Неугасимое пламя - Линк Гейл. Страница 17

До Рождества оставалось всего несколько дней. Она принимала деятельное участие в украшении дома и пришла в полный восторг от резных ясель, символизировавших те, в которых лежал младенец Христос. На следующий день она должна была вернуться в Новый Орлеан и провести праздники с родителями, и страстно желала, чтобы Мэтью был здесь и она могла вручить ему рождественский подарок. Завернутый в простую коричневую бумагу и перевязанный атласной ленточкой красного цвета, он дожидался своего часа в углу комнаты.

Рэчел встала из-за письменного стола и направилась в угол, где находился подарок. Это была картина, написанная по ее заказу и изображавшая жеребца Мэтью — Симарона. Она улыбнулась, вспомнив, как отнесся огромный рыжий жеребец к появлению художника. Словно понимая, в чем дело, животное позировало с грацией опытного натурщика и близко не подпускало ни одну из лошадей в загоне. Когда же дело было сделано, жеребец с жадностью набросился на припасенные Рэчел лакомства. «Не слишком вежливо с его стороны, но пришлось простить — результат того стоил», — с улыбкой подумала Рэчел.

Ночной воздух был прохладным. Его дуновение приподнимало белые муслиновые занавески на застекленной двери, выходившей в галерею.

Спать Рэчел не хотелось и, отодвинув занавеску, она вышла из комнаты. Она была в домашних туфлях, и шаги ее, когда она пересекала галерею, были совершенно бесшумными. Подойдя к перилам, она остановилась и глубоко вдохнула свежий воздух. Ветерок слегка надувал ее плащ, наброшенный прямо поверх ночной сорочки и нижней юбки, шевелил распущенные волосы, спадавшие до самой талии. Здесь, на плантации, она особенно любила именно это время суток. Вокруг царил покой, наполненный какими-то особыми и уже хорошо ей знакомыми звуками и запахами ночи. Ничего общего с ночью в городе!

Сквозь деревья она различила свет в гарсоньерке. Это могло значить только одно — Мэтью вернулся.

Ей страстно захотелось помчаться туда, только лишь убедиться, что он цел и невредим. Она впилась взором в маленький домик, мечтая, чтобы он подошел к окну и выглянул наружу. Увидеть его силуэт в окне — больше ей ничего не надо.

И тут в окне второго этажа она вдруг увидела его фигуру. Рэчел замахала рукой в надежде, что он заметит ее.

Время, которое она простояла так, ожидая его реакции, показалось ей вечностью. Но поскольку минуты шли и никто не появлялся, она решила, что сейчас слишком темно, чтобы он мог ее заметить, и что ей следовало бы наконец лечь в постель.

Тем не менее она продолжала стоять неподвижно, не в силах отвести глаз от маленького домика на другой стороне лужайки.

Постепенно огни в гарсоньерке один за другим погасли, и ее очертания исчезли в сгустившейся темноте.

До сознания Рэчел тем временем дошло, что ее бодрствование не приведет к желанным результатам, и она вернулась к себе, грустя, что ей не удалось увидеть Мэтью. Нет сомнения, что он слишком измучен и будет не в состоянии подняться до того, как она уедет.

Со вздохом Рэчел поднесла пальцы к губам и послала воздушный поцелуй в сторону его домика:

— Спокойной ночи, любовь моя, и да хранит тебя Господь!

Она вернулась к себе и притушила все лампы, кроме одной, стоявшей на ночном столике. Она медленно сняла плащ и повесила его обратно в шкаф, где находились ее домашние и выходные платья. В комоде, стоявшем у противоположной стены, хранилось нижнее белье и ночные принадлежности. И шкаф и комод были сделаны из кедра, и приятный запах кедровой древесины ощущался всякий раз, как открывался ящик или дверца.

Она еще держалась за медную ручку шкафа, когда низкий, с хрипотцой голос позади нее тихо позвал ее по имени: «Рэчел!»

Она в изумлении обернулась и увидела Мэтью, стоявшего на пороге ее комнаты. Он стал медленно приближаться к ней, а она смотрела на него во все глаза. Сегодня Мэтью не походил на безупречно одетого, выбритого и причесанного джентльмена, каким он был всегда. Он был без сюртука. Щеки и подбородок поросли темной щетиной, не первой свежести рубашка была расстегнута, позволяя видеть завитки черных волос на груди, один рукав был закатан, и руку охватывала крепкая белая повязка.

Забыв обо всем, Рэчел мгновенно преодолела разделявшее их пространство.

— Мэтью! — воскликнула она, падая в его объятия.

Его руки сомкнулись вокруг Рэчел, и что было силы он прижал ее к себе. Он вдыхал сладкий запах ее волос, тонкий аромат ее любимых духов. Какое наслаждение ощущать тепло ее тела сквозь тонкую ткань сорочки!

— Я видел, что ты стояла там, на галерее, — сказал он, погружая руку в волну ее золотистых волос, поглаживая их, собирая в горсть. — Я долго колебался, прежде чем прийти к тебе в столь поздний час, — добавил он и отодвинулся на несколько сантиметров, наклоняя голову, чтобы взглянуть ей в лицо. — Я знаю, что не должен находиться здесь, у тебя в комнате. Но, Боже мой, — простонал он, — я не мог иначе. Словно какой-то голос звал, нет, просил меня прийти сюда.

— Это была я, — застенчиво сказала Рэчел, и лицо ее озарилось ясной улыбкой.

— Ты манила меня, словно ангел, сулящий райское блаженство, — продолжал он, — и я не мог устоять.

Одной рукой Мэтью взял ее подбородок, приподнял ее лицо и прильнул губами к трепещущему рту.

Рэчел сразу уступила натиску этих жадных губ, ответив на его поцелуй. Он целовал ее с какой-то дикой страстью, отняв у нее все силы к сопротивлению. Голова у Рэчел закружилась, она погрузилась в бездну чувственного наслаждения. Ее губы с готовностью раскрылись, и язык Мэтью беспрепятственно погрузился в ее рот. Его язык ласкал и дразнил, а она стремилась повторить малейшее его движение, теряя рассудок от ощущений, вызываемых этим необыкновенным поцелуем.

Прижимаясь к Мэтью, Рэчел чувствовала, как напряжено его сильное тело. Ее собственное тело ответило незамедлительно: прикоснувшись к его груди, соски ее под тонким батистом затвердели, а всю ее окутала сладостная истома, и она едва не лишилась чувств.

Прервав поцелуй, Мэтью подхватил ее на руки.

— Твоя рука… — пролепетала Рэчел, пока он нес ее к низкой кушетке красного дерева, стоявшей рядом с ее постелью. Эта кушетка, называвшаяся в семье lit d'accouchement [21] и использовавшаяся во время родов, должна была сейчас послужить иной цели.

— Плевать на мою руку, — буркнул он, осторожно укладывая ее на пуховый матрац и опускаясь следом за ней.

Он был так близко, что Рэчел могла различить каждую черточку, каждую морщинку вокруг его глаз. Он не сводил с нее взгляда, горящего таким огнем, что ей пришлось отвести глаза, пока он устраивался рядом с ней. Кушетка была слишком короткой для того, чтобы человек его роста мог вытянуться на ней, и Мэтью вынужден был расположиться полулежа.

Рэчел лежала, с трепетом ожидая, что последует дальше. Сердце ее отчаянно колотилось, дыхание было прерывистым, грудь бурно вздымалась.

Долго ждать ей не пришлось. Загорелая рука, смуглоту которой особенно подчеркивала белая повязка, скользнула к ее шее. Пальцы нашли место, где бился пульс, и через мгновение он прижался к этому месту губами.

Вся трепеща от волнения и удовольствия, Рэчел тем не менее успела спросить:

— Как ты поранил руку?

— Несчастный случай, — пробормотал он небрежно. — Ничего страшного.

Взгляд Мэтью оторвался от лица Рэчел и переместился на ее волнующуюся грудь. За взглядом последовала его рука, и длинные тонкие пальцы принялись гладить и ласкать ее.

Когда он забрал в ладони ее полные груди, Рэчел с упоенным вздохом закрыла глаза. Где-то внутри ее тела словно заполыхало пламя.

Она почувствовала, как влажный кончик его языка коснулся тонкого батиста, обтянувшего ее напрягшийся сосок, и снова открыла глаза. Острое наслаждение словно ножом пронзило Рэчел, из ее горла вырвались нечленораздельные хриплые звуки. Прикосновения Мэтью воспламеняли ее, заставляя все ее тело сотрясаться словно под воздействием электрического тока.