Яд Борджиа [Злой гений коварства] - Линдау Мартин. Страница 59

– Предположим, что Джованни погиб от руки тайного соперника, – продолжал Альфонсо, с удовольствием представляя себе волнение Цезаря, стоявшего за деревом, – тогда вполне возможно, что он стал жертвой того же самого убийцы, который убил принца Салернского, второго супруга донны Лукреции, под крышей Ватикана, в собственной постели.

– Это – неправда, неправда, – горячо запротестовала молодая женщина. – Принц Салернский умер от ран, полученных от врагов на площади Святого Петра.

– А у нас в Ферраре эту историю рассказывают иначе, – возразил Альфонсо, – говорят, что он вполне оправился от своих ран, и они никоим образом не могли быть причиной его смерти. Уверяют, что донна Лукреция запретила своему мужу входить к ней, и, когда он насильно ворвался в их общую спальню, она бросилась к отцу и у него искала защиты от мужа. Папа напомнил дочери об обязанностях послушной жены, и та решила через месяц вернуться к мужу, но накануне этого срока принца Салернского нашли убитым в Ватикане.

– О, нет, вы не все знаете, далеко не все, – с отчаянием воскликнула молодая женщина. – Донна Лукреция вышла за него замуж против своей воли, на этом настаивал ее отец. Я не знаю, почему ему так хотелось этого брака. Может быть, потому, что Лукреция не могла любить своего первого мужа, расслабленного Джованни Сфорца. Но зачем выбор папы выпал на принца Салернского, грубого, необузданного малого, внушающего отвращение – это для меня непонятно. Во всяком случае, нельзя было ожидать другого конца при этом ужасном союзе. То, что произошло, оправдано таким святым человеком, как...

– Отец Бруно! – закончил рыцарь дрожащим голосом. – Он, кажется, содействовал также расторжению брака донны Лукреции с Джованни Сфорца.

– Сфорца был разведен по приказанию церкви! – тихо ответила Лукреция. – Хотите, я доверю вам одну тайну Лукреции Борджиа? Вы слышали, что говорил отец Бруно о ее браке с принцем Салернским, но вы не знаете, что он внушил донне Лукреции сомнение о законности какого бы то ни было брака с ее стороны. Он говорит, что она не имела никакого права разойтись со своим первым женихом, хотя она никогда не видела его, и что после этого всякий брак является незаконным.

– Вы, конечно, шутите, прекрасная дама! – воскликнул рыцарь. – Дочь главы церкви сомневается в том, что разрешено самим папой? Но, если бы это даже было и так, если бы она решила разойтись с Джованни Сфорца, считая себя связанной словом с первым женихом, как же объяснить ее второй брак с принцем Салернским, этим диким, необузданным малым, как вы изволили выразиться?

– Он умер, да простит меня Бог за дурное слово о покойнике, – со слезами проговорила молодая женщина, – но вы многого не знаете, благородный рыцарь, а потому не судите так строго Лукрецию Борджиа. Может быть, несчастную женщину заставили выйди замуж в отсутствие духовника, у которого она черпала нравственную силу. Может быть, тут заговорила женская гордость. Мало ли, какие обстоятельства вынудили ее поступить против своей совести и желания! Впрочем, я знаю, что мои слова не в состоянии тронуть вас. Ну что ж, пусть будет так. Пусть Лукреция Борджиа нарочно женила на себе влюбленного принца Салернского для того, чтобы убить его, так как для нее не существует большего развлечения, как проливать человеческую кровь! – с горькой иронией закончила танцовщица.

– Ну, если Лукреция Борджиа не повинна в этих убийствах, то мое подозрение всецело падает на неизвестного соперника, который тайным образом достает то ключи от церкви Святого Петра, то острый меч. Делает он это, конечно, с целью вернуть Лукреции свободу, а еще больше из желания вырвать ее из объятий мужа, в которые невольно сам толкнул ее, чтобы заставить свет не видеть того, что есть в действительности!

– Кто же этот неизвестный? Вы говорите о нем так, точно знаете, кто он такой! Ведь вы – мужчина и рыцарь. Говорите же прямо и откровенно, что вы думаете. Ваши намеки сводят меня с ума! Умоляю вас, скажите, кто, по-вашему, – убийца? – тихо спросила молодая женщина дрожащим от волнения голосом.

– Нет, я не могу назвать его. Вероятно, тот призрак, который блуждает по комнатам принца Салернского, мог бы открыть вам эту тайну. Может быть, он мог бы сказать, кстати, кто желает так страстно брака Лукреции с наследником Орсини, для того, чтобы она оставалась в Риме, несмотря на то, что это противоречит всем требованиям политики! – с горечью проговорил Альфонсо.

– Право, я не знаю, что возразить вам на это! – с отчаянием воскликнула молодая женщина. – Пречистая Дева, Ты Одна – заступница у Лукреции Борджиа. Господи, даже эта новая жертва, которую она приносит для того, чтобы спасти свое доброе имя, служит ей в осуждение. Подумайте, жестокий феррарец, что вы говорите? Ведь вы приехали сюда для того, чтобы расстроить брак своего принца с Лукрецией. Следовательно, велись переговоры о том, чтобы она уехала в далекую Феррару. Если бы хотели оставить ее в Риме, то вам незачем было бы приезжать сюда и искать повода для того, чтобы оклеветать Лукрецию. Я не осуждаю вас за ненависть к Лукреции – так гораздо безопаснее: кто не любит ее, тому нечего бояться. Возвращайтесь в свое негостеприимное отечество и сообщите пославшему вас, что вы навели справки и узнали от человека, знакомого с Лукрецией с самого раннего детства, что она – самая ужасная женщина и все слухи, распространяемые о ней, – сущая правда. За эти сведения вы, конечно, получите хорошую награду.

Альфонсо был растроган отчаянием молодой женщины, а когда увидел, как по уродливой маске потекли крупные слезы, то почувствовал себя совершенно побежденным.

– Этого сознания мне достаточно, совершенно достаточно, – проговорил он, нерешительно подходя к танцовщице, и поднес ее руку к своим губам. – Что касается вас, то ваша горячая, благородная защита донны Лукреции доказывает, что вы достойны истинной дружбы.

Молодая женщина быстро выдернула свою руку и написала на воде слово «дружба», после чего со смехом добавила:

– Видите, как быстро исчезает «дружба»!

Альфонсо хотел сказать что-то по этому поводу, но не находил подходящих слов. Он сел рядом с молодой женщиной на край фонтана и со смешанным чувством скорби и страсти любовался ее стройной, изящной фигурой.

– Надеюсь, что мы расстаемся не врагами, – пробормотал он. – Дайте мне взглянуть на ваше лицо, или докажите мне чем-нибудь, что вы – не Лукреция, и я буду обожать вас.

– Да, я докажу вам это, но не трогайте моей маски! – с ужасом воскликнула она, когда Альфонсо хотел открыть ее лицо.

В ту же минуту внутренность грота погрузилась во мрак. Рыцарь почувствовал, как две нежные, тонкие руки обвились вокруг его шеи и душистые, мягкие, как бархат, губы затрепетали на его губах.

– Вот вам доказательство, что я не Лукреция, – раздался в его ушах мелодичный, как музыка, голос, – разве Лукреция простила бы вам те оскорбления, которые вы высказали по ее адресу?

Альфонсо протянул руки вперед, чтобы заключить в объятия очаровательное существо, но они беспомощно повисли в воздухе, незнакомка исчезла. Не успел рыцарь прийти в себя от этой неожиданности, как вдруг поднялся вокруг невыразимый шум. Лампа вспыхнула ярким светом и весь грот наполнился многочисленным обществом в виде нимф, наяд, фавнов, сатиров. У всех зеленых входов появилась стража с внушительными копьями в руках.

– Пан, Пан! – закричала сотня голосов. – Пан, приди сюда и накажи смертного, дерзнувшего посягнуть на твою святыню. Эхо, где Пан?

Вдали, во всех направлениях, раздалось:

– Где Пан?

Альфонсо стоял несколько мгновений, как окаменелый, не давая себе отчета в том, что происходит вокруг него. Внезапно ему пришла в голову мысль, что Лукреция устроила всю эту сцену для того, чтобы сначала повергнуть его в недоумение, а затем, пользуясь его смущением, отомстить ему, и он начал придумывать способ, как бы ему незаметно скрыться, но в эту минуту раздался пронзительный свист, и под звуки этого свиста в грот вошел Пан на козьих ногах, в сопровождении многочисленной свиты фавнов.