Точка опоры - Коптелов Афанасий Лазаревич. Страница 131

— Не знаю… У него их несколько десятков…

Николай принес самовар, и Надежда на минуту замолчала — не упрекнул бы брат за болтливость. Дескать, забыла о конспирации. А перед кем тут конспирировать? Перед сестрой питерского Старика! Даже подумать об этом и то неловко.

Села разливать чай.

— Тебе покрепче? Коля, передай.

Когда Николай передал чашку через стол, Анна невольно подумала: «И как это блюдце не ломается в таких пальцах! Для него, наверно, фарфор как бумажка…»

Поговорили о Марке Тимофеевиче, тяготившемся одиночеством, о Надиной сестре Любе, сумевшей наконец-то ускользнуть от гласного наблюдения и выбраться за границу, и о Степане Радченко, сломленном тюрьмами да усталостью. Кажется, он совсем отходит от революционной работы.

— Он и раньше был до болезненности осторожен, — сказала Надя.

— Да, в отличие от Ивана, — согласилась Анна. — А все-таки жаль его терять.

Николай пошел проводить гостью. Сквозь ротонду поддерживал под руку, и она опять подумала: «Какие у него железные пальцы!»

Сила у Николая Большого, разъездного искровского пропагандиста, действительно была отменная. Через некоторое время он уличит в предательстве провокатора, проведавшего о типографии, и, спасая товарищей от ареста, вмиг расправится с ним голыми руками.

3

Марк жил среди сильных духом, энергичных и непоседливых людей, до конца преданных великому делу борьбы, но далеко не всегда следовал их примеру. Он нередко нуждался в моральной поддержке, и потому долгое одиночество доводило его до отчаяния. Однажды, находясь в командировке, он из Ачинска написал Маняше откровенное письмо: ему хочется забыться и заснуть. И это у него «единственное желание». Его мог расшевелить и избавить от уныния только приезд жены, а она где-то далеко-далеко. И он утешал себя тем, что Анюте нельзя появляться в России. Последнее письмо от нее пришло из Бретани. Она писала: «Верь, мой любимый, мой хороший, будем вместе». А когда? И где? Ведь ему еще целый год пребывать под этим окаянным гласным надзором! Скрыться из Томска? Тайно перейти границу? Но он не знает, как это сделать. И разумно ли это?..

Вернулся он поздним вечером. Хозяйка уже спала. Услышав стук, зажгла маленькую, пятилинейную лампу и вышла с ней в прихожую; моргнув глазом, загадочно улыбнулась. Он заметил на вешалке незнакомую ротонду на козьем меху, тронул рукой.

— К вам супружница! — не утерпела хозяйка.

Марк, взяв лампу, не снимая ни шапки, ни железнодорожной шинели, вбежал в горницу.

— Ах! — вскрикнула спросонья Анна. — Кто это? — Придя в себя, босая, с распущенными волосами, метнулась к нему. — Марк!.. Родной мой!..

Обхватила за плечи и, припав лбом к грубому, холодному сукну на его груди, заплакала.

— Что ты?.. Что ты?.. Анюта!

Приподняв голову жены, Марк принялся целовать в мокрые щеки, в губы. Анна снова припала к нему.

— Даже не верится, что мы вместе.

— И для меня как сон…

Анна сорвала с Марка шапку, отбросила в сторону и начала быстро-быстро расстегивать шинель, шептала жаркими губами:

— Хочу видеть тебя всего… Прижаться так, чтобы ничто не мешало.

— Я уж сам… Отнесу на вешалку…

…Под утро Анна время от времени толкала мужа локтем в бок:

— Ты еще не задремал? Под мою трескотню…

— До сна ли мне? Такое счастье!..

— А что-то задумываешься. О чем? Что тебя беспокоит?

— Просто так… — Марк погладил плечо жены. — Ты у меня такая смелая…

— Мой приезд ты считаешь безрассудным риском? А я не могла больше без тебя. Пойми — не могла. И решила: будь что будет, а к тебе прорвусь. И вот мы вместе!

— Хорошая моя! Долгожданная!..

4

Анне удалось-таки отвоевать у издателя Горбунова то, что не доплатил ей за перевод, пользуясь тем, что она жила далеко за границей и не имела постоянного адреса. Получив деньги, Анна, по совету матери, сшила себе у дорогого портного длинную шубу на лисьем меху, можно зимовать в Сибири, если… Если даже из Томска голубые турнут куда-нибудь подальше. Только бы вместе с Марком.

Баранские познакомили Анну с местными либералами, и она стала частенько захаживать в редакцию газеты «Сибирская жизнь», приносила свои переводы с немецкого. Принесла и рассказ, переведенный матерью.

Несколько раньше вернулся в Томск врач Броннер. С ним и с его женой Анна была знакома еще по Берлину, откуда они помогали отправлять «Искру» в Россию. И про себя Анна подумала: если с ней случится что-нибудь недоброе, Броннер останется наследником. В редакции «Искры» его знают. Но пока вроде бы ничто не угрожает ей.

Томские подпольщики собирались всякий раз в разных домах. Для этого кто-нибудь из них снимал квартиру подальше от главных улиц и полицейских участков, давал задаток рубля три. И тотчас же под видом новоселья собиралась сходка. Если хозяин поймет и встревожится, не беда: пока бежит до участка или хотя бы до ближайшего телефона, все успеют разойтись незамеченными. Но Анна все же опасалась ходить на «новоселья». Обо всем, что происходило там, ей рассказывал Николай Большой.

О всех томских новостях Анна сразу же написала в редакцию «Искры» и стала ждать от Надежды Константиновны ответа. Адреса были верные, но ответ почему-то не приходил. Анна недоумевала: в чем же дело? Затерялось ее письмо? Или попало в руки жандармов? Если так, то надо быть, елико возможно, осторожнее. Главное — не показываться на глаза надзирателю, когда тот будет приходить со своим журналом, чтобы отметить, на месте ли поднадзорный Елизаров.

Отправила в Лондон второе письмо. По самому надежному адресу. Сообщила, что сбору денег для «Искры» сильно мешают социалисты-революционеры, но то, что удалось собрать, отправляет одновременно с письмом. О получении пусть упомянут в хронике на последней странице газеты. К собранным деньгам добавляет сто рублей, которые удалось раздобыть Марку. Мало. Но это же только начало.

Попросила новые явки в другие города Сибири, поинтересовалась подготовкой съезда.

Спешила обрадовать брата самой главной томской новостью: найдены пути-дороги к глубоко законспирированному Томскому комитету. Он, к сожалению, в руках «экономистов», и потому она создает свою искровскую группу «революционных социал-демократов».

И опять стала ждать ответа. Что-то скажет брат? Наверно, одобрит. Не может не одобрить. Ведь в группе все подлинные марксисты. А с «экономистами», когда доведется столкнуться, поведут борьбу.

Но проходили дни и недели, а ответа все не было, и Анна тревожилась больше прежнего. Здоровы ли они там? Целы ли? И согласен ли Володя с ней? Если не согласен, написал бы сразу. Он же ничьих ошибок не замалчивает. Ошибающихся поправляет немедленно. И без всяких скидок на знакомство или родственные отношения. Если нужно, скажет прямо. Не будет подкрашивать ответ розовой водицей. Истина и последовательность для него — дороже всего.

Спрашивала Марка, тревожно глядя в его глаза. Муж успокаивал:

— Пролежало твое письмо где-нибудь у промежуточного адресата. Путь-то дальний. А ответят они обязательно.

Пройдет пять недель, и Надежда Константиновна сядет за письмо в далекий Томск. Она, посоветовавшись с Владимиром, не одобрит затеи сибиряков. Но напишет мягко: «Необходимо войти в Томский комитет и там вести свою линию; по теперешним временам это удобнее, чем образовывать отдельную группу». И поспешит обрадовать: «В России образовался Организационный комитет, цель которого подготовить объединение…»

К ее столу подойдет Владимир, прочтет последнюю фразу и скажет:

— Этого для Анюты мало. Нужно хотя бы одним словом ответить на ее главный вопрос.

Возьмет у жены перо, после неопределенного «объединение» напишет: «съезд».

— Вот так. Важнее этого сейчас нет ничего. И они там тоже должны готовиться к съезду.

5

Над Томском разливался торжественный благовест. Звонили на колокольнях всех церквей. Размеренно бухал громадный колокол кафедрального собора. Обыватели, принарядившись во все лучшее, как в рождественские или пасхальные дни, готовились к встрече владыки. Преосвященный Макарий, архиепископ Томский и Барнаульский, возвращался к своей пастве после полугодового пребывания в стольном Петербурге, где он был удостоен монаршего внимания: на его высоком черном клобуке снял бриллиантовый крест.