Люби меня вечно - Линдсей Джоанна. Страница 32

— Она тебе поверила?

— Да, конечно. Но герцог сказал, что это мог быть один из ваших родичей, который пришел, чтобы заставить меня подумать, что это — вы.

— Естественно. Ему очень хочется считать меня виновным.

— Я не стану признаваться, что провела ночь в вашей комнате, чтобы доказать вашу невиновность, — упрямо повторила она. — Вам придется найти другой выход.

— Так я и хотел сделать. Я не прошу, чтобы ты ради меня пожертвовала своей репутацией.

— Так вы думаете, что сможете найти лошадей? — отважилась спросить она, и в голосе помимо ее воли прозвучала надежда.

Но он, похоже, ничего не заметил.

— Не «смогу», а «должен».

Она кивнула, полностью с ним соглашаясь, и уже собиралась уйти, когда он сел на край кровати, и она увидела, как он морщится от боли. Она с трудом сдержала тревожный возглас. Да, он наверняка испытывал боль, и немалую. Но он взрослый человек и прекрасно обойдется без ее помощи.

Вид у него, однако, был настолько жалкий, что она отбросила свою холодность.

— Я хотела бы вам помочь… то есть, если вам нужна помощь в ваших поисках. Мне не нравится, что вас обвиняют в том, чего вы не делали.

Лахлан негромко рассмеялся. Последние слова очень подняли ему настроение. Да и Кимберли тоже испытала облегчение, когда призналась в своих истинных чувствах.

— И мне тоже не нравится, милочка, — сказал он. — Но что делать — мое прошлое… Тут я особо Сент-Джеймса не виню. Но в конце концов он возьмет свои слова обратно, или я недостоин быть лэрдом клана Макгрегоров.

Кимберли нисколько в этом не сомневалась.

Глава 28

— Его зовут Билл Эйблз, — сообщил Джиллеонан. — И я почти уверен, что он не просто ошибся, а по какой-то причине лжет.

— Почему? — спросил Лахлан.

Было утро следующего дня. Джиллеонан чуть ли не на рассвете заявился к Лахлану, чтобы доложить обо всем, что они с Ранальдом узнали накануне о пропавших лошадях.

Сент-Джеймс дал Лахлану неделю, чтобы доказать свою невиновность, но на самом деле ему нужно было гораздо больше времени просто для того, чтобы оправиться от побоев. Так что пока он перепоручил расследование своим родичам. Начать они должны были одни, и как можно скорее.

— Он слишком хорохорится, — ответил Джиллеонан. — Слишком настойчиво уверяет, что слышал именно твой голос. Не просто шотландца, а именно тебя. А где, спрашивается, он мог раньше слышать твой голос, когда работает не на общей конюшне, а на той, где держат лучших чистокровок для развода?

— Сам удивляюсь. Ведь я единственный раз подошел к этим лошадям вчера утром, когда мы забрели к кругу для выездки.

— Ага, когда ты ни с того ни с сего накинулся на виконта. Или на то была причина, которой ты не хочешь поделиться с нами, глупыми горцами?

Лахлан вздохнул. Он понимал, что Джиллеонан обижается на то, что он что-то от него скрывает, но не мог объяснить причину, заставившую его наброситься на Говарда Кэнстона, потому что и сам не знал. Было бы абсурдно говорить о ревности, хотя такое объяснение казалось наиболее логичным, — так что он вообще не желал обсуждать эту тему.

В ответ Лахлан только сказал:

— Не ломай себе голову, Джилл. Я уже и сам забыл, что случилось. Залил спиртным, так сказать.

Его собеседник рассмеялся, чего и следовало ожидать. Дальнейший разговор придется отложить до тех пор, пока Лахлан сам разберется в происшедшем, — если это когда-нибудь произойдет. Сейчас надо было переходить к более важным вопросам.

— Что до конюха, то ты постарайся незаметно за ним следить. Обращай внимание на то, с кем он разговаривает, куда ходит, чем занимается в свободное время. Поговори с теми, кто с ним вместе работает. Выясни, не приходили ли к нему в последнее время какие-нибудь… необычные люди.

— О чем это ты думаешь?

— Точно не знаю, но возможностей сколько угодно. Молодой Билл и сам может быть вором. Те, кто работает на конюшне, знают, когда вокруг никого не бывает.

Джиллеонан медленно покачал головой.

— Нет, мне показалось, что у него не хватит ни ума, ни храбрости самому пойти на такое. Скорее он может выполнять чьи-то приказы.

— Да, может быть и такое, — согласился Лахлан. — Или ему просто заплатили, чтобы он навел на кого-нибудь подозрения, чтобы у настоящих воров было больше времени замести следы. Хотя не могу Понять, с чего ему вздумалось выбрать именно меня.

— А я могу. — В ответ на вопросительный взгляд Лахлана Джиллеонан пояснил:

— Думаю, здесь уже все слыхали о том, что ты был разбойником, — по крайней мере прислуга. Их светлости об этом открыто говорили, когда ты только приехал, а слуги были поблизости и слышали больше, чем им следовало бы. Это горячо обсуждали на кухне — во всяком случае, Ранальд так утверждает. А уж ему ли не знать: девица, с которой он проводит время, помогает кухарке, так что он часто там бывает.

— Ну, это никак не сужает границу поиска! — ехидно заметил Лахлан.

Джиллеонан ухмыльнулся.

— Конечно. Просто твое имя первым пришло на ум. Герцог поэтому и не искал других подозреваемых. Но мы в этой истории разберемся, не тревожься.

— Я ничуть не сомневаюсь, — согласился Лахлан, несколько покривив душой. Джиллеонан кивнул:

— Я велел Ранальду обшарить все окрестности и побывать во всех ближайших деревнях, поискать места, где могли бы спрятать лошадей. Я думаю, пусть он пока этим и занимается. Если учесть, в какое время была совершена кража — ведь вскоре все уже начали вставать и отправляться на работу, — то скорее всего лошадей далеко отсюда не увели, иначе вора или воров заметили бы.

— Верно. Вот почему я предлагаю, чтобы в следующие несколько дней вы выходили рано поутру на ближайшие дороги, — сказал Лахлан. — Очень вероятно, что те, кого вы встретите, ходят там каждый день. Их можно будет расспросить, не видели ли они чего-нибудь.

— Хорошая мысль. В этом я Ранальду помогу, потому что тут речь идет всего о паре часов. Если выйти позже, все уже будут на работе. И у меня останется целый день на то, чтобы следить за Биллом Эйблзом.

— Лошадей отыскать будет легче, чем найти вора, но если нам посчастливится, мы можем застать его при них. Лошади сами по себе еще ничего не докажут, но по крайней мере у нас будет больше сведений и мы узнаем место, куда обязательно вернутся воры. Еще есть вероятность, что конюх, если он с ними связан, наведет нас на них.

— Да, я буду за этим следить, не сомневайся, — уверил его Джиллеонан.

— Прекрасно. Я и сам к нему заявлюсь, как только буду в состоянии на него нажать. Сейчас я, наверное, не вызову ничего, кроме презрения — с моей-то физиономией. Ею хорошо пугать горничных в темных коридорах, больше она ни на что не годится.

— По правде говоря… — Джиллеонан собирался сказать что-то ободряющее, но в конце концов признался:

— Угу, пока лучше не стало.

Лахлан рассмеялся:

— Мои глаза и зеркало говорят то же самое. И испуганный вид горничной, которая принесла мне сегодня утром завтрак.

Джиллеонан поморщился.

— Я и не подумал — а ведь тебе придется на время отложить свое ухаживание.

— Да уж, — согласился Лахлан.

Но на самом деле он всерьез ни за кем и не ухаживал — просто потому, что не мог выбросить из головы Кимберли и решить, которую из юных леди, находящихся в Шерринг-Кроссе, ему следует выбрать. По правде говоря, ему хотелось ухаживать только за Кимберли.

Он знал, что это безнадежно — она дала ему ясно понять. Но это было до того, как она пришла ночью к нему в комнату и так нежно за ним ухаживала. А потом утром за него вступилась. Конечно, она разговаривала с ним холодно и резко, но ему стало казаться, что это всего лишь поза. Она все время старалась вести себя, как того требуют правила приличия, но у нее это часто не получалось.

Лахлан улыбнулся. Ему страшно нравилось, когда у Кимберли это не получалось, а когда получалось — ему было смешно. Ей очень нелегко бывает сдерживать свой норов, очень нелегко.