Игорь Саввович - Липатов Виль Владимирович. Страница 24

– Ладушки!

Занудное, постное лицо, тусклые рыбьи глаза, лениво опущенные плечи. Интересно все-таки, почему, увидев такого унылого гражданина, девушки на улице нередко останавливались, мужчины морщились неприязненно, дамы без возраста зазывали беспомощными глазами? Может быть, нынче опять, как в начале века, пошла мода на бледных декадентствующих меланхоликов? Хотелось «врезать» себе по морде или… надевать серый костюм.

Игорь Саввович надел серый финский костюм, пестрый галстук шириной в полотенце, в боковой кармашек пиджака – можете себе представить! – сунул белый платочек, тщательно превратив его в равнобедренный треугольник. Напустив на лицо начальственную важность, он снова подошел к зеркалу – ого-го! Такие люди едут чрезвычайными полномочными послами в Бирму или тренируют знаменитую хоккейную команду. Держитесь, тестенька и тещенька! Гольцов есть Гольцов и пишется Гольцов.

– Ты готов?.. Ой, Игорь, как ты хорош! Отчего тебе это взбрело…

Светлана проглотила остаток фразы, попятилась, опустила глаза; вид у жены был такой испуганный, точно она случайно ворвалась в помещение с табличкой «Не входить! Высокое напряжение!». Она почувствовала это высокое напряжение, но уже было поздно – закаменела. А Игорь Саввович стоял, по прежнему задрав подбородок, надменно прищурившись, и, казалось, тоже был пронизан парализующими токами высокого напряжения.

Они молчали долго, очень долго, потом Светлана тихо-тихо опросила:

– Плохо? Очень плохо, Игорь?

Игорь Саввович отважно сражался с приступом глухой и необъяснимой злости к жене. Дурацкое «тебе плохо» взбесило его, как красная тряпка быка; страдающим он не хотел быть и не понимал жену, которая позволила себе говорить о его непонятной болезни, вместо того, чтобы терпеть и молчать. Вместе с тем его поражало то, что жена всегда улавливала его состояние. Ну как она поняла, что творится с мужем сейчас, когда он стоит в торжественном костюме перед зеркалом и победно выставляет вздернутый подбородок?

– Не злись, Игорь! – Светлана опять умоляюще прижала руки к бархатной груди. – Мне тоже тяжело и страшно! Чума, холера, война, нищета, слепота – все выдержу, буду рядом, возьму на руки, но сейчас… Я не знаю, что с тобой происходит, как тебе помочь? Я люблю тебя!

Жена не лгала. Хороший и верный друг, близкий и преданный человек глядел на Игоря Саввовича такими же влюбленными глазами, как четыре года назад, когда они поженились, и ему хотелось посадить Светлану рядом с собой, по-бабьи пригорюнившись, длинно и неторопливо рассказывать о тайном отце Валентинове, матери, управляющем Николаеве, прозвище «милый друг», дворнике и его сестре, Рите, которая его, наверное, тоже любит…

– Сегодня, товарищи, мой день рождения! – трубно проговорил Игорь Саввович. – Костюм на мне – закачаешься, часы фирменные. Надушен я одеколоном «МЭН», галстук французский. В чем дело, товарищ Гольцова? Не подана карета? Почему?

Светлана улыбалась сквозь слезы, но не вытирала их – забыла.

– Я думала, что ты не поедешь к маме и папе, и поставила машину в гараж…

– Вперед!

На улице до сих пор горбатились от дневного зноя безжалостно обрезанные секатором тополя, круглоголовые и лысые, стайка тонконогих девчонок играла на тротуаре в классики, автомобильный поток понемногу утишивался, учреждения пустели. Шумел, как всегда, тревожно и торопливо речной порт, катили бесшумные троллейбусы и громкие трамваи; жизнь продолжалась.

Принадлежащий семье Гольцовых гараж находился недалеко от дома, где-то за углом, в переулке, но где именно, Игорь Саввович не знал, так как гараж, купленный больше года назад, ни разу не видел. Личную машину он не водил, да и не было необходимости. Игоря Саввовича вполне удовлетворяла служебная машина с шофером дядей Васей, человеком забавным. Игорь Саввович с дядей Васей ездил на работу и с работы, по делам и просто так, прокатиться, например, с друзьями в загородный ресторан или на рыбалку.

Светлана подвела автомобиль «Жигули-203» ровно через десять минут, у ног мужа тормознула с шикарным скрежетом. Игорь Саввович улыбнулся, обошел машину с правой стороны, открыл дверцу, сел.

– Слушай! – повертываясь к мужу лицом, вдруг оживленно и быстро проговорила Светлана. – Слушай, Игорь, я все забываю тебе сказать, а сейчас вспомнила, сама не знаю, почему… На днях я встретила мать Валентинова, эту милую старушку Надежду Георгиевну, и обомлела… – Она внимательно глядела а лицо Игоря Саввовича. – Вот чудеса! Я заметила, что ты удивительно похож на мать Валентинова!.. Чего только не бывает, а, Игорь! Уму непостижимо!

Игорь Саввович выпятил грудь, снисходительно похлопал Светлану по плечу.

– Пханяняй, пханяняй, дядя! – сказал он прончатовским голосом и прончатовскими словами, – Пханяняй, рупь на водку, три на опохмелку.

Особняк первого заместителя председателя облисполкома Ивана Ивановича Карцева только чуть-чуть выглядывал четырехскатной крышей из-за зеленого забора и плотной стены старых тополей. Светлана собственным ключом открыла металлическую калитку, войдя во двор, изнутри распахнула большие ворота, села за руль машины, чтобы въехать во двор, как на желтой песчаной дорожке появился Иван Иванович-старший, двойной тезка, дворник, садовник, сторож и друг хозяина дома, исполняющий все многочисленные обязанности не только добровольно, но и вопреки желанию Ивана Ивановича-младшего, то есть Карцева. Старик остяк, то есть Иван Иванович-старший, узнав машину, точно ребенок, топнул ногой, развернулся на сто восемьдесят градусов и, гневно потрясая руками, удалился.

– Теперь час будет дуться! – огорченно вздохнула Светлана. – Черт меня угораздил открывать ворота…

Иван Иванович-старший, вынянчивший с двухлетнего возраста Светлану, требовал, чтобы дочь Ивана Ивановича-младшего, приезжая в родной дом, звонила, а не сама отпирала ворота. Светлана иногда забывалась, и старик устраивал бурные скандалы. Иван-Иванович-старший, нянька, одинокий бессемейный человек, любил Светлану, как он говорил, больше ее матери и ее отца, вместе взятых.

– Сегодня простит, – успокаивающе сказал Игорь Саввович. – Все-таки праздничек…

Особняк Карцева, в сущности, был скромным и небольшим, если бы не мезонин, по-купечески помпезный и величественный, дореволюционный, совершенно бесполезный, в котором никто теперь не жил. Пышный мезонин был больше и выше первого этажа, что делало весь особняк похожим на гигантский гриб. Карцевы – муж и жена, остяк Иван Иванович-старший – жили внизу; спальня, домашний кабинет Карцева, гостиная-столовая, комната старика и большая веранда, опоясывающая половину дома, тоже по-купечески помпезная. Вот и весь особняк.

– Выбрасывайся! – сказала Светлана, заметив, что Игорь Саввович задумался и медлит. – О, чуть не забыла сумку! Мама просила привезти уксус для пельменей…

Предупрежденные стариком или привлеченные шумом мотора, с высокого крыльца спустились родители жены – радостные, взволнованные, открыто счастливые. Как и предполагал Игорь Саввович, теща была в черном сарафане, блузке с черным мужским галстуком, туфлях на низком каблуке, и всякий человек, увидев тещу, понимал, что она всю жизнь была сельской учительницей, любила фильм «Сельская учительница» с актрисой Марецкой, слегка подражала ей и была до сих пор хороша: по-русски миловидная, открыто добра, мягка и терпеливо-доброжелательна. Светлана на мать не походила совсем.

Человеком иного склада был отец жены. По нему было невозможно понять, что всю жизнь, исключая войну, Иван Иванович провел в глухой сибирской провинции, то есть в удаленных от Ромска на тысячи километров райцентрах. Это был высокий, прямой, худощавый и широкоплечий мужчина с лицом современного японского делового суховатого человека, узкоглазый и смуглый. Все это имело простое объяснение: Иван Иванович Карцев родился от давно переселившихся в Сибирь чернобровых украинцев и обских аборигенов-остяков, смуглых и узкоглазых.

– Здравствуйте, Игорь Саввович! – сказал Иван Иванович и, глядя зятю прямо в глаза, крепко пожал руку. – Вовремя приехали. Спасибо!