнения.

— Опять? — нахмурился Люк. — Когда я бросал тебя?

— Бросил. Четыре года назад.

— Ты сама сказала — уходи, — напомнил он, ставя чипсы на ночной столик.

— Ты все равно собирался уйти, независимо от того, что бы я сказала, — печально возразила она. — Ты ясно это выразил. А я-то думала, между нами было что-то особенное. — Какими словами объяснить ему; как она жаждала близости, овеянной романтическим чувством? И именно тогда. Она ведь считала, между ними существует именно такая близость. Но она ошибалась. Как ошибалась почти всегда, когда дело касалось Люка.

— Я тоже так думал, — отрывисто бросил он. Его признание было для нее неожиданностью.

— Но Ты же сам разрушил наши отношения. Зачем?

— Я не разрушал. Это ты ревновала меня к моей работе. Ни за что не хотела понять, как важно для меня начать дело самостоятельно, иметь собственную фирму, которую я открою на заработанные мною деньги. Ты хотела, чтобы я избрал легкий путь, взял подачку у своего отца или, того хуже, у твоего. — Тогда Люк считал, что, настаивая на займе у родителей, Хиллари замахивается на его независимость. Он и сейчас считал, что поступил правильно, добыв эти деньги сам.

— Не в том дело, что ты хотел сам заработать деньги, — возразила Хиллари, — а в том, как ты себя вел. Вдруг — прямо как гром среди ясного неба — объявил мне, что подписал этот идиотский контракт. Ты сообщил мне об этом постфактум. Все равно что прямо сказал: плевать мне на тебя.

— Почему? Потому что я не доложил тебе заранее?

— Именно! Я никогда так с тобой, не поступала, — добавила она после паузы. Да, но она любила его тогда. И теперь тоже любит, помоги ей Бог! В самом деле, остается рассчитывать только на провидение, потому что Люк ни чуточки не изменился. Увы, он остался тем же человеком, который причинил ей столько страданий четыре года назад. Но ничего не попишешь! Она его любит или, скорее всего, никогда не переставала любить.

Чувства Люка к ней, однако, были тайной, скрытой за семью печатями.

Она вспомнила еще одно его высказывание из тех, которые так ранили ее четыре года назад. Он тогда сказал: «Если бы ты по-настоящему любила меня, ты поняла бы, почему мне непременно надо заработать эти деньги самому. А раз не понимаешь, значит, никогда и не любила по-настоящему».

Вот так, запросто, поставил все с ног на голову — при том, что сам он ни разу, случайно даже, не обронил, не то чтобы всерьез сказать, «люблю». Такой упрек выглядел предельным оскорблением. Это было последней каплей.

— Как я уже сказала, — продолжала Хиллари, — не в том дело, что ты предпринял, а в том, как себя вел. Поговори ты со мной заранее…

— Так ты же сама и не давала мне говорить, — вставил Люк.

— Значит, вот почему ты и не пытался объясниться со мной!

Люк промолчал: он и сам не знал почему.

— Так вот, позволь мне объяснить тебе, что я почувствовала тогда, Люк. Я почувствовала, что ничего для тебя не значу. Или занимаю в твоей жизни такое ничтожное место, что тебе и в голову не приходит делиться со мной своими планами — жизненно важными планами, определяющими твои намерения относительно меня. Мне стало ясно: близости, как мне казалось, между нами не было, ты моих чувств не разделял.

— Я никогда ничего подобного не говорил, — запротестовал Люк.

— Начнем с того, что ты вообще предпочитаешь помалкивать. Судить приходится по твоим действиям, Люк. Я объясняю тебе, какие чувства я испытывала, когда ты объявил мне, что решение принято, что ты уже подписал контракт и определился в своих планах.

— Я не хотел… Черт! Ну откуда я мог знать, что ты это так воспримешь?

— Большинство женщин только так это и восприняло бы. Люк. Не думаю, что я отреагировала как-то из ряда вон.

— Пусть. Может, возводишь и мне объяснить, что я чувствовал…

— Сделай одолжение.

— Так вот, я считал, что ты должна радоваться моей удаче. А когда ты напустилась на меня… требуя, чтобы я взял деньги у моего отца или твоего… мне показалось… мне показалось… ну, что ты пытаешься давить на меня… контролировать.

— В жизни не пыталась.

— Я вовсе не старался показать, что ты для меня ничто.

— В таком случае почему бы тебе не начать с сегодняшнего дня делиться со мной? Я понимаю, с твоим характером это нелегко… — Она позволила себе, так сказать, умеренные выражения. — Начнем хотя бы с малого: расскажи о твоей работе.

— О моей работе…

— Да, о твоей работе.

И он покорно принялся рассказывать, кратко излагая, чем он занят изо дня в день: подготовкой новых заданий, проверкой их выполнения и стоимости работ, проверкой графика. Рассказал, как часто, чтобы дело шло без сучка без задоринки, ему приходится работать часов по шестнадцать в день. Какие неприятности чинит непогода, как постоянно приходится лавировать — с одной стороны, не завысить цену, чтобы обеспечить заказ, а с другой — не занизить себе в убыток; как он задерживается вечерами, проверяя, в порядке ли его оборудование и машины — все эти бульдозеры, транспортеры, краны, — за которыми нужен глаз да глаз.

Хиллари не могла бы поручиться, что все рассказываемое им досконально поняла, да он, конечно, и не входил в детали, но главное — начало было положено: он говорил с ней о своей работе, он постарался включить ее в свои интересы, и она восприняла это как обнадеживающий знак.

— Конечно, большая помощь то, что у меня замечательный прораб, — сказал Люк. — Эйб Вашингтон. Ты его видела.

— Я? Когда?

— В тот первый день, когда приходила ко мне на стройку. Это тот парень, с которым ты чуть ли не столкнулась, когда спускалась из бытовки.

Хиллари, несомненно, помнила другого парня — того, с которым столкнулась, поднимаясь в бытовку, — Люка. Ей тогда следовало сообразить, чем все это кончится. Нет, с судьбой, видать, не поспоришь.

— Эйб — мировой парень. Я и сейчас оставил его на стройке вместо себя, когда помчался тебя отыскивать. Выручать свою дражайшую половину, которая, как оказалось, вовсе в этом не нуждалась.

— Я бы так не сказала, — пробормотала она, растроганно покрывая поцелуями его плечо до самой ключицы.

— Кто бы мог подумать, что такой паршивый день так невероятно закончится? — пробормотал он в ответ, ласково теребя пальцами гриву ее волос, — Когда отец позвонил мне… — Люк вдруг напрягся: что-то еще из отцовских слов всплыло в памяти. — Знаешь, я вспомнил, предок ляпнул тогда… Он упомянул имя женщины… женщины, которая к тебе не имела отношения. Он сказал что-то вроде: «После истории с Надин…»