Смерть Егора Сузуна - Липатов Виль Владимирович. Страница 19

Не пускать Егора на стройку нельзя. Когда Зинаида Ивановна думает об этом, она всегда вспоминает Среднюю Азию, где он строил электростанцию. Однажды прибежал казахский юноша, торопясь и волнуясь, рассказал, что у котлована сидит орел с перебитым крылом. «Злой и страшный! – говорил юноша. – Ружья нет, камнями орла бить нельзя – это такой гордый птица, – мешает работать. Как тигр нападает на людей!» Заинтересованный Егор побежал к котловану – орел действительно сидел на бровке. Когда подоспела Зинаида Ивановна, орел, раскинув крылья, – громадный, злой – наступал на Егора. Она перепугалась, но Егор сумел быстро и ловко набросить на голову орла куртку.

Орел стал жить в пустой комнате дома Сузунов. Егор Ильич давал ему мясо, бросал в окно полуживых тушканчиков, но орел не брал пищу. Зинаида Ивановна никогда не забудет его глаз – гордых, надменных и мудрых. Орел не хотел жить в неволе. Какая это жизнь, если нельзя подниматься в небо, парить над зеленой землей, вонзать в добычу острые когти? Орел умер через десять дней. Они вошли в комнату, долго стояли над ним – птица лежала навзничь, вывернув голову, точно напоследок обернулась к небу, сияющему в просвете окна.

– Смерть бойца! – торжественно произнес Егор. Он похоронил орла на взлобке высокого кургана – пусть над ним сияет небо, плывут сквозные облака, дуют ветры. Птица была достойна этого…

Егор Сузун погибнет без работы. Если его на неделю оставить без стройки, он ссутулится, согнется, станет шаркать ногами обреченно и печально; исчезнет из глаз лихость, траурно повиснут чапаевские усы, спина станет узкой и тонкой. Точно таким был Егор однажды, когда его сняли с работы, и полгода он ходил без дела. Он тогда словно потух, она глядела на него и ужасалась – муж постарел на двадцать лет. А потом, когда опять начал работать, за неделю помолодел и выпрямился.

– Охо-хо! – вздыхает Зинаида Ивановна. Трудно быть более счастливой и несчастной, чем она. Зинаида Ивановна счастлива тем, что всю жизнь прожила рядом с таким человеком, как Егор; несчастна тем, что трудно умирать, когда знаешь, что на земле есть такие люди, как Егор. Она, Зинаида Ивановна, всегда считала, что ее Егор – высший образец человека! Пусть это нескромно, тщеславно, но она так думает, и это ее право так думать. Никто в мире лучше ее не знает Егора Сузуна, а она уверена, что Егор – образец человека и коммуниста.

Если бы Зинаиду Ивановну спросили, каким должен быть человек будущего, она бы без раздумий ответила: «Таким, как мой Егор!» Она может доказать, что это так. Она бы начала с того, что Егор способен любить преданно и долго, он из тех, кто верен в любви и дружбе. Потом бы она сказала… Здесь Зинаида Ивановна останавливается, перебивает свои рассуждения. Ей приходит мысль о том, что такой человек, как ее Егор, не нуждается в доказательствах образцовости. Сама жизнь Егора, его поступки, манеры, мысли – все-все говорит о том, что Егор человек незаурядный.

Их жизнь была счастливой и трудной. Они познакомились в двадцатом году, когда Егор Ильич командовал ротой. Она пришла на собрание: была в алой косынке, в кожаной куртке, у нее были короткие золотистые волосы, большие глаза и яркий бант на груди. Егор тогда выступал на сцене… А потом?..

– Ивановна! – кричит из соседней комнаты Егор Ильич. – Иди-ка сюда, голуба-душа, смотри, что твой муженек выкопал.

Бросив мыть посуду, она идет торопливо к нему, но у дверей все-таки замедляет шаг, чтобы Егор Ильич не подумал, что она бегает по его зову, как какая-нибудь девчонка. Пусть Егор знает, что она строга! Ох, как строга!

– Что тебе?

Егор Ильич держит в руках книгу, на носу у него очки, вид у него ученый и сосредоточенный, словно выдумывает порох. Он грозно потрясает книгой, звонко бьет ладонью о страницу.

– Вот слушай… «Если бы каждый человек на куске земли своей сделал все, что он может, как прекрасна была бы земля наша!.. Человек сделал землю обитаемой, он сделает ее и уютной для себя… Сделает!» Кто это, думаешь, написал?

– Чехов!

– Гм! Правильно! – Егор Ильич подозрительно, въедливо смотрит на Зинаиду Ивановну.

– Ты откуда знаешь эти слова? – обидчивым голосом спрашивает он.

– Из книги.

– Гм! А я-то думал…

– Что ты думал?

– Я, матушка, ничего не думал! – сердится Егор Ильич. – У меня, матушка, раньше не было времени читать твои книги. И нет ничего мудреного, что опаздываю… А ты, если бы была хорошая жена, ты бы давно мне эти слова прочитала! Не ждала бы, пока найду, и не стояла бы теперь с этакой победной улыбкой. Э, дескать, отстал ты, Егор, опоздал…

– Егор, – смеясь, говорит Зинаида Ивановна, – Егор, я ничего такого не думаю. Честное слово!

– Ну, тогда ладно! – успокаивается Егор Ильич…

Продолжая тихо смеяться, Зинаида Ивановна подходит к нему, берет его руку и прижимается к ней щекой. Лицо у нее становится затаенно-счастливым, губы ласково вздрагивают. Потом Зинаида Ивановна привлекает его голову и нежно целует в лоб.

– Вон еще что! – насмешливо говорит Егор Ильич. – Телячьи нежности! Вон еще какие штучки-дрючки!

Он говорит это, а сам обнимает жену за худенькие плечи, осторожно гладит по голове и думает о том, что тот самый семафор, который снится ему по утрам, открыт. Теперь Егор Ильич точно помнит, как железно заскрипели тросы, как семафор пополз вверх и, вздрогнув, открыл путь поездам. Они могут бежать по стальным рельсам, эти стремительные, симпатичные поезда. «Открыт семафор, открыт!» – с радостью думает Егор Ильич.

– Ну ладно, ладно, Зина-Зинаида! – с мягкой улыбкой говорит он. – Мы с тобой еще таких дел понаделаем… Ого-го! Небу станет жарко! Мне еще надо, брат, с Афониным рассчитаться, прораба Власова борцом сделать, из шальной Лоркиной головы дурь выбить… Ого, сколько дел! А сегодня… – Он косится на жену, громко и энергично заканчивает: – А сегодня, Зина-Зинаида, я все-таки пойду к Лорке Пшеницыну. Что хочешь делай, пойду!

Восемь часов

После гражданской войны, в конце двадцатых годов, Егор Ильич работал в ЧК. В память об этих годах он хранит на локтевом сгибе шрам странной и подозрительной формы, а плечо прострелено насквозь. Когда знакомые на пляже видят первый шрам, они обязательно восклицают: «Словно укусили!»

– На самом деле укусили! – отвечает Егор Ильич.

Это сделал нэпман-лабазник Столярский. Толстый и рыхлый, как тесто, со свиными маленькими глазками и капризным женским ртом, он и раньше удивлял Егора Ильича отличными белыми зубами; казалось, что у него не тридцать два зуба, а все шестьдесят четыре. Вот он и вцепился этими зубами в руку Егора Ильича, когда Сузун с группой чекистов нашел у него контрабандное золото. Несмотря на оглушающую боль, Егору Ильичу сделалось смешно – левой рукой он сдавил горло Столярскому, пытался отодрать его, не смог сделать этого и коротко хохотнул: нэпман походил на бульдога.

Шутливое настроение Егора Ильича прошло через минуту, так как из каменных лабазов повыскакивали трое молодцов Столярского и открыли пальбу из новеньких английских винтовок. Ударом в висок Егор Ильич уложил Столярского в пыль, отпрыгнув, спрятался за бочку и, старательно целясь, открыл огонь из старенького «смит-вессона». Лабазники оказались трусами – отстреливаясь, они не наступали, а отступали и все ж таки ранили в ногу помощника Егора Ильича. Их взяли живьем в уголке лабаза – выставив стволы винтовок, они от страха перестали стрелять.

Егор Ильич домой вернулся под вечер. Было еще довольно светло, небо бордовилось, сквозные розовые облака стояли неподвижно, как привязанные. Егора Ильича вдруг охватила усталость, он повалился на скамеечку возле своего дома и закрыл глаза – в них плыли искорки и вставали картины недавней схватки. Потом Егор Ильич вынул револьвер из кобуры, крутанув барабан, выбросил на землю гильзы.

Он уже умылся, переоделся и сел к окну с учебником английского языка, когда к калитке его дома важной утиной походкой пришел соседский мальчишка Федька – шлялся целый день по городу в поисках пропитания, дотошный черт, нажрался верно-таки и вот присел отдыхать, выставив вперед круглое пузцо. У Федьки были белые, как моченая конопля, волосы, нос со здоровенными норками и босые ноги, на которых большие пальцы задорно торчали – ну вот буквально стояли торчком!